— И ты тоже кидай! Они так славно порхают, навроде бабочек!

Юный, раскрасневшийся. Ох, как же я его любил…

Вернулся Лера со спичками, сунул Ёжке в руки коробок.

— Поехали? — спросил, шало расширяя зрачки.

Он, похоже, жаждал устроить огневое шоу не меньше Сергея. Еще ребенок. А что мне, жалко?! Лишь бы дом не спалили.

Получасом позже мы трое ласкались в неверном трепещущем свете трех десятков спрятанных в тонкую цветную бумагу крошечных горящих фитильков — неспешно, чувственно, кайфуя от каждого прикосновения и помаленьку избавлялись от одежды. Наслаждались ощущением близости друг друга, нежностью, короткой, и от этого не менее жаркой страстью, вновь на троих, и, сладко, со стонами и вскриками, откончав, затихли, сплетя конечности и тела в общую кучу, уплыли в послеоргазменный крепкий сон.

Точнее, отрубились Лерка с Ежонком, я же еще некоторое время полежал, обнимая их, спокойно посапывающих носами мне в уши с двух сторон, и думал. О чем? Удивитесь — о Вадиме. Вспоминал, как русый лепетал тогда захлебывающиеся мольбы в гараже, насаживаясь на дилдо. С Вадиком в мозгах и уснул.

И приснилась мне Вадькина виляющая задница, мускулистая, выпуклая и упругая. С татушкой-розой на правой ягодице. Я якобы раздвинул ладонями половинки Вадиковой роскоши, заменил вибратор собственным членом и трахал распростертого подо мной на капоте русого, глубоко, мощно вбивался, а тот подвывал и извивал в такт толчкам гибкую сильную спину, и ловил губами мои губы, разворачивал торс, впиваясь жадными обжигающими поцелуями…

Бля.

Когда я пробудился, ни Ёжи, ни Лерочки рядом не было — сбежали куда-то, скорее всего, на кухню, кушать — зато имелся очешуительный текущий стояк. На Вадика возбудился. И чего? Вадик — очень даже привлекательный парниш, тело у него шикарное, худощавое, не перекаченное, морда симпатичная, и молодой, ему лет тридцать. И татушка. Тьфу. Я — озабоченный стареющий пидор. М-да. И ведь не стыдно ни капли…

Глава 54. Дима. Инь и янь, и я при них. Часть 3. Мелочи определяют бытие

Документов было много, и все они требовали прочтения и подписи. Р-р-р. Больше возни с документами я ненавидел, пожалуй, только уколы в пятую точку, но, увы и ах, без моего автографа эта гора печатных листков оставалась простыми бумажками…

Сергей неслышно подошел сзади — он-он, Лерка по-другому подкрадывается — прижался, закапываясь носом в макушку, обнимая; от парнишки повеяло волной тепла и свежестью пять минут назад принятого душа.

— Чего тебе? — буркнул я, не оборачиваясь — не время сейчас для нежностей, не видит, работаю?!

И — отвлекшие руки немедленно убрались: Ежонок отстранился, но ничего не сказал, вздохнул у уха тихо-тихо, горько-покорно, развернулся и исчез, прикрыл за собой дверь.

А это точно был Ёж? Судя по вздоху — нет, только блонди, бывшая бордельная шлюха, умеет ТАК убедительно вздыхать, аж душу перевернуло. Но Лерка непременно долбанул бы дверкой, удаляясь, на правах супруга и в знак протеста… Твою бля мать! Кто?!

Я вскочил, и опостылевшие документы разлетелись по комнате. Мог ведь прерваться на пару мгновений и чмокнуть любимое, нуждающееся именно сейчас в капельке ласки существо?! Мог. Но не обернулся и не чмокнул. Обидел, получается, равнодушием. А потом удивляюсь, подвывая на луну, что мои мальчишки к Вадиму бегают… Эх, Дмитрий Константиныч, ничему-то тебя жизнь не учит!

Мучимый совестью, я плюнул на недоподписанные договора, попер их ногами — в самом что ни на есть буквальном смысле, просто протоптался по ним, противным, на ковре валяющимся и перекрывшим проход — и со всей возможной поспешностью покинул кабинет. Найти пацанят, заглянуть по очереди в мордашки и попросить прощения за собственное скудоумие.

Лерочка и Ёжинька возились на кухне — в фартучках, с закатанными рукавами, совместными усилиями стряпали мясное. Сережик, с ярко выраженным отвращением к процессу, мешал фарш, Лерка рядышком остервенело тер на терке картошку — моя прихоть, не переношу булку в котлетах — и ругался сквозь сжатые зубы. Глазюки у обоих поваренков были злючие и мокро-блескучие, а на щеках влажнели подозрительные следы, хотя, поди знай, может, ребятушки из-за лука слезки проливают?

Блонди сделал неверное движение — и зашипел, роняя ополовиненную картофелину, сунул в рот ободранный палец.

— Лер? — немедленно вскинулся Ёж и, бледнея, — о-о-о, у тебя же кровь течёт!!!

Я стоял, прислонясь к стене, и потрясенно наблюдал, как боящийся крови до обморока Ежоночек, пусть и пугаясь, решительно спасал пострадавшего товарища — промывал ему ранку, завязывал обрывком бинтика, потом получил заслуженный благодарный поцелуй — блонди оценил усилия любимого по достоинству…

Малость полизавшись, парочка вспомнила за обед и — ох и неохотно — прервалась, вернулась к ножам и мясу. Лерка быстренько дотер оставшиеся полторы картофелины, отжал с них лишний сок и скинул полученную массу в фарш.

— Ты чеснок помял? — спросил он, отбирая у Сергея кастрюлю с будущими котлетами.

Ёж молча протянул блюдечко с непонятным белым крошевом.

— Держи, — сказал.

Блонди принял посудинку со светлой улыбкой и отправил ее содержимое догонять картошку.

— Я тебя люблю, солнышко, — сообщил он улыбающемуся в ответ другу сердца.

Юноши на мгновение слились в поцелуе…

А я чихнул и выдал своё присутствие.

Мальчишки подпрыгнули вспугнутыми зайчонками и выпялились на мою чудесную персону.

— Та-а-ак! — весьма угрожающе протянул Валера, отодвигая прочь фарш и упирая кулаки в боки. — Господин Воронов пожаловали? Неужто жрать захотел?!

Я поспешно помотал головой и состроил умильную моську.

Нимало не впечатленный моим представлением блонди фыркнул.

— А что тогда? — вопросил он, продолжая хмурить идеальные брови.

Под его взглядом было неуютно. Поэтому я засмущался и мекнул:

— Ничего. Просто… Соскучился…

Получилось жалко и неубедительно.

И, тем не менее, ребятишки поверили. Вспыхнули скулами, счастливо просияли, дернулись навстречу…

Приятно обнимать их обоих. Очень.

Котятки.

Короче, кыш, Вадик, никому ты тут не нужен со своей татушкой, да и имел я тебя уже, и плевать, что не наяву. Не отдам пацанят.

Котлеты мы дожаривали уже втроём. Повеселевшие мальчишки мурлыкали, то и дело норовя прижаться — и, вот заразы — за моей спиной обменивались короткими и от этого не менее жаркими прикосновениями. Думали, я ослеп и не вижу.

Я замечал, видел и поначалу бесился. Ревновал.

Но сдержался и не стал устраивать сцен, заставил себя успокоиться: зачем орать и портить всем настроение? Ничего скандал не даст, только отпугнет моих любимых, разрушит наметившуюся, пока еще слабенькую, связь между нами.

Ободренные моим примерным поведением Лера и Сергей не стали заморачиваться гарнирами, наварили быстренько макарончиков, настрогали салату, и мы уселись обедать. Я трескал котлетки, закусывал приправленными оливковым маслом и пряностями резаными помидорчиками-огурчиками, и балдел: блондин был справа, шатенчик — слева, и я любил их до полной усрачки, двоих и сразу, а они мне застенчиво трепетали ресничками и подкладывали по очереди кусочки повкуснее.

Потом Валера шустро убрал со стола, вымыл посуду — я и Ёжинька в это время мурлыкались — и притулился напротив. Соорудил серьезное выражение на красивой мордахе. Свел брови — гладкий прикрытый светлой челкой лоб прорезала складочка, предвестник будущей морщинки — небрежно закинул ногу на ногу и спросил, покачивая в воздухе тапком:

— Дим, ты планируешь праздновать новый год?

Я мысленно передернулся — неужто кое-кого опять по клубам потянуло, убью шалавенка — и поэтому ответил с осторожностью:

— Пока не знаю. А что? Есть задумки?

Блонди оживился и кивнул, придвинулся поближе, весь из себя загадочный, и выдал — и совсем не то, чего я забоялся:

— А скатаемся на Ладогу? Дом заодно проверим. Ёлку во дворе нарядим настоящими свечками… Шашлыков нажарим… Алина приедет, Антона Семеныча позовем с семьей… Салюты-фейерверки устроим…