- Вот и помоги. Хотя бы как будущий депутат.

- Я только по нашему району пойду, - широко улыбнулся вдруг Михаил. - А вообще, чего это ты о Гошке заговорил?

Они как-то совсем незаметно перешли на «ты».

- Сам говоришь, «покатился», «опустился». А нам с такими приходится дело иметь. Именно с такими, к сожалению.

- Вот и давай действуй. А у меня и кроме Гошки забот полон рот.

- И всё же брат он тебе.

- Какой он брат? Брат другом, помощником должен быть, а этот…

- Вот что, Михаил, - задумчиво произнёс Виталий. - Либо ты примешься за своего братца, либо я в твою партийную организацию пойду. И не быть тебе тогда ни депутатом, ни бригадиром, ни передовиком. Один позор будет, учти. Такого эгоизма и бездушия я в тебе даже не ожидал.

- Да что ты! Я же всей душой рад! - всполошился Михаил, и на красивом лице его отразилось искреннее отчаяние. - Но с какой стороны за него приняться, ты скажи?

- Вот это уже другой разговор. Если ты станешь моим союзником, то вдвоём мы авось чего-нибудь и придумаем. Не одно, так другое, но что-то должно подействовать. Терпение тут нужно, упорство. Случай с Гошкой, как говорят, запущенный. Так что, Миша, не пожалей сил. Спасёшь брата - об этом даже в газету можно написать. Представляешь? - усмехнулся Виталий. - Так что давай думать.

- Всё хорошо, только думай сам, - пожал плечами Михаил. - Я отказываюсь. Я просто не знаю. Придумаешь - я твой союзник. Что скажешь, то сделаю.

- Так ты же его лучше меня знаешь.

- Я его вообще знать не желаю, если уж на то пошло, - снова озлившись, отрезал Михаил. - Вообще! Он мне, сукин сын, всю биографию портит. Сколько я из-за него пережил, ты бы знал. А теперь, гад такой, ещё в тюрьму вот-вот угодит. Так ведь я понимаю? Тогда совсем биографию мне искорёжит.

- Надо стараться, чтобы этого не случилось. Ты правильно понимаешь. На пути он туда.

- Ну вот! - в глазах Михаила мелькнул испуг. - Что же теперь делать?

- Во-первых, встретиться с ним. Лучше всего сегодня же вечером.

- Его ещё разыскать надо.

- Разыщешь. Дружески встретиться надо, по-братски. За что-то он тебя, между прочим, любит, как ни странно.

- Чего ж ему меня не любить, слава богу…

- Ладно, ладно. Тебя, конечно, все любят.

- А ты не смейся.

- Какой же тут смех! Так вот. Встретишься с Гошкой сегодня же. Уговори его всё бросить, чем он сейчас занимается. Скажи, милиция за тобой уже смотрит, уже на след твой вышла. Если боится открыто рвать, пусть тихо отходит в сторону, пусть исчезнет. Обещай его на завод к себе устроить, в свою бригаду взять.

- Ты что? На кой нам чёрт такой в бригаде? - вскипел Михаил. - Мне первенство надо вырвать в этом квартале, хоть умри. Тогда бригадиром стану. Уж замётано.

- Не вытянешь Гошку - позор тебе будет на весь завод, - сказал Виталий.

- Хорошо, хорошо, - примирительно ответил Михаил. - И откуда ты только свалился на мою голову?

- Спасибо скажи. И помни, я узнаю о вашем сегодняшнем разговоре. Если у Гошки сомнения в башке не появятся, значит, не от души ты с ним говорил, не поверил он тебе. А он должен поверить, понял? Он должен испугаться, должен обрадоваться твоей помощи, начать отход. Начать - вот что главное. Понял ты?

- Понял, понял.

- И гляди, Михаил. От этого и твоя блестящая биография будет зависеть. Уж я постараюсь. И теперь с тебя не слезу, запомни.

- Сам вижу, - тоскливо произнёс Михаил. - Только мне, понимаешь, делов было… Ну ладно, ладно, - сам себя оборвал он, заметив движение Виталия. - Всё. Решено и подписано. Если уж я слово даю, то будь спок.

- И не забудь. Сегодня же разыщи.

- Я же сказал.

- Дай-ка мне твой телефон и, на всякий случай, запиши мой.

Вскоре они расстались. При этом оба испытали немалое облегчение.

Эдик Албанян оказался на месте, ибо так он обещал ещё утром. Это был поразительной точности человек.

Через три минуты после телефонного звонка Эдик появился в комнате Виталия, потный, запыхавшийся, и с порога объявил:

- У меня ровно сорок минут. Излагай, чего у тебя там.

- Излагаю, - так же деловито ответил Виталий. - Первое. Прошу записать. В воскресенье, в девятнадцать часов, обязан быть у нас. Светка печёт пирог, Анна Михайловна делает твой любимый салат. Будут мои. И ещё давний мой друг по армии, парашютист и хитрец, он тебе понравится.

- Друзья моих друзей - мои друзья, ты же знаешь. Но… - Эдик сладострастно зажмурился, - будут ещё, полагаю, и пирожки с картошкой и луком. В Елене Георгиевне я уверен.

- Правильно делаешь. Записал?

- Такие приглашения не забываются, дорогой. Вино моё, имей в виду.

- Ладно, - кивнул Виталий и, не переводя дыхания, продолжал: - Теперь второе. В парке есть некие заграничные аттракционы, ты их видел?

- Это, дорогой, не криминогенные объекты, - небрежно махнул рукой Эдик.

- А вот ты послушай.

Виталий сумел всё рассказать, как отметил Эдик, за какие-нибудь восемь минут, и на обсуждение, таким образом, осталось целых полчаса.

- Следили, значит? - с интересом переспросил Эдик. - И за Петром, и за тобой? Так-так-так… Помнится, года два назад было дело, тоже с аттракционами, в другом, правда, парке. Там крутили «вертушку».

- Это что такое?

- Элементарная вещь. Передавали использованные билеты обратно в кассу. И снова их продавали. В конце смены образовывались излишки денег. Их делили.

- Возможно, и тут так.

- Надо посмотреть.

- Так вот, видишь? Не дают посмотреть.

- Ну-ну. Что значит «не дают»? Надо, дорогой, уметь смотреть. А вы же не смотрели, вы просто «лупили зенки», - покровительственным тоном произнёс Эдик.

- Что ж, маэстро, посмотрите сами.

- И посмотрю. Даже любопытно.

- Когда соизволите?

- Когда? - Эдик взглянул на часы. - Сейчас семнадцать двадцать пять. Так-так… - Он что-то подсчитал про себя и объявил важно: - В девятнадцать буду там. Они ещё работают, ты говоришь, эти… «станки»?

- Это не станки, а…

- Знаю, знаю. А вот по-ихнему - «станки», обратил внимание? Причём печатные.

- Обратил, конечно.

- Ну вот. Так в девятнадцать они ещё работают?

- Они, кажется, до ночи работают.

- Ещё бы! Впрочем, поглядим, поглядим, - тоном профессора, которого приглашают на важную консультацию, произнёс Эдик.

- Будем бесконечно признательны, - в тон ему ответил Виталий. - Ждём с нетерпением ваше заключение. И больше я вас не задерживаю.

- Ого! - Эдик взглянул на часы. - Можно и потрепаться семь минут.

Эти приятные минуты промелькнули незаметно, и Эдик исчез.

На следующее утро Виталий приехал на работу, как всегда, к десяти, несмотря на субботний день. И несмотря на этот день, застал на работе следователя, который принял к производству дело Витьки Короткова. Следователем этим был Володя Фролов, давний приятель Виталия.

Когда Виталий зашел в кабинет, Володя уже сидел эа столом, заваленным бумагами. На спинке кресла, за его спиной, висел милицейский китель с капитанскими погонами и университетским «поплавком», который в другой бы день висел, конечно, в шкафу. Володя даже снял галстук и расстегнул ворот форменной сизоватой рубашки. И все-таки нестерпимый зной терзал его в этом залитом солнцем кабинете. Лицо раскраснелось, по щекам стекали струйки пота. Володя сидел в темных очках и что-то сосредоточенно писал.

При звуке раскрываемой двери он поднял голову, узнал Виталия и, улыбаясь, приподнялся, чтобы пожать приятелю руку, потом снова опустился в кресло и, сняв очки, довольным тоном произнёс:

- А ещё говорят, нет телепатии. Я тебя только что мысленно призывал.

- Совершенно явственно уловил, - согласился Виталий. - Что же тебе от меня надо?

Фролов устало вздохнул.

- Поручение хочу тебе дать. Допроси-ка ещё раз этого стервеца Короткова. Ни с кем другим он разговаривать не желает. Как пень, понимаешь, молчит. Час молчит, два. А я уговариваю, я доказываю, я нервы расходую. А ему, видите ли, подавай Лосева. Такой, видите ли, незаменимый, исключительный Лосев объявился.