Тут его прервала Сесиль, которая села у обочины дороги на траву.

- Я минутку отдохну, если вы не возражаете, - она была бледна; пот выступил на лбу, на губах появилась горькая улыбка. Роза села возле нее и взяла под руку, чтобы ее поддержать.

- Извини меня, Сесиль, - сказал, совершенно растерявшись, Франсис, - я не думал тебя огорчить. Я разбередил твою рану. Мне хотелось только показать, как может измениться ребенок. Этот мальчик в корне изменился к худшему, а другие меняются к лучшему.

- Ты говоришь, Франсис, - перебила его Роза, - что Жак присутствовал на этом суде. Почему же он никогда мне об этом не говорил? И почему ты сам до сегодняшнего дня не рассказал об этом Сесили? Уж она-то имела право знать.

- Мы решили не разглашать этой драмы из-за его родителей, истинных патриотов, - они умерли бы с горя, и особенно в память его старшего брата, Мишеля. Бедняга Мишель был вместе с нами в маки и так остро воспринял это бесчестье, что искал смерти. Он был убит в сражении неделю спустя. Мишель был полной противоположностью Жюльену. Из настоящего озорника, лентяя, лгунишки, всегда готового ка всякие шалости, он стал храбрым парнем, хорошим товарищем, и мы все были глубоко опечалены его смертью.

Родители одновременно узнали о смерти обоих сыновей; им сообщили, что младший убит взрывом гранаты, бывшей у него в руках; особенно же подчеркивалась храбрость старшего, который был отмечен приказом и награжден посмертно. Вот почему ни Жак, ни я никогда об этом не говорили даже Сесили. Прошло уже восемь лет. Вскоре после- сыновей умерла мать. Отец скончался несколько недель тому назад, и опять же моя мать ходила за ним. Я припомнил об этом факте, говоря о твоей дочери. Вот видите, дети меняются к худому и к хорошему, и не следует падать духом.

- Значит, если бы у меня не было девочки с таким трудным характером, ты бы никогда не сказал мне, кто виновен в аресте Поля?

- А к чему было говорить? Прошло столько времени. Да и теперь я очень жалею, Сесиль, что рассказал и причинил тебе такое огорчение.

- Не надо об этом жалеть, - сказала Роза. Она взглянула на Сесиль: «Видишь, видишь, как ты ошибалась!»

Сесиль точно обухом ударили, она не двигалась с места, но, сидя между Розой и Франсисом, вдруг взяла их обоих под руки. Ей хотелось плакать и смеяться, бегать, кричать; она была счастлива, что освободилась от кошмара. Франсис, которому она улыбалась, понял, что он снова приобрел дружбу молодой женщины, так и не зная, почему он ее утратил. Но одной дружбы ему было мало; он почувствовал себя даже слегка оскорбленным. Когда он пожал руку Сесиль, она не ответила на рукопожатие, но вся засияла.

Низко стоящее солнце освещало всю окрестность, подчеркивая живописность и полную уединенность расстилавшихся долин.

Увидев их приближающимися к ферме, Эли понеслась навстречу.

- Вы убедитесь, что я прав, - сказал Франсис, глядя на скачущую девочку, - она станет интересной и доброй молодой девушкой.

- Если бы ты только оказался прав!

Эли подбежала к ним. Она бросилась на шею Франсису, растрепанная, красная, - с таким увлечением играла она с Тоньо. Франсис, однако, не улыбнулся ей; девочка притихла, повиснув на его руке, и с любопытством посмотрела на всех троих, спрашивая себя, не шла ли речь о ней.

Сесиль думала поразить Франсиса устройством своей образцовой фермы, но была так взволнована его рассказом, столько пережила за эти минуты, что молча водила его по хлеву и молочной ферме. Розе пришлось объяснять устройство электрических доилок, показывать трактор, сельскохозяйственные машины и все, что делалось для ухода за животными.

- Здесь все организовала Сесиль, - сказала Роза. - Она больше занята комфортом животных, чем своим собственным.

Когда они уходили с фермы, им повстречалась направлявшаяся туда молодая девушка в белом халате и высоких черных сапогах. Она поздоровалась с ними.

- Ты не узнаешь? - спросила Сесиль. - Это Анетта.

- Анетта? Да что ты! Я ведь ее знаю. - Франсис подозвал девушку, которая появилась на пороге молочной и, смущенная, приблизилась к нему.

- Ну и изменилась же ты, Анетта! Совсем взрослая стала. Я не видел тебя десять лет. Тогда ты была, такой же девчушкой, как Эли. Ты меня помнишь?

- Нет, мосье.

- Я часто приезжал сюда на ферму с мосье Монзаком во время каникул…

Девушка улыбнулась, сконфузившись, что никак не может его припомнить.

Тут на крыльце своего дома показалась Мари-Луиза Плессис, мать Анетты. Она быстро обула деревянные баш-, маки и, обернувшись, увидела гостя, сопровождавшего Сесиль. На руках у Мари-Луизы был годовалый младенец, такой же белокурый, как Анетта и она сама.

- Мари-Луиза! - воскликнул Франсис. - Ну, а вы, вы-то, по крайней мере, меня узнаёте? Вы же не скажете, что я так постарел, что меня узнать нельзя!

- Да что вы, мосье Франсис, я вас прекрасно помню. Вы ничуть не изменились, все такой же молодой. Это Анетта вас не признала?

- Ну да, она. Все такой же молодой? Ну хорошо!.. Чей этот красавчик?

- Эго ребенок Анетты.

- Значит, ты замужем, Анетта? Такая молоденькая?

- Она еще не замужем, но через месяц пойдет под венец, - сказала Сесиль, освобождая от ответа Анетту и ее мать. Сесиль расцеловала малютку. - А вот и жених Анетты, Гарсиа Васко, - добавила она. - Видишь, там, в поле, он гонит домой стадо. Гарсиа славный парень. Анетта будет с ним счастлива, и ее сын - тоже.

Свежие щечки Анетты зарделись, как маков цвет. Но робости она не проявляла. Ноздри маленького прямого носика слегка задрожали. Чувствовалось, что она и скромна, и вместе с тем способна себя защитить.

- Мой муж поехал в Бретену; он очень пожалеет, что не видел вас, - сказала Мари-Луиза.

- Я еще здесь буду, непременно буду, - уверял ее Франсис Вернь. - В следующее воскресенье я привезу семена лекарственных растений, которые собирается разводить мадам Монзак.

Он приводил эти резоны, чтобы объяснить свой предстоящий приезд в ближайшее время. Мари-Луиза усмехнулась. Она уже давно догадывалась о чувстве молодого человека к Сесили Монзак и удивлялась, почему это Сесиль не выходит за него замуж.

- Анетта стала просто красавицей, - заметил Франсис. - Она у тебя работает?

- Я поручила ей и ее жениху электрическое доение коров и все хозяйство молочной фермы. Она чистоплотна и старательна. Малыш ее прелесть. Посмотри вот на те окна, рядом с домом ее родителей; это помещение я велела отремонтировать; она поселится там после свадьбы. А где же Роза и Бабетта? Исчезли. Они решили оставить нас вдвоем.

Молодые люди взволнованно смотрели друг на друга. Они шли по парку; наступившая в начале октября осень придавала ему еще большее великолепие. День клонился к закату. Деревья причудливо обрисовывались на жемчужно-сером небе. Вечерний ветер стлался по земле, гоня перед собой по аллеям столбы песка и опавшие листья.

- Этой зимой мы приведем в порядок парк, - сказала она.

- Кто это «мы»?

- Роза и я.

- Я думал, что Роза уезжает в Марокко.

- Ну, значит, мы с тобой, ты и я.

- Ты и я? Сесиль! Ты хочешь сказать…

Она боролась с волнением, от которого у нее дрожали губы, стучало сердце, и пыталась говорить об обыденных вещах.

- На ферме, правда, все я перестроила, но в доме все сделано Розой. Не считай меня более способной, чем я есть…

- Но я люблю тебя, Сесиль! Способна! Какая чепуха! Взгляни на меня. Я знаю, на что ты способна, слишком хорошо знаю. Почему ты заставила меня так долго ждать? - спросил он, целуя ее.

- Не спрашивай, прости меня.

- Тебя простить? Мне нечего прощать тебе, разве только, что ты заставила меня столько ждать. Ты меня не любила?

- Любила, - она провела рукой по его лбу.

Сесиль была в полной растерянности; наконец овладев

собой, она сказала:

- Пойдем к Розе; она выиграла, она так дорожила нашей любовью.