Слышал я также от птичников:

— Перья — на три копейки, а по пению — в форточку!

(Записано в 1913 г. в Москве от того же Е. И. Егорова. В острословице отмечено плохое пение птицы, имеющей красивое оперение.)

— Птичка-то эта с похлебкой!

(Записано в 1916 г. от московского ловца певчих птиц И. И. Баранова.) «С похлебкой» — специальное определение характера пения птицы («гайка», или «попик», из породы малых синиц), которая щебечет, как бы захлебываясь, без свиста. Любителями певчих птиц это вменяется экземпляру в большой недостаток. Примененная к определенному лицу, острословица указывает на некоторые недостатки речи: «Поет-то, говорят, ладно поет, да с прихлебкой (или „похлебкой“)».

— Ты синицу ему, я вижу, на Ваганьково продал!

(Записано в Москве в 1907 г. от упоминавшегося Игната Егоровича Егорова.)

Объяснение этой фразы следующее. Старые птичники, для того чтобы постоянный покупатель-любитель чаще производил покупку, старались снабжать его таким «товаром», который не выживал и быстро «падал», «ослабевал», т. е. умирал в неволе. Для этого существовал излюбленный жестокий прием: при высаживании выбранного экземпляра из клетки продавец, беря его в руку, незаметно сильно сдавливал его под крыльями, отчего у птицы получалось внутреннее кровоизлияние и ослабевала деятельность сердца. Принесенная с рынка живая покупка начинала быстро хиреть и погибала в день-два. Поэтому многие любители держания в клетке певчих птиц чаще всего пересаживали их сами, не доверяя торгашу. Смысл острословицы отсюда ясен.

ТОРГОВЫЕ РЯДЫ

Перехожу к старым торговым галереям Верхних торговых рядов^{1} Москвы где был центр всякого рода шуток, курьезных словечек и чудачеств.

Для того чтобы составить себе ясное понятие об основаниях и поводах появления в торговом быту шутовства, прозвищ, дразнилок и пр., необходимо иметь представление о той коммерческой среде, в которой они появлялись. Перед шутливым и находчивым человеком развертывалось действительно широкое поле действий. Описать быт и типы всех отраслей торговли, конечно, невозможно, и потому я ограничусь краткими выдержками из записной книжки.

По обычаю прежнего времени, приказчики, т. е. продавцы «при растворах», стояли снаружи, «на прохладном ветру», — на улице и наперебой затягивали в свой магазин каждого прохожего. При исполнении своих обязанностей зазывальщиков они один перед другим щеголяли искусством разговора.

Шелк, атлас, канифас, весь девичий припас!

Платья венчальные, для вдов трауры печальные, для утехи любовной не вредные — кринолины проволочные медные!

Пандеспалам, делим пополам, купить спешите, к нам в почтенную фирму заходите!

У нас без обману, материал без изъяну, имеем подушки пуховые, кровати двухспальные ольховые!

Ящики туалетные на двадцать мест — подарки для женихов и невест!

Вакса, личная помада, духи «Сирень» — прямо из сада!

Сходно продаем, премию в сувенир даем!

Иногда ватага таких говорунов сговаривалась и устраивала целые шутовские потехи над экономными, любившими поторговаться покупателями. Особенно доставалось духовным лицам и членам их семейств, которых продавцы знали всех наперечет. Попробует, например, появиться скупец в одном конце галереи старых московских Верхних торговых рядов, как весть о его приближении разносится по всем лавкам.

— Краснить или зеленить батюшку будем? — дает вопрос наиболее юркий из говорунов.

Решают «позеленить». Потеха эта заключалась в том, что какого бы цвета материю или приклад ни пожелал осмотреть покупатель, на всех прилавков ему покажут только зеленый. Начнет он удивляться и протестовать, а его уверят самым серьезным образом, что он ошибается и ему предлагают желаемое. В недоумении идет он в следующий раствор.

— Дайте, — говорит, — светло-серого материала жене на платье!

И вновь, с деловым видом, ему раскинут ярко-зеленые ткани.

Неопытный, часто заехавший из провинции простак перестает верить собственным глазам, мечется от прилавка к прилавку, и в конце концов уходит в полной уверенности, что потерял рассудок или правильность зрения. Так же и «краснили».

Еще острословицы Верхних торговых рядов, случайно слышанные мною в разное время, например, про мелких, одетых в бедные, заплатанные форменные шинели чиновников.

Сегодня первым чином награжден, а завтра со службы удален!

Кацавейку с жены снял, да на табак променял!

Давай понюхаем: табачок твой, а платочек мой!

Стул казенный, штаны свои, штрипки дареные!

Под сукно — ничего, а пожалста, поскорей — синенькая! (намек на получение с посетителей денег за продвижение дел).

На пятак — рублей ильинский разменщик! (про скупого, сильно торговавшегося покупателя).

Перехожу к перечислению длинного ряда других торговых специальностей и их острословия.

В 1912–1915. гг. в Москве в Охотном ряду можно наблюдать состязание двух торговцев-частников, носившее чудаческий характер.

На одной из палаток, заваленной соленой рыбой-кетой, красовалась следующая надпись: «Сам ловил, сам солил, сам продаю!»

Около надписи висел почему-то фотографический раскрашенный портрет в багетной раме, на котором был изображен полуголый человек кавказской внешности с лихо закрученными усами, в атлетическом трико и с лентой через плечо, а на ней множество знаков отличия, полученных, надо думать, за подвиги на поприще состязания силы. Около кеты, вывески и портрета находились еще меньшие фотографии — членов семьи чудака, какой-то «золотообрезный» диплом под стеклом, патент и отрывной сытинский календарь. Возле этой удивительной выставки, кстати сказать, обильно украшенной бумажными цветами, стоял владелец, одетый в северную меховую малицу, в тюленью шапку с длиннейшими наушниками и в расписные пимы. Он был вооружен ножом, которым производились операции по разделанию рыбы на полуфунты, фунты и т. п.

На соседней палатке, торговавшей тем же товаром, висела другая надпись: «Сам не ловил, сам не солил, а дешевле соседа продаю!» Владелец торговли, в противоположность конкуренту, был одет в русский кафтан, почти сплошь закрытый белым широким передником.

Невдалеке от этой пары стоял с корзиной продавец живой рыбы, который, подражая указанным охотнорядским острякам и пользуясь настроением подходивших к ним покупателей, на вопрос: «Рыба-то есть?» или «Какая рыба и почем?» — восклицал:

— Как рыбе не быть?.. Всякая есть — локтей в шесть, окуни да язи валяются в грязи, ерши да караси — от них боже упаси, плотва да лини — из большой глубины!..

Приговор этот имел еще вариант, совершенно недопустимый для печати.

Ряд магазинов готового платья. Около входа в каждый из них несколько продавцов, в обязанности которых также, помимо уменья сбыть за дорогую цену дешевую вещь, входит заманивание, привлечение покупателей. Появляется какой-нибудь провинциал-прохожий. Его тотчас же обступает толпа говорунов.

— Не из платья ли что-нибудь желаете выбрать? — быстро, вежливо раскланиваясь, говорят они почти в один голос.

— Всякого фасону, на любую комплекцию польты…