- А потом?

- Потом вспомнил. Разыскал. Парень опустился, запил. Играть отказался.

- И вот потеряли не только хорошего игрока, но и хорошего человека, - с горечью сказал Виталий. - И теперь ему грозит суд.

- Так вы из-за него пришли? - понимающе усмехнулся Соколов.

- Именно.

- Что же он выкинул?

- Ничего особенного. Только бросился с ножом на человека.

- Вот чёрт! Между прочим, это на него похоже. Он и раньше…

- Знаю. Вы всё это замечали, только не было времени заняться. Так вот в отличие от вас мы такое время выкраиваем, чтобы не только отыскать, но и спасти человека, если ещё можно. Хотя заняты не меньше вашего, и работа у нас куда более нервная, можете мне поверить.

- Поздно вы его, однако, спасать-то взялись, - язвительно произнёс Соколов. - Сами говорите, ему уже суд грозит.

- А раньше только вы могли. И вам он верил, между прочим. Лично вам, Василий Павлович. Но теперь уж давайте не перекладывать друг на друга ответственность. Я не для этого к вам пришёл. Давайте подумаем, что сейчас ещё можно сделать. Очень важно, с какими мыслями он пойдёт на суд, как себя там поведёт, с какими мыслями уйдёт в колонию. Я убеждён, это не потерянный парень. Вообще таких почти не бывает. А Виктор тем более. Вы согласны?

Запальчивые слова Виталия словно застали Соколова врасплох. Он нервно потёр руки, с раздражением, но решительно спросил:

- Что от меня требуется?

Виталий помедлил, внимательно посмотрел на тренера и подчёркнуто холодно ответил:

- Ничего. Если у вас самого нет желания вмешаться.

- Вы меня просто не поняли.

- Очень рад. Поясните в таком случае.

- Я готов для Короткова сделать всё, поверьте. Но что можно сейчас сделать?

- Можно… увидеть Виктора.

- Увидеть? - растерялся Соколов.

- Да. И сказать ему, что вы его помните, что он, по вашему твёрдому убеждению, способный футболист и хороший товарищ. Так вы говорили?

- Так.

- Ну вот. Сказать, что вы в него верите и будете его ждать. Да вы сами найдёте, что ему сказать, вы только подумайте о нём, Василий Павлович.

- Да-да. Всё это можно сказать, безусловно, можно, - заволновался Соколов. - При этом я даже не покривлю душой, уверяю вас. Это так и есть… так и есть… И я в самом деле буду его ждать. Только… сколько он просидит, как вы думаете?

- Не много. Он, слава богу, не успел пырнуть ножом человека. Да и на суде вы, надеюсь, выступите. Личность подсудимого многое определяет в приговоре.

- Выступлю, - с воодушевлением объявил Соколов. - Непременно. Вы не думайте, ребята мне… - Он чуть запнулся и, стесняясь, закончил: - Они мне дороги. И… вообще спасибо. Хорошо, что вы пришли, честное слово. Надо думать шире, чувствовать шире. Не только о сиюминутном, не только о своём. Ведь если честно, то мы всё время думаем о себе или в связи с собой. Нельзя так. Вот вы мне помогли в этом смысле. Так когда я могу его увидеть?

- Хоть завтра.

- Прекрасно. Завтра.

Они обо всём условились, и Виталий ушёл.

Он неторопливо двигался по оживлённой, залитой солнцем улице, и на душе у него было необычайно светло и радостно. Нет, всё-таки всегда можно что-то сделать для человека, даже самого плохого, чтобы он стал чуть лучше. Для начала хоть самую малость лучше. Только бы зацепиться за то светлое, что осталось в его душе. А в Витькиной душе жила ещё и Лялька. Славная девчушка. Пока. И всё-таки бедная мать у неё. Надо для начала вызвать будет Веру Игнатьевну, найти к ней подход, помочь ей и… Ляльке тоже. Нельзя же их оставить вот так.

Да, даже самый плохой человек и то… Впрочем, самым плохим сейчас был Гошка. И в первую очередь теперь предстояло заняться им. Гошка - это не только ещё один и, кажется, наиболее верный путь к цели, путь к той загадочной троице за вчерашним угловым столиком. Нет, Гошка - это прежде всего судьба и характер, которые предстоит переломить, и только тогда откроется дорога к решению главной задачи. Можно, конечно, его обмануть или запугать. Во имя, так сказать, высокой цели чего не сделаешь, кажется! Но это означает потерять человека, возможно, окончательно потерять. Обманутый и запуганный никогда не союзник, это будущий противник, будущий враг.

Нет, Гошку не следовало обманывать и запугивать, его надо победить, переломить по-другому. Не перевоспитывать, конечно, это дело долгое и сложное, оно впереди, далеко впереди. А сейчас надо вызвать у него какую-то чистую вспышку чувств. И что-то Виталий вроде бы нащупал. Конечно, это может быть ошибкой, может быть осечкой. Но надо попробовать.

Итак, Сёмкин. Гошка Сёмкин. Георгий. И есть ещё Михаил Сёмкин. Действительно, работает электриком на автозаводе. Действительно, передовик, член комсомольского бюро, замсекретаря, кандидат в члены партии. Установить это было несложно. За вчерашний день всё это проделали ребята из местного отделения милиции и передали в МУР. И вот теперь Виталию предстоит встреча с Михаилом. Через полчаса. Прямо на заводе, в цеху.

И снова гудящий поезд метро, полупустые в середине дня вагоны, длиннейшие эскалаторы, суетливые и всё же многолюдные пересадки, и вот наконец последний из эскалаторов аккуратно вынес Виталия на поверхность. Перед ним были длинные заводские корпуса за высокой глухой оградой.

Миновав просторное бюро пропусков и проходную, Виталий оказался на огромном, в деревьях и кустах, заводском дворе и, расспрашивая то одного, то другого из встречных, добрался наконец до нужного цеха.

У входа его уже ждал высокий, худощавый парень с копной вьющихся пшеничных волос и живыми серыми глазами на узком лице с пухлыми губами и тонким, хрящеватым носом. «Похожи братцы, - отметил про себя Виталий. - Здорово внешне похожи». На парне была модная джинсовая куртка и щеголеватые, с чуть заметным клёшем, брюки.

- Сёмкин, - представился он. - Михаил. Точно вы приходите.

- Нет времени опаздывать, - улыбнулся Виталий. - Где нам потолковать?

- Пойдём в сад. - Михаил махнул рукой. - Вон скамейка свободная.

Виталий отметил про себя, что он сказал «сад», а не «двор». «И в самом деле, сад», - подумал он, сноба бросив взгляд на бесконечные аллеи, посыпанные песком дорожки, клумбы и ряды подстриженных кустарников.

Они уселись на скамье, полускрытой за пушистой стеной кустарника, и Виталий самым безмятежным тоном спросил, жмурясь от солнечных лучей, вдруг пробившихся из-за облака:

- Слушай, ты Георгия давно видел?

- Гошку? А что? - сразу насторожился Михаил.

- Да заблудился твой братан.

- То есть как это заблудился? - возмущённо переспросил Михаил, и в лице его появилась какая-то жестокость. - Он просто спился, подлец. Опустился. Вот и всё.

- Всё?

- Ясное дело. Я, если хотите знать, давно уже ничего общего с ним не имею. Прошу это учесть.

- Та-ак… - протянул Виталий. - Учтём, конечно. А родители ваши где?

- Померли родители.

- Как так?

- А так. Пожар случился. Мать отца бросилась спасать. Он спал. Ну и вместе с ним, героически…

- Давно?

- Три года назад. С тех пор Гошка и покатился.

- Ты же не покатился?

- Я в мать и отца, а он чёрт его знает в кого уродился. Вот и поставил я на нём крест.

- Так ведь брат же!

- Ну и что! Я считаю, друг дороже любого родственника. Друга как-никак выбираешь. А родственник сам объявляется. И какой он ни есть, любить его прикажешь? Ни фига! Вон братца судьба подкинула. Нужен мне такой, думаешь? Спасибочко. Как увидел, какой он стал, так крест на нём и поставил.

- А он на тебе?

- Он ещё на мне будет ставить! - раздражённо воскликнул Михаил. - Чего не хватало! Пусть он сначала добьётся с моё.

- А ты женат?

- Женат. И сын растёт. Всё как у людей. Скоро, между прочим, депутатом стану. Есть такой план. В парткоме намечают. И бригадиром тоже. Передовой бригады.

- Да, добиться с твоё непросто.

- Пусть попробует.

- А ты помоги. Он вроде тебя уважает.

- Меня все уважают.