Тогда она стала копаться в мусорных кучах и спать на улице, ведь ей нечем стало платить хозяйке за комнатенку, и та ее выгнала. Улита отчаянно мерзла, но пока была еда, хоть такая полугнилая, она терпела. Но неделю назад ее снова избили, на этот раз нищие мальчишки, целая банда. Они сказали, что это их еда, и что она должна убираться из города, если хочет жить. Так она и ушла. Хотела сначала в другой город пойти, но поняла, что не дойдет, слишком она устала от всего, в последнее время почти не ела, вот сил и не осталось, да и живот стал очень большим. А главное, она знала, что в соседнем городе то же самое повторится, и она ушла в лес. У нее даже нечем было костер разжечь, и она уже несколько дней от холода не спала, и не ела столько же, совсем ничего, снег только. Правда, три дня назад она хлебную корку на дороге подобрала, кто-то обронил.

И вот вчера она поняла, что все равно умрет, так зачем мучится и продлевать агонию? И она отправилась в город, и украла там веревку, а потом вернулась в лес. Но ей все же, нелегко было решиться голову в петлю сунуть, своего ребенка жизни лишить, он почему то, наверное чудом, был еще жив, хотя она его уже столько времени не кормила. А ведь ей всего неделя-две до родов осталось, малыш в ней бьется, в этот недобрый мир просится. А как Улите его прокормить, когда ей самой есть нечего? У нее молока не будет, и завернуть его не во что. Он все равно от голода, да от холода помрет, так уж лучше вместе с ней, пока она его не видит, вот и решилась. А они ее зачем-то из петли вынули. Теперь опять придется на шее веревку затягивать.

Все слушатели несколько мгновений молчали, потрясенные рассказом девушки, а потом Дэлия всплеснула руками и воскликнула:

— Что ж ты, дурочка, сразу не сказала, что смертельно голодная? С этого и надо было начинать! Сейчас мы тебя накормим. Только много есть сразу нельзя. Только капельку бульона. А потом, чуть попозже еще немного, так тебя и раскормим. Ты не волнуйся, мы уже таких оголодавших выхаживали, так что опыт имеем. Тебе сейчас голодать никак нельзя, ребенок от этого страдает. Я вот тоже беременная сейчас, так я знаешь, сколько ем? О-го-го. Правда, если не тошнит.

— Вы меня, что же кормить будете? — растерялась Улита.

— А как же иначе? — удивилась Делия.

— Но зачем? Кто я вам? — Слабым и хриплым голосом спросила девушка.

— Пока никто, но ты что же, совсем в человеческую доброту не веришь?

— Нет, добрых людей не существует.

— Напрасно ты, милая, так думаешь. И мы тебе это докажем. Мальчики, сегодня никуда не поедем.

Эдвин вздохнул и сказал:

— Конечно, на неделю останемся или даже больше, пока Улита не родит. Ей в таком состоянии никуда ехать нельзя. Надеюсь никто не против?

Никто против не был, только Лоран спросил:

— А как же артефакт?

Эдвин еще раз вздохнул и ответил:

— Ну, будем надеяться, что успеем. Как время родов подойдет, в город поедем, надо будет заранее повитуху найти. Правда, это опасно, но что делать?

— Ты, Улита не волнуйся. Мы о тебе и ребенке позаботимся. Одежду вам справную купим, и голодать тебе не придется. А если у тебя молока не будет, станем его в деревнях покупать. На морозе оно долго не испортится. Теперь тебе в одиночку выживать не придется. — Добавила Лера.

А Улита ничего не понимала. Ее из петли вытащили, но она не была благодарна за спасение. Наоборот, она разозлилась. Вернее, она бы сделала это, если бы у нее были на это силы. Но она чувствовала только усталость, горечь и сожаление, что придется все начинать сначала. И вдруг она услышала, что ее собираются кормить. А еще она поняла, что эти совсем чужие, незнакомые люди готовы ради нее оставить какие-то свои очень важные дела, чтобы помочь ей и ее малышу. Хотя для них это почему-то опасно. Она привыкла к человеческой жестокости и равнодушию, но доброты ее исстрадавшееся сердце выдержать не смогло и она, закрыв лицо руками, тихо заплакала. К ней тут же кинулись девушки и стали утешать, гладить по голове, говорить какие-то ласковые слова. А когда она немного успокоилась, ее покормили поспевшим супом. И она накормленная, завернутая в теплое одеяло, согревшаяся и телом и душой, наконец-то почувствовала себя в безопасности, и глубоко заснула. А Эвен, глядя на девушку, мрачно сказал:

— Бедняжка, сколько ей перенести довелось! Сколько же скотов на свете! Мне, когда я слышу подобные истории, стыдно становится, что я мужчиной родился!

— Ну, среди женщин тоже есть не лучше! Одна эта мачеха чего стоит! — Объективности ради, возразила Аманда.

— Да это и не важно — мужчины или женщины. Просто есть хорошие люди, а есть дурные. — Заметила Милина.

— И все же я думаю, что хороших людей гораздо больше, чем плохих. Я верю в это! — Горячо воскликнул Эдвин.

— Это так, но ты Эдди других по себе не мерь. Помни, что и мерзавцев кругом полно, — заметил Лоран.

Постепенно Улита приходила в себя. Она стала потихонечку отъедаться. И привыкать к тому, что ее окружают хорошие, добрые, заботливые люди. И мужчины и женщины. Она постепенно начинала чувствовать себя среди них своей. Все люди ей очень нравились своей открытостью и душевностью, но более всего ее привлекал один из них — ее спаситель Эвен. Теперь ей было стыдно, что она не поблагодарила его за то, что он для нее сделал, а напротив, выказала недовольство. Но как исправить допущенную ошибку она не знала. Улита стеснялась подойти к нему и сказать об этом. Может быть еще и потому, что он ей нравился как мужчина. Это вообще пугало её. И не только потому, что она была беременна, и должна была вот-вот родить, а зачем она ему с чужим ребенком, но и вообще — слишком уж она обожглась! И все же он ей нравился, и она украдкой поглядывала на него.

Он был высоким, плотным, но не полным, очень симпатичным, похожим на свою сестру, с такими же, как у нее, серо-зелеными глазами. Только цвет волос отличался. Волосы были соломенного цвета с легкой рыжинкой. Но она не знала, что тоже нравится ему, такая еще юная, на десять лет моложе его, и такая мужественная и очень, очень хорошенькая. В отряде вообще витала атмосфера полной гармонии и любви. И он, против любви никогда ничего не имевший, но раньше занимающийся своим делом, не думавший о ней, сейчас невольно поддался этой атмосфере и, глядя на счастье друзей, захотел того же. Он в какой-то мере, по праву спасителя, чувствовал свою особую ответственность за этого, едва начавшего жить, и едва не погибшего по вине людей человечка. Ему было очень жаль ее, и он сам не знал, как так получилось, но он стал чувствовать свою вину перед ней за всех людей и особенно за мужчин. И ему хотелось загладить эту вину и отогреть ее душу. И его душа потянулась к ней.

И Эвен сам не заметил, как всего за несколько дней глубоко полюбил ее. А то, что она ждала ребёнка, его нисколько не волновало. Вернее волновало, но он был только рад этому. Эвен всегда любил детей и сейчас он уже смутно ощущал ее малыша своим. Ему только надо было для возникновения полного чувства, увидеть его и взять на руки. Он украдкой любовался любимой, которой, по его мнению, очень шла беременность. Но он пытался представить ее такой, какой она станет, когда родит, и знал, что совсем скоро он это увидит. Улита была маленького роста, и едва доходила ему до груди, что почему-то очень умиляло его. У нее были густые, темные, короткие кудряшки, большие светло-серые глаза и ямочки на щечках, которые ему ужасно хотелось перецеловать, и красивый рот с пухлыми губками, на которых все чаще и чаще расцветала улыбка. И ему до смерти хотелось прижаться своими губами к этому прелестному ротику, но он пока не смел. И однажды его сильно ранил и одновременно обрадовал услышанный им обмен репликами между Улитой и Дианой, которая спросила его любимую, продолжая какой-то разговор:

— Ты все еще любишь его?

— Ненавижу, и вообще никакой любви нет! Не существует!

— С чего ты это взяла?

— Потому что кругом одно притворство и обман!

— Вот так, так! Неужели ты не чувствуешь, как мы все любим друг друга, и как возлюбленные и как друзья.