— «Тебе и огню», — спохватившись, отозвался Раун и подошел к императрице, протягивая сверток.

Изабель, едва не подскочив, забрала из его рук письмо, быстро развернула и пробежала глазами.

— Зови Лиона, срочно. Принеси комплект моей формы, — резко сказала она и скомкала письмо в кулаке.

Раун бегло кивнул, поклонившись, и выбежал из тронного зала.

***

Когда Лион вошел в тронный зал, Изабель уже зашнуровывала сапоги, уперев ногу в подлокотник. Траурное платье валялось у колонны кринолином наружу, остальные вещи лежали абы как на самом троне.

— Раун сказал, что дело срочное, — недоуменно произнес Лион, подбегая ближе.

Императрица только указала рукой на измятую записку на полу и принялась за другую ногу.

— О, госпожа Химари, — хмыкнул император и, подняв, развернул письмо.

В отличие от прошлых писем, это не начиналось с детей Химари. На удивление не было ни одного упоминания Торы, что само по себе уже было странным.

Письмо начиналось с охоты. Какого-то звериного счастья и азарта хищной кошки. Убитой дичи. Которую на обратном к храму пути Химари оставила истощенному крылатому мальчишке, побоявшись, что охотиться самостоятельно он не способен. Она сетовала на то, что и разделка дичи далась тому не так-то просто, всерьез переживая за его самочувствие.

Но больше всего Химари тревожили лихорадочные сны цесаревича и странный мешочек, который он прижимал к груди во сне. Отбирать не решилась, боясь разбудить. Мало ли, как отреагирует он, увидев перед собой львицу, в любопытстве обнюхивающую что-то важное и значимое для него. Но особенно тревожило то, что в сонной лихорадке Нойко повторял имя Люциферы и звал ее мамой.

Химари прямо спрашивала, что рассказала мальчишке Бель, и как вообще он очутился кумо знает где.

К тому же, она выказывала опасения, что мальчику нужно лечение и хоть какой-то уход — даже «святые херувимы» болеют. Но если данная мера воспитательная — то это далеко зашло. С его лихорадкой он едва ли протянет до летнего празднования в округе Осьминогов, и то, если подсобить. Она обещала случайно навести цесаревича на нужные травы, большинство из которых еще не успели даже вырасти, и схроны животных, но запасы зверей к весне практически опустошены. Что до еды и воды, то с этим проблемы быть не должно было.

Если все это — не план самой Бель, то нужно что-то делать. Ежели план — то это может плохо кончиться.

И было бы лучше, если бы сама Изабель прилетела в округ Осьминога. Даже не лучше, Химари и не просила — приказывала — прилетай так быстро, как сможешь. И думай, пока летишь, что ты ему скажешь о Люцифере. Что ты готова ему рассказать. Что готова выдать на растерзание всем. Потому что рассчитывать на то, что он никому не расскажет — верх наивности.

— Тебе и огню, — прочел Лион последнюю строчку и медленно разорвал письмо пополам.

— Я полетела, — Изабель одернула камзол, отряхнулась, приводя форму в порядок. — Алису за мной следом отправь.

— Она уже улетела в округ Быка, — Лион рвал письмо на мелкие кусочки.

— Так разверни! — рявкнула Бель и дрожащими руками попыталась подвязать к поясу диадему. — Она нужна мне, и точка! — с пятого раза диадема оказалась надежно прикреплена.

— Понял, — Лион, вздохнув, кивнул. — С ней Кирана.

— Вот Кирана пусть до округа Быка и летит. Да хоть пешком идет, мне нужна только моя Ящерица, — Бель рванула к окну и принялась раскрывать его, кулаком подбивая щеколды.

— Раун? — император подошел ближе и помог открыть окно. Холодный весенний воздух тут же ударил в лицо и распахнутые крылья. — Боюсь, ему не стоит знать, что произошло между вами двумя.

Изабель тяжело сглотнула подступивший к горлу ком.

— Я не… Я не знаю, Лион, — смятенно пробормотала она и зажмурилась. — Химари права, нужно учесть и худший вариант, что правду узнают все. Я хочу, чтобы он узнал ее от меня, а не со слухов. Так будет честнее.

— Он служит тебе тринадцать лет, с того самого дня, как я порекомендовал его кандидатуру, — император приобнял Бель за локоть. — Что с ним произойдет, когда он поймет, кому служит?

Губы императрицы тронула горькая усмешка.

— Значит, так необходимо. Не поймет, не простит — так тому и быть, — собравшись, она кивнула. — Пусть летит за мной.

— Хорошо, я отправлю. Что-то или кто-то еще? — выкинув мельчайшие клочки бумаги в окно, Лион проследил взглядом за тем, как их унес ветер.

— Ты, — Изабель обняла его и, обхватив за пояс, боднула лбом в плечо. — Ты моя гавань.

— Ты — моя пристань, — он поцеловал ее в лоб и погладил по волосам. — Я полечу с Рауном. Дождись нас.

— Обязательно, — Бель забралась на подоконник и, сложив крылья, нырнула в окно. — Пожелай мне удачи!

— Удача никогда не была тебе необходима, — ветер сорвал его слова и разнес по небу. — Ведь ты — совершенство, и тебе завидует сам бог, — Лион захлопнул окно и остался в тронном зале один. Надо было успеть все как можно быстрее.

#23. Маска срывается — суть остается

Тихо тлела нодья, изредка потрескивая. Нойко просоночно метался на постели из собственных крыльев. Его бросало в холод, и он сворачивался, подобрав ноги, и укрывался всеми сразу. Зубы все равно стучали, пальцы мерзли невыносимо, и даже тепло от костра не спасало. Его бросало в жар, и он лежал, крыльями нараспашку, и смотрел на звезды, пытаясь надышаться прохладным ночным воздухом. Изредка засыпал, чтобы потом снова проснуться. Явь от сна перестала отличаться, но он даже смирился — так было не первую ночь.

Иногда ему казалось, что кто-то ходит вокруг нодьи. Но он, просыпаясь, всякий раз не находил никого. А после даже перестал обращать на это внимание, зная, что незнакомцы у костра ему лишь снятся в болезненном бреду.

Нодья тихо зашипела, переставая гореть. Выхватила светом одинокую фигуру и практически полностью потухла. Нойко равнодушно смотрел на нее в упор, зная, что это лишь сон. Никого рядом нет.

Фигура медленно, будто крадучись, подошла к перегоревшим поленьям и, пощелкав пальцами, создала вокруг кисти лиловое пламя. Огонь перекинулся на угли и заплясал, разрастаясь до костра. Тогда Нойко смог разглядеть гостью. Именно такой он видел ее сотни раз на кладбищах. Старая серая форма охотниц лежала по крепкой фигуре, где-то даже чересчур очерчивая мышцы. Длинные русые волосы, собранные в высокий хвост, шевелились от любого порыва слабого ветерка. Огонь светом плясал по высеченному, будто мраморному, лицу — тонкому носу, резкому контуру губ, диким глазам хищной птицы. Гарпия. Фурия. Не было только крыльев, но Нойко помнил, что она их отрубила сама, так говорила когда-то Алиса.

Люцифера стояла возле костра и спокойно смотрела на Нойко. А он боялся дышать, не понимая, снится она ему или нет.

— Мам, — просипел он, с трудом поднимая тяжелую голову. — Мама?

Она встрепенулась, поняв, что он видит ее и, круто развернувшись, убежала.

— Ты снова меня бросаешь, — свернувшись в комок, прошептал он и укрылся крыльями. — Снова. Снова ты.

***

Каменистая почва резала стопы через истончившуюся подошву. Соленый воздух, набегавший со стороны моря, неприятно касался кожи и как будто застревал в перьях. Нойко медленно брел по пустынному полю в сторону пролеска, с трудом переводя дух после каждых ста метров. Крылья уже не держали — слишком тяжело. Волочились только неподъемной ношей, цепляясь за все подряд и сгребая всякую грязь к пяткам.

Периодически еще потряхивало, но то ли это было остаточным от пережитой болезни, то ли те травы, случайно найденные у костра поутру, были не так уж полезны. Да и случайно ли они были найдены? Не единожды. Где-то в глубине души теплилась надежда, что это была забота Люциферы.

Откашлявшись, Нойко покрепче прижал к груди мешочек с крылатой куклой. Огляделся, всматриваясь в горизонт из-под опущенных век. Море было едва видно. Скалы горного хребта, утопающего в океане, щерились острыми сколами даже отсюда. Где-то в этом краю была Люцифера, Нойко чувствовал это. Знал. Предвкушал.