Сесиль не в состоянии была протестовать. Глазами, полными слез, она смотрела, как Роза уносит иллюстрации, чтобы спрятать их или уничтожить. Она соскочила с кровати и побежала следом за теткой на кухню, крича:

- Только не жги их! Что ты хочешь с ними делать? Ты хочешь их сжечь?

- Нет, нет; ну спрячь их куда-нибудь сама, только, пожалуйста, больше не рассматривай.

- Немцы были так кровожадны, - пробормотала Сесиль, дрожащими руками забирая снимки. - Ты себе представляешь, что вынес Поль?

- Все люди кровожадны, когда им в руки дают смертоносное оружие и заставляют убивать, мучить.

- Немцы вели себя, как садисты, - крикнула не владевшая уже собой Сесиль. - Я ненавижу их за все зло, которое они причинили, за Орадур, за повешенных в Тюлле, за лагери смерти, за уничтожение многих тысяч невинных евреев, за Брест, за Шатобриан, за все страдания, террор, слезы, предсмертный хрип их жертв.

- Немецкий народ достаточно пострадал от войны,- возразила Роза, - он так же хочет мира, как и другие народы.

- Я бы всем сердцем готова была поверить в миролюбивую Германию, но много немцев думают только о милитаризации. И, если это допустить, то весьма и весьма скоро они расквартируют своих солдат в наших городах и станут шагать по нашим дорогам. Я уже слышу топот их сапог и лязг их мерзких… Возможно, что, проходя по нашим местам, какой-нибудь немецкий офицер улыбнется моей дочери и скажет себе, смутно припоминая ее мать, что он где-то видел это хорошенькое личико.

- Конечно, все это возможно, - согласилась Роза, чтобы успокоить Сесиль. Черные глаза молодой женщины, которые могли смотреть так ласково, сверкали гневом. - Все возможно… но ребенок, ребенок здесь ни при чем.

- Слушай же; ты хорошо знала Поля. Вы с ним вместе учились, он всегда был твоим другом. Ну так скажи мне откровенно, как поступил бы Поль на моем месте?..

- Поль? - воскликнула Роза. - Для Поля это не имело бы значения, у него и мысли бы не явилось изменить раз принятому решению. Возможно, что он даже удочерил бы Бабетту, невзирая ни на что.

Сесиль была вне себя, она убежала и заперлась в ванной. Роза перевернула пластинку.

Сесиль стояла прислонившись к стене, заливаясь слезами; она скрестила руки и уткнула в них свое мокрое лицо. Голос Ива Монтана так громко раздавался в доме, что она даже разрешила себе застонать. Она успокоилась, лишь когда Роза, постучав в дверь, напомнила ей, который теперь час. Показаться ученикам с красными, припухшими от слез глазами - нет, это невозможно… Сесиль поспешила привести себя в порядок, и вскоре маленький автомобиль уже катил по дороге в Больё. Но с теткой она не обмолвилась ни словом.

Роза спокойно взялась за письма к сыну и к полковнику Жерару. Она знала, что Сесиль, вернувшись в полдень из коллежа, молча подойдет к ней и покорно посмотрит в глаза. Совершенно так, как это делала Бабетта, которая быстро забывала обиду.

Все же у Розы защемило сердце, когда в первом часу она услышала шум автомобиля. Сесиль вошла, поставила пластинку «Песнь горшечника» и поцеловала Розу в волосы. Следом за ней явилась Эли. Девочка под впечатлением иллюстраций, виденных в спальне у матери, провела неприятное утро. Услышав издали «Песнь горшечника», она вбежала в дом, хотя еще робко, но уже улыбаясь. Дождавшись конца песни, она, как обычно, воскликнула.

- Здравствуйте, мои мамочки, что у нас к завтраку? Я ужасно голодная. Тетя Роза, ты мне укоротила мое новое пальто? - спросила потом она.

- Нет еще, голубушка. К чему такая спешка? Нужно его еще заколоть на тебе.

- Я его подошью, - храбро заявила Сесиль. - Я не хочу, чтобы Роза утомляла себе глаза.

- Ты права, - согласилась Эли и со вздохом села на колени к матери и начала ее целовать.

- Ты или целуешь без конца, - заметила Сесиль,- или дерзишь.

- Я бы всегда хотела оставаться маленькой и сидеть у тебя на коленях, никогда ведь мне не было три года, и никто меня никогда не ласкал, когда я была совсем малышкой.

- Ты, наверно, о чем-то хотела меня попросить? - сказала Сесиль, которую часто раздражало такое проявление чрезмерной нежности.

- Нет, мама.

- Ну, ну, говори, я тебя достаточно хорошо знаю.

- Мама, - сказала девочка, крутя пуговицу на платье Сесили, - мама, ты сможешь зайти в школу и сказать новой учительнице, чтобы она называла меня Монзак, как это делала наша бывшая воспитательница? Школьники смеются надо мною, потому что она называет меня Перье. И какие злые эти девочки, просто ужас! Они подходят ко мне и дразнят меня: «Пш!..» Ты ведь знаешь Перье, газированная вода Перье, она так шумит: «пш». И они еще выпачкали грязью мой новый портфель.

- Встань-ка и накрой на стол.

Девочка неохотно встала и со слезами на глазах начала накрывать на стол. Она смотрела на Сесиль, которая ей не ответила и, казалось, думала совсем о другом.

- Мама, ты слышала?

Ответ последовал от Розы:

- Твоя мама пойдет в школу, милая моя девочка. Сегодня среда, и у нее после обеда занятий нет. А если она не пойдет, то я зайду за тобой в половине пятого и поговорю с новой учительницей.

Когда девочка после завтрака вновь отправилась в школу, Сесиль, закуривая папироску, спросила Розу:

- А ты уверена, что я пойду после обеда в Тюдейскую школу?

- Абсолютно уверена. Ты же не захочешь напрасно огорчать ребенка. Ее фамилия имеет для нее большое значение.

- А если я не пойду?

- Замолчи, не представляйся хуже, чем ты есть на самом деле. Не объяснишь ли ты мне, Сесиль, чем ты заполнишь свою жизнь, если не выйдешь замуж, не оставишь у себя этой девочки и не возьмешь к себе другого ребенка? Жизнь твоя будет пуста. Ты не можешь думать только о своих учениках и обо мне. Тебе - молодой, сильной и смелой - нужны молодые побеги, пусть даже пересаженцы.

Сесиль распахнула окно, будто ей нечем было дышать. Она взглянула на расстилавшуюся перед ней чудесную долину, окруженную зелеными бархатистыми холмами с бахромой осиновых деревьев, в честь которых было названо имение, на засаженные фруктовыми деревьями насыпи.

Роза, следя за ее взглядом, спросила:

- Скажи на милость, для чего ты вкладываешь столько труда, селекционируя деревья, улучшая породу дойных коров, разводя новейшим способом белых кур, совершенствуя сельскохозяйственные культуры? Ради твоих племянников? Ради того, чтобы доставить удовольствие Жану и Иветте? Или же для твоей сестры, которая всю жизнь тебе завидует?

- Ради Поля, которому так хотелось самому это сделать, ради себя, ради тебя, ради всех. Чтобы видеть, как богатеет земля и плодятся животные, чтобы созидать прекрасную жизнь.

- Ну, так выходи замуж.

Сесиль обернулась, словно услышала от Розы злую шутку. Она вся вспыхнула и, схватив груду школьных тетрадей, заперлась в библиотеке.

Около четырех часов, видя, что Сесиль не намерена вылезть из своего угла, Роза собралась в школу и, уже выйдя за дверь, постучала к ней в окно.

- Ты уходишь? Куда ты идешь? - спросила Сесиль, забывшая свою досаду и обещание, данное Эли.

- Я иду в школу за Бабеттой.

- А уже время? Ну, так едем, - сказала безропотно

Сесиль и тут же завела свою машину, без которой не могла обойтись даже на расстоянии километра.

- Это правда, что Жан Монзак пригласил вас обеих на рождество? - спросила Роза, как только они двинулись в путь. Старательно избегая столкновений, она пыталась продолжить разговор о ребенке.

- Не нас обеих, а только меня. Они больше не хотят знать Элизабетты.

- Что такое? Ты выложила им все, что рассказала тебе мадам Бержэ? И каково же их мнение?