- Это наша собака, Волком зовут. Видишь, морда какая? Только он добрый, - поясняет Павлик.

Мы с Ленькой осторожно гладим Волка по шерсти. Он приветливо машет хвостом.

И вдруг по кончику разорванного уха я узнаю того самого волка, которого когда-то поила молоком.

- Ой, да я же его знаю! - говорю я. - Только я не думала, что это собака… Волк, помнишь, как ты у меня все молоко съел?

Волк вертится вокруг, стараясь лизнуть мне руку. Это он, наверно, благодарит за то угощение.

- Ну, хватит, пошли, Волк, - говорит Павлик, и Волк покорно направляется за ним.

Мы с Ленькой стоим и смотрим им вслед. Взойдя на горку, Павлик оборачивается и машет нам рукой. Волк машет хвостом, не оборачиваясь.

- Пусть бы у нас вместо Лильки был лучше Павлик, - вздохнув, говорит Ленька.

Павлик, конечно, хороший, но я с Ленькой не совсем согласна - Лильку тоже жаль.

ЗАБИЯКА ПЕТУХ И БАРХАТНАЯ ШЕЙКА

Курица, которую принес незнакомый дед, так и осталась жить у нас. Утром, когда рассвело, она вышла из-под печи и тоненько затянула:

- Ко-о-ко-ко-ко!

Мы с Ленькой, глядя на нее, только вздыхали: бедненькая, не знает, что ее хозяин кулак. Днем она была еще красивее, вся золотистая, с темной шейкой.

- Ишь шейка какая, словно бархатная, - сказала бабушка.

И точно, казалось, что ее горлышко перевязано бархатным шарфиком.

Мы с Ленькой стали упрашивать, чтобы Бархатную шейку не отдавали старому хозяину.

- Отдадим ее лучше в колхоз, - сказала я.

Мама предложила:

- Может, заплатить за нее деньги?

Так и сделали. Хозяину отдали деньги, а Бархатная шейка осталась у нас. Потом бабушка раздобыла еще петуха - огненно-красного и важного. Он оказался настоящим разбойником. Стоило мне или Леньке повернуться к нему спиной, как он прыгал сзади на плечи и клевал в голову. Мы с Ленькой боялись выйти во двор.

А на дворе была уже настоящая весна. Веселый перезвон капель сливался с птичьим щебетом. Яблони уже стояли почти во весь рост, темнея стволами. Ручеек за садом распеленался и только по утрам одевался нежной синеватой корочкой льда. Тонкие, горьковатые на вкус прутики вербы склонились над ним. Они ждали, когда ручеек их напоит. За сараем лежала целая груда старого, почернелого хвороста.

- Давай его посадим, пусть тоже растет, - сказал Ленька.

Мы притащили по охапке мокрых веток и начали садить их прямо в снег. Спустя несколько минут перед домом красовался целый садик. Полюбовавшись на свою работу, мы снова пошли за ветками, а когда вернулись, то увидели, что все те, которые мы посадили, повыдерганы.

- Может, это ветер их повалил? - сказала я.

Но ветра не было и в помине. Так и не разгадав, в чем дело, мы принялись садить свой сад заново. Посадили и опять пошли за ветками. Возвращаясь, еще издали увидели, что все «деревья» лежат на снегу. Словно какой-то злой волшебник разрушал все, что мы делали. Но мы с Ленькой решили не сдаваться и в третий раз начали все сначала. Веток набралось много, и мы даже вспотели, пока их все посадили.

Когда мы уже кончали работу, Ленька вдруг хлопнул себя ладонью по лбу:

- Знаю, кто это наделал! Это петух!

«Ну, конечно! Как это я сразу не догадалась? - подумала я. - От такого разбойника всего можно ожидать».

Мы решили рассчитаться с петухом за все его проделки и, выбрав ветки потолще, направились к нему. Петух, видно, почуял недоброе и посматривал на нас настороженно. Не ожидая, пока он набросится, Ленька огрел его по спине. Петух отскочил в сторону и, нахохлившись, приготовился к бою. Не успела я опомниться, как он уже сидел у Леньки на плечах и долбил его в голову.

Я бросилась на выручку. Петух, теряя перья, пустился наутек. Отбежав в сторону, он отряхнулся и, высоко поднимая ноги, важно зашагал прочь. Разозлившийся Ленька хотел было поддать ему еще.

- Хватит, - сказала я, - больше не полезет.

Когда мы вернулись обратно, все ветки снова валялись на снегу.

- Что же это такое? - воскликнул Ленька.

И вдруг я догадалась:

- Это же солнце! Снег тает - и они падают. Смотри, вон та сейчас упадет, - показываю на последнюю веточку, склонившуюся набок.

- А мы петуха отлупили, - виновато сказал Ленька.

- Ничего, тебе от него не раз доставалось, - успокоила я его.

Но Ленька не мог простить себе несправедливости. Подойдя к петуху, он сказал:

- Петушок, я ведь не знал. Ты на меня не сердись…

Петух, с опаской поглядывая в нашу сторону, вытянул шею и что-то взволнованно прокричал.

- Сердится, - вздохнул Ленька.

- Зато не полезет больше драться, - сказала я. - Забияке так и надо!

БУРЕНКА

Ручеек за садом сбросил с себя последние зимние одежды и, весело журча, перепрыгивал с камешка на камешек. На красноватых веточках вербы появились пушистые «котики». Они были такие мягкие, что их хотелось погладить. Мы наломали веток и поставили на окне в бутылку с водой.

- Это для Лильки, - сказал Ленька. - Пусть тоже посмотрит…

Потом мы отправились в рощу посмотреть, нет ли там подснежников. Дойдя до бани, остановились. Из деревни по дороге к нам двигался какой-то обоз.

- Что это? - никак не могла догадаться я.

- Демонстрация! - воскликнул Ленька.

Вглядевшись хорошенько, я и в самом деле увидела красный флаг, воткнутый в воз с сеном. Впереди шла тетя Маша, ведя на поводку темно-бурую корову, а позади, рядом с возом, шагал рослый парень в серой кепке, из-под которой озорно выбивался кудрявый чуб.

- Встречайте делегацию! - весело крикнул парень, поравнявшись с нами.

Тетя Маша молча улыбнулась. Ничего не понимая, мы пошли за ними. Навстречу выбежала бабушка, завязывая на ходу платок… Вслед за ней вышла мама. Тетя Маша, обращаясь к парню, сказала:

- Давай, Коля, держи речь.

Коля достал из кармана какую-то бумагу и начал читать:

- По решению правления колхоза…

Мы с Ленькой не все поняли из того, что он читал. Сообразили только, что эту корову по решению всех колхозников отдают нам.

Когда он кончил читать, тетя Маша передала бабушке поводок. Бабушка несмело взяла и тут же оглянулась на мать.

- Бери, бабушка, не бойся, - заметив ее нерешительность, вылез вперед Ленька. - Видишь, она с бумагой… и с флагом. Значит, не кулацкая.

Все засмеялись. Бабушка никак не могла прийти в себя. Она растерянно топталась вокруг коровы и все охала:

- Ах ты господи! Да как же так?

- Не сомневайся, Михайловна. Егорыч-то не одну корову заслужил. Век ему колхозники благодарны будут… Правильный он человек, - сказала тетя Маша и, похлопав корову ладошкой по спине, с улыбкой напутствовала ее: - Ну, Буренка, слушайся свою хозяйку.

Ленька тоже хотел погладить Буренку, но та мотнула на него головой, и он испуганно отскочил.

- Она у нас с характером, - сказала тетя Маша. - Породистая…

Мы с Ленькой смотрели на Буренку с уважением и страхом. Но стоило нам подойти к ней поближе, как она вскидывала голову и наставляла рога.

- Ничего, пообвыкнет, - сказала тетя Маша.

Когда тетя Маша с Колей уехали, мы с Ленькой стали просить бабушку, чтобы она подоила корову.

Бабушка рассмеялась.

- Не доится она еще.

- Как не доится? А зачем она тогда нам? - сказала я.

- Вот погодите, будет у нее скоро теленочек, тогда будем доить, - сказала бабушка.

- А ты попробуй теперь, - настаивал Ленька.

- Нет у нее молока, и пробовать нечего, - сказала бабушка.

- А еще породистая! - разочарованно сказал Ленька. - Только бодается.

ЛЕТНЕЕ РОЗДОЛЬЕ

Мы с Ленькой решили подкараулить, когда придет лето. Каждый день мы смотрели во все глаза и все-таки прозевали. Совсем незаметно березовая роща стала такой густой и зеленой, что сквозь нее уже не было видно деревенских крыш. С яблонь, как легкие бабочки, улетели белые цветы, и вместо них появились крошечные яблочки. А трава за садом оказалась рожью. Она поднялась и зашелестела мягкими, еще зелеными колосками. И все вокруг зеленое, яркое. Только нам с Ленькой некогда любоваться этой красотой: у нас теперь дел по горло. Самая главная забота - пасти Буренку. Нужно смотреть, чтобы она не забралась в молодую рожь. А как ее удержишь, когда она, кроме бабушки, и близко никого не подпускает? Мы с Ленькой, вооружившись длинными прутьями, сидим на краю сада, возле ржи. И выходит, что мы рожь пасем, а не Буренку. Она ходит где ей вздумается и даже иногда пытается полакомиться рожью. Тогда мы с Ленькой начинаем махать прутьями и подымаем такой визг, что Буренка, испуганно кося на нас глазами, отходит.