Вадим тихо пошел к двери, еще не понимая, что был свидетелем последнего всплеска этого могучего духа, свидетелем невозможного: умирающий все силы вложил в то, чтобы перелить в него свою волю, свою убежденность, и самая смерть не могла помешать ему. Теперь, когда главное было сказано и все земные дела завершены, человек уступил смерти, и она подошла к нему вплотную, и на глаза, губы, на все лицо Максимова легла ее тень. Вадиму же показалось, что Николаю Николаевичу лучше…

Когда Вадим вышел в коридор, к нему бросилась Аленка. Давясь плачем, сказала, как ждал его дед, как волновался, что он не успеет.

- Прекрати, - остановила ее Вера Петровна, и Аленка, спрятав лицо в ладони, привалилась лбом к стене.- Максимка во дворе, не до него было,- продолжала Вера Петровна,- не отвели в сад. Погляди, как он там.

Вадим вышел во двор, огляделся и направился к стайке больших ребят - спросить про Максимку. Подошел ближе и узнал его: рослый белобрысый крепыш, видимо, уверенный в себе и сильный.

- Здравствуй, Максим,

- Здравствуй.

- Узнал меня?

- Конечно, узнал.

- Проводи до ворот.

- Сам не дойдешь?

- Ты здесь хозяин, должен гостя проводить. С кем ты играешь?

- А вот с ними,- Максимка кивнул на ребят.-. Это мои товарищи.

- Так они же школьники!

- И мне скоро четыре исполнится.

- Во что же ты с ними играешь?

- В войну. Только я еще ни разу фашистом не был. Не соглашался.- Подумал, добавил: - И не буду-

- Деретесь?

- Я не люблю драться. Ну, а сдачи даю.

Вадиму нравился лобастый мальчонка, а разговор с ним не получался: Вадим придумывал вопросы и задавал их тем голосом, каким говорят с дошколятами люди, никогда не имевшие, не знавшие и не любившие детей.

- А как твой брат поживает?-спросил Вадим и поморщился от этого «поживает» и суконного своего голоса.- Я давно Олега не видел.

- Ему уже так много лет, что пальцев не хватает. Он меня летом от утопления спас.

- Знаю, знаю…- рассеянно ответил Вадим.

Максимка упал с мостков в озеро, захлебнулся, но стал отчаянно барахтаться и продержался на воде до тех пор, пока его не подхватил брат. У берега, когда у него и ноги уже воды не касались, Максимка вдруг завопил: «Спасите, спасите!» Откуда только слово знал, удивлялась Вера Петровна.

- Скажи, листья на зиму отпадут?-спросил Максимка.

- Отпадут. Весной вырастут новые-

- И люди так?

У Вадима перехватило горло, он не ответил.

- Этого никто не знает,- сказал мальчик.- Даже папа. Ну, я пойду, мне за ворота не разрешают.

Вадим махнул ему рукой. Постоял, посмотрел, как Максимка бежал к ребятам. Пересек улицу, подошел к киоску, купил сигареты. Впервые за три года закурил. Пешком шел в отдел и курил жадно, одну сигарету за другой. «И люди так?»-звучал в ушах голос Максимки. На память пришли стихи, Валентин читал недавно. Он тогда не запомнил, а теперь они преследовали его: «Улетают птицы за море, миновало время жатв, не холодном сером мраморе листья желтые лежат».

На пороге райотдела столкнулся с Шевченко.

- Простился?

- Ему как будто лучше,- ответил Вадим отрешенно.

- Умер. Жена звонила.

И сразу ушел туда, к Максимовым.

Вадим походил по комнате, несколько раз снимал телефонную трубку -сам звонил или ему звонили. Подумал, чем заняться, кому бы еще позвонить. Позвонил домой, сыну. Спросил, что было в школе, чем сейчас занимается сын. Затягивал разговор. «У тебя лишнее время, да?»-спросил Алька. В голосе его было величайшее изумление. Вадиму вдруг стало тревожно за сына, как он там, дома, один, и он сказал на всякий случай, чтобы Алька проверил газ - сам себе обед разогревал. «Я всегда тушу»,- ответил Алька. «Посмотри все-таки, я обожду». Алька тут же вернулся, сообщил: «Все в порядке». «И на стене выключен?» «Да». «И на плитке?» «Странный ты какой, папа…»

Вадим положил трубку, взялся было за бумаги и спрятал в стол. Увидел в окно - на противоположной стороне улицы, на скамье перед домом, дети о чем-то спорят, руками размахивают. И отправился к детям. Были они чуть постарше Максимки.

- Дядя,- тотчас обратилась к нему девочка,- она говорит, что ее в универмаге купили, а я говорю, неправда.

- Нет, правда! Я еще когда там была, телевизор смотрела.

- А вот и неправда!

- Правда!

- Тогда скажи, какую картину показывали?

- Какую.,. Обыкновенную.

- И все ты врешь! Детей не покупают, их из роддома приносят.

- Ха, из роддома! А там они откуда берутся?

- Глупости вы обе говорите,-сердито сказал толстый мальчик.- Человек произошел от обезьяны.

- Ха, от обезьяны! Разве твоя мама - обезьяна?

- Не мама, а бабушка.

- Бабушка Таня обезьяна?

- Нет, другая бабушка. Бабушка Таня - мамина мама. А в Астрахани у папы живет его мама, так она уже наверняка обезьяна.

Вадим рассмеялся громко, и сразу стало легче. Бывает, осип человек, прокашлялся - и голос к нему вернулся. Так и у него сипло, мутно было в голове и в груди тяжко. Теперь он сможет работать.

Вернулся в свой кабинет, сел за стол, и глухое короткое рыдание внезапно потрясло его…

23

Окончив работу, Вадим отправился на цветочный рынок. Придирчиво выбирал георгины, белые и красные, а ему все пытались всучить ядовито-розовые и желтые, словно выкрашенные анилиновой краской, поролоновые.

В роддоме только успел пригнуться к справочному окошку, как его окликнули. Счастливый папаша, конечно, хотел сына. Белая рубашка, серебристый, с искоркой, галстук, черный парадный костюм, сшитый уже по новой моде: расклешенные книзу брюки, пиджак приталенный с двумя разрезами сзади. А лицо небритое.

- Днюешь и ночуешь?- спросил Вадим, крепко встряхивая руку Валентина.

- А что толку, к ней все равно не пускают,- пожаловался Валентин.- Хоть по трубе в окно лезь. Влез бы, да еще напугаю. Сыну два дня, а я его до сих пор не видел.

Вадим засмеялся. Отдал цветы Валентину, и он их унес куда-то. Вернулся, спросил:

- Это не вас такси ждет?

- Я на автобусе. В семь у меня беседа с родителями, целый час впереди.

- А ведь и я теперь родитель!-изумленно и радостно воскликнул Валентин.- Каких-то семь лет, и мой сын - школьник. И, знаете, что? Теперь-то я Вишнякову и ей подобных не потерплю… Пойдемте, я провожу вас.

Не спеша они двинулись по асфальтированной дорожке вдоль клумб, где еще по-летнему жарко пылали факелы канн, обогнули стоявшую на дороге светлую, цвета топленого молока, машину «Скорой помощи» и направились вниз, мимо новых больничных корпусов, к автобусной остановке.

- До сих пор преподает,- говорил Вадим.- Как ее уволить? Я интересовался, выяснил: формально не придерешься… А эта несчастная бездарь - литератор из моей подшефной школы? Ребята недавно попросили меня побыть на уроке литературы. Остался, подвоха не ждал. А они вопросик готовили, сразу после урока задали. «Вы говорили о наших правах и обязанностях. Обязанности - это нам теперь ясно. А какие у нас права в школе? Если учитель плохой, можем мы от него отказаться, не ходить на его уроки?-И уже совсем прямо: - Что, по-вашему, дал нам сегодня урок литературы?»

- Плохой урюк?-спросил Валентин.

- Плохой урок! Это поправимо. Я все думаю, Валя, почему такие люди идут в педагогический? Сами превращают свою жизнь в каждодневную пытку. Но и это, в конце концов, полбеды. Жаль, конечно, человека, избравшего ложный путь. Жаль. И вероятно, дело общественности помочь ему повернуть жизнь по-другому. Но есть вещь поважнее: такой человек противопоказан школе, детям. И здесь надо действовать решительно, без жалости. Если его оставить в школе, ущерба, нанесенного им, не подсчитать.

- Меня в интернате помните?-спросил Валентин. - Я из-за Вишняковой чуть на голову не встал. Любые истины, услышанные подростком от неуважаемого учителя, теряют для него ценность истины.

- Вот, вот!-подхватил Вадим.- Именно это меня и волнует. Дети не будут знать предмета? Это не главное! Главное - зло рождает зло, неуважение рождает неуважение, смещаются понятия добра и зла.