— Федор Петрович, одолжите книжечек?

— А деньги принесешь или сбежишь?

— Да что вы, помилуйте… Зачем так поступать?..

— Ну на тебе, в первый раз, на полтину, после свидимся — еще добавлю…

Получивший кредит в пятьдесят копеек шел скорее «базарить». Если «по-хорошему» возвращался и приносил задолженность, то доверие увеличивалось до рубля, а если не доносил, пропивал или исчезал, то уменьшалось, при встрече, до гривенника. При этом ему читали внушительную нотацию о честности и прочих высоких добродетелях. Исправившемуся прощалось опороченное прошлое. Сам Теплухин был до занятия книгой скобяником и считал приобщение человека к торговле книгой особой нравственной заслугой. Товар его состоял или из порнографии, или из магазинной завали, или из изданий Коновалова и Морозова, которые ставили на них — для «авторитета» книги — несуразные цены. Печаталось, например, «цена 6 рублей», а себестоимость для продавца равнялась шестидесяти или семидесяти пяти копейкам.

Шел еще «сбив» от одного перепродавца, имевшего лавку у Гаврикова переулка. Фамилия его сейчас утрачена. Додумался этот чудак до того, что литературу, свезенную из провинции и с аукционов железных дорог, продавал на вес: Некрасов стоил десять копеек за фунт, Боборыкин^{6} — по пятачку, Гоголь — по семи копеек. Здесь можно было натолкнуться на «разнокалиберные» собрания изданий, на «подставные», на «сборные» и т. п. («разнокалиберные» — т. е. от разных изданий, «подставные» — смесь переплетенных с непереплетенными, «сборные» — где одна книга могла быть составлена из трех разных).

На бирже происходили и совещания торговцев, устанавливавших общий курс на серьезную, спросовую книгу. Делалось это как для поддержания взаимного авторитета, так и для денежных выгод от оборота.

В четыре часа дня у Абросимова можно было производить смотр букинистической Москвы. Не только сходились сюда владельцы небольших «подзаборных мест», «ручники» и разносчики, но даже крупные фирмы засылали своих представителей. В течение недели трактир заменял Сухаревку. «Книжный нерв» или «центр деловых свиданий» — говорили про него. Типичными фигурами трактира были также братья Андреевы — Константин и Семен, торговцы, к которым книга попадала случайно, при другом товаре. Оба были скорее мебельщиками и антиквариями, чем букинистами, дела этого не любили и не знали. Ходили по аукционам «на подторжках» и имели хорошие средства. Константин был тихий и мягкий человек, а Семен — скандалист и драчун, вследствие чего разыгрывались интересные сцены. Придет нетрезвый и палкой ударит кого-нибудь, тот громко крикнет:

— Семка, к мировому пойдешь, двадцать пять за удар!

И обидчик, слегка поторговавшись, как ни в чем бывало вынет двадцать пять рублей и отдаст на примирение, а через несколько минут дебоширит уже с другим. Так продолжается до тех пор, пока денег хватит.

Покупатели и коллекционеры также знали трактир и нередко его посещали. В числе их бывали курьезно-характерные фигуры. Появлялись, например, едва ли не через день, двое помощников пристава местного участка. Один собирал и скупал классиков, а другой всю революционную литературу, несомненно направляя ее «по начальству». Книжники их хорошо знали, держали себя в их присутствии просто, но малость остерегались. Полиция держала книжников под бдительным надзором, и для этого требовался наивный коллекционерский предлог.

Иногда на бирже перекупались адреса мест продажи. Торговец, не имевший денег на приобретение, мог или «прихватить» компаньона, или войти в соглашение с потребителем, разыскивавшим для себя библиотечные пополнения. В последнем случае он ехал по адресу вместе с собирателем, обязывал его хранить молчание о действительной стоимости продаваемого и узнавал о подходящих для спутника экземплярах. Ссудив неимущего на место деньгами, библиофил заранее закреплял за собой нужный материал и брал его по сравнительно невысокой цене. Так как платили за книгу при покупке дешево, то иногда, выдав часть приобретенного, букинист получал все остальное «на барыш», бесплатно. Приглашали с собой коллекционеров еще и для того, чтобы поучиться от них, или, по меткому выражению, «мозгов в башку поднабить».

«Вязка», т. е. раздел общей «компанейской» покупки с выплатой каждым из получателей части или всего товара «отступного» остальным, также происходила за чайным столиком абросимовского заведения.

Китайгородская стена, Ильинские ворота, Никольский угол,^{7} Ильинский бульвар — хорошо известные для старого московского букиниста места. Вдоль всей Китайгородской стены тянулся ряд мелких лавочек книжных торговцев. Они прилеплялись к нишам стен, вылезали из всех уголков, щелей и трещин. Постоянная ярмарка букинистов. Описать всех невозможно, для этого требуется обстоятельное исследование. Самым типичным из них был знаток лицевых^{8} и старописных книг Большаков. Прекрасная модель для живописца, интересовавшегося раскольничьим бытом. Одевался в русскую поддевку и сапоги, сам был нервный, худой и подвижный. Знакомясь с покупателями, обычно спрашивал:

— Дозвольте узнать, как ваше святое имечко?

И потом долго и упорно торговался. Специальностью этого человека было нахождение редких памятников старины, грамот, рукописей и икон. В музеях немало предметов, получение которых связано с его именем.

Главную же пестроту представляли не эти миниатюрные «растворы», а бульвар, где кипела, как лучевое отражение абросимовского трактира, уличная война книжников с прохожими. «Война», по-моему, верное определение этой торговли. Продавали «внапор», т. е. настойчиво преследуя пешеходов, убеждая на всяческой манер и почти насильно всовывая в руки книги. Для этой специальности требовались большая развязность, отсутствие обидчивости на брань, умение ловко ответить и полная неутомимость. Иную жертву преследовали «в очередь»: один за другим. У Ильинских ворот был центр и порнографической торговли — непристойными фотографиями, игральными картами и мелкими брошюрами. Покупатели — священники, дьяконы, гимназисты и наезжавшие в город богатые крестьяне. Материал для этого сбыта доставляли особые поставщики.

К бульварным книжникам примешивались и лубочники, т. е. продавцы ярко намалеванных литографий, посвященных различным событиям, «сбытчики поминаний», записных книжек и канцелярских принадлежностей. Иначе обстояло дело в московских книжных складах, магазинах и лавках. Там были особые нравы, порядки: сидели годами или периодически появлялись своеобразные люди. Воспоминание о них не лишено интереса.

Большой популярностью пользовался тогда Павел Петрович Шибанов, имевший склад на Никольской улице. Регулярным выпуском печатных каталогов, сильно поднимавших в то время торговлю, он сумел тесно связать себя с провинциальным потребителем. Один из крупнейших знатоков книги, доходивший в своем деле до виртуозности. Спросишь его, бывало, в каком году издана такая-то книга, а он, в мгновение, не только на вопрос ответит, а приведет сведения о тираже, листаже, месте выхода и даже, по желанию, типографию назовет. Сразу и не верится, что человек может обладать такой памятью и осведомленностью. При колоссальном опыте и умении быть интересным собеседником Шибанов обладал, однако, одним недостатком, которого многие ему не прощали. Если чувствовалась особая нужда посетителя магазина в книге, то, сообразно с темпераментом покупателя и с вдохновением продавца, повышалась и цена на нее. Делал это Павел Петрович убежденно, самыми различными приемами, неизменно и на протяжении многих лет.

То уверял, что пометка стоимости старая, требующая изменений, а то просто находил в ней описку. Эта странность на многих действовала во всех отношениях отрицательно, и находились такие, которые посылали к Шибанову взамен себя или знакомых, или нанятого для этой цели мелкого букиниста.