- Что толку у вас тут думать!

- Самое время. Ведь пока с Гошкой по парку таскался да водку глотал, думать было некогда. Плохо ведь Ляльке дома-то, согласен?

- Что ж я отсюда сделать могу? - сквозь зубы процедил Витька.

- А ты что-нибудь раньше сделал? Ты ведь и не задумывался раньше над Лялькиной жизнью. А сейчас вот задумался. Уже дело. Но за Ляльку бороться надо. Чтобы стало ей хорошо. Бороться побольше, чем за кубок. И победа тут тоже для тебя радостью будет. Разве нет? Если не чужие люди, а ты сам Лялькину судьбу устроишь. Вот тебе и ещё счастье. И тоже не последнее.

- И так больно много, - усмехнулся Витька.

- А всё-таки главная победа будет над самим собой. Очень я верю. Большая эта победа гордость в человека вселяет, много добавляет сил и уверенности. Но это ещё впереди. Сейчас ты это понять до конца не сможешь.

- Что ж, я, по-твоему, чурка?

- Чурка не чурка, а мозги пока в тумане.

Незаметно Виталий втянул Витьку в разговор, который ему сейчас больше всего был нужен, на который он внутренне, подсознательно был уже настроен, к которому страстно тянулся сейчас, после этих дней, проведённых в неволе, первых, отчаянных, страшных дней, когда всё, кажется, с грохотом рушится для тебя, всё, всё вокруг, и впереди только дым и развалины и неизвестно, зачем дальше жить. В этот час разговор о собственной жизни, за которую человек всё равно инстинктивно цепляется, как бы всё безнадёжно и страшно ни было впереди, разговор, в котором мелькает надежда, пусть самая маленькая, самая далёкая, такой разговор в этот тяжкий час необходим человеку.

- Уж какие мозги есть, с теми и жить буду, - чуть заносчиво ответил Витька, неосознанно стремясь вызвать Виталия на спор, заставить его опровергнуть эти слова. Витьке хотелось, чтобы Лосев сказал что-то в его пользу, в утешение ему и тем хоть как-то его ободрил.

И в этот момент Виталий каким-то натянутым до предела нервом уловил эту Витькину надежду, эту немую его просьбу, что ли.

- Мозги-то у тебя неплохие, их только проветрить надо, - сказал он. - Вот ты говоришь, Володька-Дачник не окончательно пропащий человек. Если ты о нём так говоришь, что же тогда о тебе самом сказать?

- Это уж тебе виднее, - усмехнулся Витька, внешне чрезвычайно небрежно.

- И Гошка, по-твоему, не пропащий?

- От этого одна вонь. Стрелять таких надо.

- Стрелять никого не надо, Витя. Никого. Чтобы другим пример не давать и чтобы себя самого в конце концов не изуродовать. Это тебе не война и не защита Родины.

- А я говорю, стрелять его! - со злостью повторил Витька.

- Да что ты против него такого имеешь? - удивился Виталий. - Неужели только за то, что он удрал, когда тебя взяли?

- Мало, да?

- Мало. Для такой злости, как у тебя. Ты ему лучше спасибо скажи. Может, останься он, и не взяли бы тебя. И разговора у нас с тобой такого не было бы. А главное, не задумался бы ты над своей жизнью и над чужой.

- Ну ты даёшь! - даже присвистнул Витька. - Вот выйду, я ему, гаду, спасибо скажу. Увидит тогда.

Теперь уже усмехнулся Виталий.

- Вот тебе, Витя, и ответ на твой вопрос.

- Какой ещё?

- Да насчёт чурки.

- И пусть.

- Нет, не пусть. Я тебе ещё раз повторяю: не чурка ты, но мозги тебе надо непременно проветрить. Хочешь ещё доказательство?

- Ну.

- Помнишь, я тебе сказал, что больше того, что уже раскрыто, за тобой ничего нет? Так вот, больше нет, а меньше есть, Витя. Но это уже других тоже касается, не одного тебя. И я считаю, что во всём должна быть справедливость. Так вот, по справедливости Борода, допустим, должен тоже своё получить. За «станок». Верно?

- Это ты всё откуда же выкопал? - изумился Витька, на миг теряя свою напускную сдержанность, и даже по-мальчишечьи приоткрыл рот.

- На набережной в парке копал, - улыбнулся Виталий. - Ох, богатые там залежи, я тебе скажу. Не поверишь даже.

- Это я-то не поверю? - снисходительно усмехнулся Витька.

- Ты из себя большого деятеля не строй. Ты шавкой был, шестёркой, а они козырные тузы в той игре, что Борода, что Вадим Александрович.

- Ты даёшь! - удивлённо и растерянно повторил Витька.

- Ошибаюсь?

- Допустим, что нет.

- То-то. За мной, между прочим, тоже от аттракционов пошли, когда я там «зенки пялил». Гошка опять пошёл и этот, толстый. Жора, что ли?

- Жопа.

- Ну, по-человечески Жора. Вот тут мы и познакомились. Вот тут мне Гошка и показал Бороду, Вадима Александровича и ещё третьего, как его?

- Гороха?

- Во-во. Бориса Егоровича. Они за своим столиком в тот вечер сидели.

- Да ни хрена Гошка не знает, - пренебрежительно махнул рукой Витька. - Что велят, то и делает. И своё получает, ясное дело. В охране он. Контрнаблюдение, как Горох говорит.

- И ты там числился?

- И я. А как «станок» печатает, это мы не знаем.

- А кто же знает?

- Кто придумал.

- Борода?

- Ну.

- А за что ты его сволочью назвал там, на фотографии?

- За дело.

- И все его так?

- Ага.

- И Гошка?

- Этот больше всех. - Витька недобро усмехнулся.

- Почему?

- У него спроси.

- А всё-таки?

- Гошка всем заливал, что с дочкой Бороды крутит. А Володька-Дачник рассказал, что она его с лестницы спустила, когда полез. И Борода прогнать грозил. Гошка, понятно, хвост поджал, но сам кое-чего задумал.

- Чего же?

- Не знаю. Но при случае продаст он Бороду, точно тебе говорю.

- Так, сам же говоришь, он ничего не знает. Чем же торговать?

- Для такого случая узнает.

- А ты не считаешь, что Борода своё получить должен?

- С меня ему получать нечего…

- Плохо, если так думаешь. Выходит, если он тебе хрусты давал, то уже купил тебя со всеми потрохами, так, что ли?

- А больше он мне ничего не делал.

- А другим? Ведь на каком-то обмане его «станок» работает, верно?

- Кто его знает!

- Кто же знает, кроме тех троих?

- Кто? - Витька посмотрел на потолок. - Ты у Майки спроси, кассирши.

- А кто она такая, чтобы знать?

- Майка-то? - усмехнулся Витька. - Да ты на неё посмотри сначала.

- И что?

- А то. Борода её недавно Вадику, говорят, отдал. В карты проиграл.

- Да ты что?

- У них так, - широко улыбнулся Витька. - Феодализм. И потом, - многозначительно добавил он, - через неё все деньги идут. Касса. Понимать надо.

- Понимаю.

- Слушай, - неожиданно спросил Витька. - А ты все там фотографии у меня разглядел?

- Все.

- И Катьку видел?

- Видел. Чёрной рамке только удивился. Думал, умерла. Но Лялька сказала…

Разговор незаметно ушёл в сторону. И Виталий был даже этому рад. От той опасной темы следовало чуточку передохнуть. И кроме того, Витька вдруг открывался ему новой своей стороной.

- Я почему на ней крест поставил, - говорил он. - Потому что я во всём верность требую до последней точки. Вот у нас в команде так было, у Василия Павловича. Все, как один, друг за друга. И с девчонками я тоже так. Я тебе скажу, между нами, конечно. Любовь я уважаю. Во! - Он зацепил ногтем за передние зубы и громко щёлкнул, потом вдруг неожиданно заключил: - А Гошку за это убить мало.

- Скор ты больно насчёт убить. Я вот полагаю, когда дадим Гошке подумать, он тоже кое-что склеить захочет в своей жизни.

- Жди!

- Думаю, дождусь. Что Гошка! И не такие, как он, задумываться иной раз начинали. Вот, к примеру, возьми… Ну, скажем, тот же Горох разве не задумается, когда время придёт, когда подопрёт его?

- Ему Нинка задуматься не даст.

- Это кто такая?

- Жинка его. Он её тоже в кассирши определил. Ну, зверюга, я тебе скажу, - убеждённо тряхнул головой Витька. - Вообще-то бабы вроде потише мужиков, это факт. Но уж ежели какая из них звереет или бесстыжей становится, то любого мужика перешибёт.

- Так и эта Нинка?

- Во-во. Её даже Борода боится.

- И Вадик?

- И Вадик. Он даже побольше.