Юбочка ваша по цвету к ватерпруву.{2} Нельзя не купить! Веерок еще где приобретете, и на бал к самому губернатору ехать можно! Все на костюмчик внимание обратят, позавидуют и спросят: «Где купили?»
Не смотрите, что они в шляпе с цветами, дипломат у них хуже вашего будет! А шляпу сорока на гнездо к своим детям снесет. Прикажите уложить, тридцать три последняя цена!
Мы вашего папашу не зря почитаем. Лебедем поплывете в таком пиджачке! Настоящий торговый, а для сидения за кассой, или выйти когда к хорошему покупателю! В тальице широковат немного — это для удобства ношения. По рукам, и прикажите завернуть! Кумом королю будете, нашенский купец никому не уважит, королева-с им пардон от чистого сердца скажет! Фирму нашу посля не забывайте!
Ишь ты — спасибо! Самого бы искосило! Не ругайся, а цену делай верную! На твоем спасибо шубы я не сошью, а свою пропущу!
(Вышеприведенные острословицы, «говорки» и «болтушки» записаны от известных продавцов в период 1909 — 1914 гг. в Москве, в рядах готового платья у Сухаревой башни, на Нижегородской ярмарке и на торговом «Балчуге» Нижнего Новгорода.)
БУКИНИСТЫ, ИЛИ КНИЖНИКИ
Воскресенье. Только седьмой час утра, а на старой московской Сухаревке{3} суетится уже немало народа. Строят ряды нескладных, привезенных со складов из соседних дворов палаток, занимают посредством ящиков и заплатанных, расстилаемых прямо на земле холстин места для развала и подтягивают возы с упакованным на живую руку товаром. Через час-два здесь откроют импровизированные торговые отделы, носящие названия: меховые, кустарные, кондитерские, тряпичные, готового платья, музыкальный, антикварный, книжный. Последний поспевает раньше других и давно рассыпает свои громоздкие и тяжелые тюки, перевязанные прочной, толстой веревкой. Да и немудрено: книга требует значительного времени на разборку, на удачное размещение «глазком» к покупателю и на сортировку по содержанию.
В палатках книжного ряда будут сидеть те, кто покрепче в смысле оборотного капитала, кто обладает должным ассортиментом или каталогом товара и поэтому пользуется особым авторитетом и знакомством с состоятельным покупателем. Здесь, напротив старого ананьевского дома, — основная резиденция книги, здесь ее рыночный центр и место законных встреч с любителем-библиофилом. За палатками, на мостовой разбросают свой товар «земляники», более слабые перепродавцы, оперирующие с «розбитью», «разнобоем» и «липой».
С раскладкой спешат, ибо вскоре начнет появляться и интересный, неизменный бытовой типаж Сухаревки. Первым приезжает на разбитом экипаже московского ваньки Кирилл Николаевич Николаев, владелец магазина на Сретенке. Он должен, опередив конкурентов, еще до открытия базара осмотреть все «редкости», выторговать их у владельцев и с чувством особого удовлетворения направить на свой склад. И он усердно работает глазами, руками и набитыми в бумажник кредитками.
Почти одновременно с Кириллом Николаевичем начинает сновать у палаток и маленькая, щупленькая фигурка антиквария Ерыкалова, пренебрегающего книгой и избравшего центром своего внимания старинный фарфор, бронзу, мебель и живопись. Оба они роются так, что напоминают трудолюбивых, отыскивающих свой корм кротов. Медлить и нельзя — помимо продавцов, натекает лавина народа из столичных жителей, любопытных и ищущих развлечения от путешествий и покупок на праздничном рынке. Среди них может найтись «перехватчик» на товар.
У «развала» также выросли свои завсегдатаи. Вон удивительно колоритная фигура, по внешности похожая на живописца. Это книжник Илья, которого Сухаревка прозвала в шутку Пачечник, навсегда забыв его настоящую фамилию. Специальность его — «пачечная липа». Целую неделю он скупает всяческую книжную дрянь, выбрасываемую букинистами за ненадобностью, переплетает ее в приличные, также купленные в «ломе» папки и наклеивает на корешок несоответствующие содержанию названия. «Рецепты мыловарения» он снабжает этикеткой «Полное собрание сочинений Некрасова», а календарь Гатцука{4} переделывает в Лермонтова. Изделия свои он крепко увязывает бечевкой в пачку и по сходной цене продает наивным, не вскрывая, оптом. Только придя домой, счастливцы обнаруживают обман: добродушные — смеются над ловкостью «липач», а серьезные грозят неосуществимой местью. Если Илью встречают после и стыдят, он мало обижается на это, от более же внушительных протестов он умеет скрыться в многолюдной толпе. Чаще всего своими жертвами он намечает лиц духовных и состоятельных — те и другие реже идут на скандал. Много и помимо Пачечника снует по рынку «душегубов», только Илья типичнее и убежденнее всех. Работает он годами и не изменяет своей «технике».
Но не только «душегубов», как называли в шутку шарлатанов книжной торговли, привечала Сухаревка. Были и такие, которые проходили на ней жизненную школу, своеобразный университет и в наши дни встречаются с нами в роли участников организации букинистического дела на общественных началах. Разносчики книг Михаил Иванович Пузырев и Василий Никитич Эскин — распространители по старым торговым купеческим фирмам «Былого», «Правды», «Перевала»{5} и нарядных классиков, в праздничный же день они обращались в «развальщиков» торга. «Колючий» ловкий книжник с Ильинского бульвара Дмитрий Сергеевич Симаков, или Солдат, тоже нагромоздил библиотечные сокровища на случайно постланной рогожке. Василий Петрович Волнухин, у которого прочно установилась в среде своих кличка Куб, держит свой товар на опрокинутом вверх дном ящике. Прозывают его так по недавней основной профессии работника кухмистерской, где на его обязанности лежало наблюдение за водогрейным кубом. Он считается верхом добродушия, простоты, на прозвище не сердится, и его любят завсегдатаи, величая в знак уважения его добавлением к имени и отчеству. Не столько знают Василия Петровича Волнухина, сколько Василия Петровича Куба. Многие советуются с ним при покупке как с наиболее опытным человеком. Если у него не спорится дело, продажа идет вяло, он со вздохом жалуется: «Куб ты, мой куб, что ты долго не кипишь?»
Иван Алексеевич Любимов, за глаза «Тверской мужичок» и «Народник», тоже нагрузил себя объемистыми книжными кипами и с деловым видом обсуждает текущие события. Миша Герасимов, он же Грузинский, один из первых успел наторговать и убеждает какую-то духовную особу в целесообразности приобретения по доступной цене «Домашней гигиены для девушек». Но народу много, всех не вспомнишь, не зарисуешь, и я наспех отмечаю лишь тех, впечатления от которых наиболее ярки или с кем чаще приходилось сталкиваться при случайной книжной покупке — в палатке или в солидном магазине с выставкой.
День Сухаревки сумбурный, крикливый, для многих бестолковый. В четыре часа ее староста Иван Матвеевич Груздев звонит в «вечевой» колокол, извещая о конце рыночной продажи. Все складываются и разбредаются по трактирам и чайным «на беседу» или «на обмен мнениями». Еженедельный водоворот книги наградил ее перепродавцов рядом новшеств, которые на другой же день растекутся по полкам любителей и собирателей книги.
В Москве существовали старые, специальные биржи букинистов: трактир «Орел» — на Сухаревской пощади и трактир Абросимова — на Малой Лубянке. В первом сходились, впрочем, не одни книжники, здесь встречались между собой и антикварии, аукционщики, ювелиры, меховщики. Но второй был центральным местом «душегубных» собраний. В первом появлялись с шести часов утра, во втором — попозднее утром, днем и вечером. Здесь был даже особый книжный зал. И не просто зал, а с литературным складом, где у стен хранилось от ста до ста пятидесяти пудов предназначенных для продажи книг. Нравы и порядки абросимовского трактира утвердились таковы, что о них стоит сказать несколько слов. Трактир был без крепких напитков, но пьяных можно было найти сколько угодно. «Выручал» соседний с трактиром ренсковый погребок, где и запасали то, чего не хватало на буфетной стойке. По виду все занимались чаепитием, игнорируя всякие иные процедуры, но на деле было несколько иначе. В зале стоял стол, который регулярно занимала любопытная личность книжного мирка — Федор Петрович Теплухин, владелец всех фундаментальных литературных залежей, которые несколько выше я назвал специальным складом. Это, пожалуй, одна из центральных фигур уличной книжной торговли. Он занимался тем, что снабжал товаром бульварных «путальников», или «бойцов», одолевавших приставаниями всех прохожих и сбывавших этим путем залежалый товар. Для того чтобы сделаться «бойцом», следовало заручиться расположением Теплухина и получить небольшой кредит. Последнее требовалось потому, что на такое занятие люди шли опустившиеся, алкоголики и имевшие за собой судебные провинности. Средств у них не бывало. Придет такой и просит: