- Кое-что знаем, - обещающе кивнул Гошка, уплетая блины.
- А сам ты, Гоша, что думаешь делать? Всю жизнь шестёркой не пробегаешь.
- А чего мне думать? За меня вон братан думает. У него думалка знаешь какая!
- Чужим умом жить - всё равно что чужими ногами ходить. Хуже нет.
- Плевать. Мне сейчас во как хорошо, понял?
- А братану за тебя плохо не будет?
- Иди ты на хрен! - обозлился наконец Гошка.
Виталий покачал головой.
- Эх, Гоша! Я тебе одно предложение хотел сделать. Но тут надо своей головой работать. А у тебя, видать, чурка вместо головы.
- Но, ты! Больно длинный. Я тебя покороче сделаю, - Гошка продолжал пьяно злиться. - Ишь! Один с одной стороны, другой с другой. А я не желаю, понял?!
- Значит, работкой доволен? - усмехнулся Виталий. - И дальше шестерить у Бороды будешь? Ну, валяй, валяй, Горшок. Каждому, конечно, своё.
- Да что ты ко мне прицепился?
- Я-то? Да показалось мне, что ты стоишь чего-то.
- Я, брат ты мой, ого сколько стою, не купишь.
- Это пусть тебя Борода покупает или Горох, а то и сам Вадим Саныч. Сколько они за тебя дадут, как думаешь?
- Сколько запрошу. Свобода им, так и так, дороже.
- Ох, куда занёсся! Здоров ты, Гошка, брехать, я смотрю. А, между прочим, с ними пойдёшь, если что. Разве только поменьше спрос будет. Но я тебе так скажу. И пятнадцать суток, допустим, под замком - и то хреново, сам знаешь. А тут суд светит. Тебе отломится двадцать пять по пятнадцать - зачешешься. Да нет. Ещё больше. Столько ты никогда не сидел. А ведь сам говоришь, дымится вокруг. Тогда чего ты ждёшь, скажи, а?
- Слышь, - помедлив, сказал Гошка, и голубые глаза его стали задумчивыми, он даже есть перестал: - Ты чего предлагаешь?
- Беги, Гоша. Без оглядки беги.
- А куда?
- Не ко мне, так к братану.
- А к тебе куда?
- Ко мне далеко, сам не добежишь.
- Эх, был бы Витька! - мечтательно произнёс Гошка.
- Это который пропал?
- Ага.
- Ну и что было бы?
- Вдвоём мы куда хошь закатились бы. Во парень!
- Сидит же твой Витька, сам знаешь.
Гошка насторожённо посмотрел на Виталия, и как будто даже меньше хмеля стало в его пустых глазах.
- А ты почём знаешь?
- Ха! Каждая собака в парке про то брешет. Что-то не к добру тебя к Витьке потянуло.
Закусив, Гошка вздохнул:
- Убегу. Ей-богу, убегу. Увидишь. И где-нибудь башку разобью.
- Это ещё зачем?
- А затем, что не пристану я уже ни к какой другой жизни.
- Не зарекайся. Не такие приставали. Битые-перебитые - и то… А ты ещё свеженький, молодой, необстрелянный, тебе просто.
- Не пристану, точно говорю. - Гошка печально покачал головой. - Ты, ёшь твою корень, парень, видать, стоящий. Вот я почему-то верю тебе, понял? И не потому, что выпил. Я ведро выпью, а никому не поверю. А тебе вот верю. Потому и говорю: убегу. Пусть они тут сами всё своё дерьмо расхлёбывают.
Злость опять переполнила его.
- Захлебнутся, - усмехнулся Виталий.
- Точно, ёшь их корень. Но у них, зараз, всё повыковыривать надо, голенькими чтоб побегали. У Бороды вот уже поковыряли, - злорадно сказал Гошка. - Но много чего ещё осталось. Не хошь ковырнуть? Я и тебе адресок дам. У него всё сверху выставлено, как в музее. А вот у Вадим Саныча нет, у него всё у матери, в Воронеже. А у Гороха - Нинка казначей. Во где ничего не найдёшь, у змеи этой.
- А Горох чем у них ведает?
- Горох людей ищет. Или убирает, если что.
- А как это он убирает?
- Так и убирает. Присылают нам иной раз кого, вкалывать. А не каждый подходит-то. Другой поглядит-поглядит кругом - и жить с нами отказывается. - Гошка пьяно ухмыльнулся. - Хорошо, если сам уйдёт. А то ведь иной нас норовить вытурить. Ну, тут уж извини-подвинься. Горох ему хлебало заткнёт.
- И крови не боится? - недоверчиво спросил Виталий.
- Как дело пойдёт, а то и на нож поставит.
- Ладно тебе брехать-то.
- Брешут псы. А я точно тебе говорю.
- И кого, к примеру, он хоть раз на нож поставил? - насмешливо спросил Виталий, делая вид, что не верит ни одному Гошкиному слову.
- Кого? - азартно переспросил оскорблённый Гошка. - Да хоть этого… Как его?.. Он, говорят, уже бумагу накатал. Но передать не успел. У Гороха нюх собачий. Учуял.
- Ну-ну, не заливай. Имя-то придумай сначала.
- Чего придумывать. Прислали его к нам билетёром… этого… Николай, вот!
- А дальше?
- Дальше у Гороха спроси.
- И что было?
- А то. Был Николай - и нет Николая. Такой фокус! - залился пьяным смехом Гошка.
Очень захотелось в этот момент Виталию как следует смазать по этой подлой херувимистой роже. Просто руки зачесались. Но сдержался. Он уже давно привык сдерживаться. Только чуть осипшим от волнения голосом спросил:
- Выходит, на мокрое дело Горох пошёл, не побоялся?
- Он одну Нинку боится, - осклабился Гошка.
- И давно дело это было?
Всё-таки в тоне Виталия что-то насторожило Гошку. Он подозрительно взглянул на него, потом сосредоточенно затянулся и, разминая в тарелке недокуренную сигарету, покачал головой.
- И кто ты, Длинный, есть, не пойму, - задумчиво произнёс он.
- А кто ты сам есть, ты понял?
- Я-то? Блатняга, и всё.
- Нет, не всё, Гоша. Совсем не всё. Ты, я вижу, себя ещё не знаешь. Ты много чего можешь. Ты и вышку схлопотать можешь, и орден. Смотря куда тебя понесёт. К Гороху, допустим, или, тоже допустим, к братану.
- А я говорю, убегу, - со злым упрямством произнёс Гошка, пристально глядя в маленькое окошко, выходившее в какой-то захламлённый угол двора. - Решено и подписано.
- Когда же это ты подписать успел? - насмешливо спросил Виталий.
- А вот как раз тогда, когда Горох… Нет моего согласия на такие дела, понял? Да я скорей себя порешу, чем другого кого, - с надрывом произнёс Гошка, стукнув кулаком в грудь. - А теперь убегу. Я его рожу сейчас видеть не могу, Гороха. Только ты, Длинный… - Гошка помедлил. - Ты гляди… Я тебе одному. Никто больше не знает. И знать не должен. Все думают, Гошка - трепло, Гошка - гад, Гошка - шестёрка. А у Гошки тоже душа есть, понял? Гошка тоже человек и дышать хочет.
- Вот братана и послушай.
- Не. Не получится. Убегу.
- От себя никуда не убежишь. И люди тоже всюду. Всякие. Ну, нового Гороха встретишь. Что тогда? Не бегать, а решать надо.
- Убегу… - тоскливо повторил Гошка.
И Виталий вдруг уловил искренность в его голосе, вдруг поверил его тоске, поверил Гошкиному намерению. Пожалуй, что убежит. Точно убежит. Пакостный этот характер дошёл до своей, черты. Дальше, на ещё худшие подлости, его уже не хватает, дальше он кончается. И, допустим, за Горохом этим не пойдёт. Значит… Черта ведь ещё не такая уж дальняя. От этой черты ещё можно повернуть назад. Можно, если заставить. Как? Чем? Страхом? Мало. И ненадёжно. Тогда что остаётся?
- Мой тебе совет, Гоша. Убежать успеешь. Отойди пока в сторонку, чтоб не зацепило. За тобой ведь ничего серьёзного нет. Подумаешь, контрнаблюдение…
- Чего-чего! - изумился Гошка.
- Не слышал разве про такое?
- Я-то слышал. А вот ты…
- Что один слышит, то и другой может услышать, - туманно пояснил Виталий. - Так что отойди, Гоша. А то заденет. И больно.
- Куда же отойти? - неуверенно спросил окончательно сбитый с толка Гошка.
- К братану своему пока. Чтобы с завтрашнего дня духа твоего в парке не было.
- Прямо так и ехать?
- А чего ждать? Хочешь, вместе поедем?
- А он примет?
Гошка вдруг потерял всю свою самоуверенность. Он был растерян и как-то особенно, неприятно жалок. Но Виталий пересилил себя и сказал:
- Примет. Он, если хочешь знать, даже ждёт. Так что поехали.
…Домой Виталий вернулся поздно, усталый и какой-то издёрганный. Как бы ему хотелось прийти сейчас в пустую квартиру и молча повалиться на кровать. Ощущения победы не было от разговора с Гошкой, хотя, казалось бы, он добился от этого подлого малого всего, что наметил: тот испугался, прибежал к брату и должен теперь оторваться от прежней компании. А главное, Гошка немало полезного рассказал и даже кое-что сделал, если учесть знакомство Виталия с Майкой. Наконец, Гошка много ещё расскажет, он психологически уже, пожалуй, готов к этому и с каждым днём теперь будет готов к этому всё больше. Желание освободиться, обезопаситься будет теперь расти в Гошкиной душе, станет двигать многими его новыми поступками. Да, важное начало было положено сегодняшней встречей. Всего лишь, конечно, начало, самое начало. Всё может ещё случиться, если недоглядеть. Но начало есть, что там ни говори.