Естественно, крепкие мужики в пару мгновений освободили нас с Игорем, выволокли во двор, засуетились, вызывая раненому русому скорую, меня растирали, тормошили, сунули фляжку с коньяком.

Потом Игоря увезли, Антон Семеныч уехал с сыном, а я остался.

Остаток дня и вечер прошли словно в тумане перед телевизором, в ушах упорно звучал голос Славина-младшего, перед глазами мельтешили обрывки темноты. Я что-то ел и пил, подавленный, неконтактный, погруженный в оцепенение, отказался принимать лекарства, рано попросился в постель, лег, немедленно уснул и проспал всю ночь без кошмаров.

А утром меня разбудил Антон Семеныч. Брюнет выглядел помятым и замученным, заросший щетиной, он улыбался.

— Возьми, — попросил, всовывая в руки коробочку. — Все подростки о таких мечтают.

Я глянул — айфон последней модели, ого, и отложил подарок в сторону.

— Что с Игорем? — спросил, уже уверенный в ответе.

Славин просиял, заговорил, сбиваясь:

— Позвоночник цел… разорванные мышцы зашиты. Они… срастутся быстро. Игорь… Мне рассказал… Как… И про сказки… Позволь ты… стеллажу упасть…

Мужчина не справился с бушующими эмоциями и замолчал, а я порывисто обнял его снизу.

Ну зачем сотрясать воздух понапрасну? Лучше просто посидеть и подумать, каждый о своем. Верно ведь?

Глава 33. Сергей. 8 января 2013 г. Один скелет из Валериного шкафа, откровением отчаяния, как начало полного слияния в единое и неразделимое. Во имя жизни

Я и Лерка нежничали после секса — долгого, чувственно-сладкого и тягучего, словно патока. Занимались влюбленными обнимашко-целовашками, и нам было хорошо, словно у мамки за пазухой. Блонди валялся, небрежно почесывая подтекающую семенем отыметую жопку, довольный, изрядно выжатый, и поучал меня, глупышку, впрочем, необидно:

— Актив, Ёжинька, должен уметь сдерживать порывы. Сам же знаешь из собственного опыта: анус — дырка для ёбли природой не приспособленная, в него не нужно ломиться летящим к невесте дембелем на платформу за последним поездом — рискуешь порвать и вместо наслаждения причинить боль. Хочешь, чтобы тебя запомнили до конца жизни — сначала пальчиками пошеруди, поработай, мышцы внутренние расслабь, по простате пройдись чуток, пусть укешку перетряхнет, он подмахивать начнет и «еще» по щенячьи заскулит… Но и тогда — тоже не торопись, не вынимай пальцев, поласкай простату, пусть чувак дальше лепечет и на руку твою насаживается потерявшей стыд текущей сукой: сумей обрадоваться чужому удовольствию, и гордись — ведь это ты его даришь…

Я сонно замурчал, убаюкиваемый родным гнусавым голосом, потерся щекой о теплую гладящую лицо ладонь. Лерка слегка отодвинулся, рассмеялся негромко, хрипло-простуженно, чмокнул в губы и едва успел отвернуться — расчихался-раскашлялся.

— У-у-у! — взвыл, подскакивая, возмущенно. — Достало болеть! Это безобразие когда-нибудь вообще закончится?!

Разбуженный прыжками своего парня, я вздернулся, выныривая из дремы, и бездумно, повинуясь «верхнему», лишь вчера обретенному «хозяйскому» инстинкту, хлопнул раскрытой ладонью по замелькавшей перед носом попени. Блонди от неожиданности охнул, прикусил язык и рассердился, довольно неубедительно.

— Убери лапки! — вякнул игриво, отнюдь не спеша покинуть зону досягаемости. — Моё добро, я тебе сейчас не разрешал!

И бухнулся обратно, раскидывая пошире согнутые в коленях ноги, качнув наполовину вставшим членом. Светлокожий, развратный, прекрасно осознающий, насколько красив и желанен. Шлюха, р-р-р, похотливая…

Да, вы правильно поняли: я продолжал ревновать блонди, увы. Ревновал парня ко всем его бывшим партнерам, к Диме, даже к отражению в зеркале, до скрежета зубовного. Понимал — идиотизмом занимаюсь и понапрасну треплю собственные нервы, и все равно ревновал. Ничегошеньки не мог с собой поделать. А Лерочка догадывался о моей ревности и дразнился, нарочно разжигал страсти.

— Любишь? — спросил, улыбаясь с подушек. — Скажи «да»!

— Нет, — фыркнул я, лучезарно улыбаясь в ответ, — ненавижу. Веришь?

Разумеется, Валера не поверил. Поймал меня за запястье, сгреб, притянул, и мы замерли, глаза в глаза, переплетаясь конечностями — только с мясом оторвать.

— Покажи, — предложил Лера, сбиваясь с дыхания, — покажи, как сильно ненавидишь…

Дверь распахнулась толчком, и в комнату впер русоволосый румяный с мороза вихрь.

— Ой! — вякнул Игорь, роняя из рук свертки.

Мы с Валерой синхронно — единый организм, однако — повернули головы и замутненными шалыми зрачками уставились на незваного, пускай и трижды дорогого, гостя — абсолютно нагие, растрепанные, с приличными стояками и в засосах везде, куда ни плюнь. Ну, Славин-младший и плюнул.

— Тьфу, пидорасины, — сказал с чувством, — а запираться на замок не пробовали?

Русый не лукавил — он был в курсе нашей с Валерой связи и ее не одобрял, точнее, меня в ней, считал, что я заслуживаю лучшего, а еще точнее — мечтал найти мне хорошую девушку. Но особо с нравоучениями не лез и не настаивал, понимая — не его это дело и не ему судить, я сам дозреть должен.

Я ужасно смутился появлению Игоря, Лера — о бля, чудеса — тоже. Мы оба — горе-любовники — залились краской и стушевались, но объятий не разняли, наоборот, прильнули сильнее — я ж уже упоминал выше, только с мясом.

— Выйди! — тихо рявкнул на впавшего в ступор парнишку блонди, продолжая поглаживать меня пониже спины. — Стучаться надо!

Славина-младшего вымело вон.

— Иди вниз, мы скоро! — крикнул я ему вслед, потом укорил любимого, пытаясь выбраться из настойчивого плена его горячих рук. — Лер, ну зачем так грубо?..

— Затем, — с достоинством ответствовал Валера, — врывается, как к себе домой.

Сцепил пальцы с моими, посмотрел серьезно, поджав губы, проговорил быстро, страстно:

— Люблю, — подскочил и потащил в душ.

Игорь ждал на кухне, сидел задумчивый, вертел между ладоней початый тюбик смазки — смазка у нас, кроликов, в любом углу напихана для удобства — перед чашкой чая. Спросил, когда мы с блонди вперлись в обнимку:

— Ребят, а вы резинками пользуетесь?

— Нет, — кривовато усмехнулся Лера, — а зачем?

Игорь покраснел так, что уши запылали.

— Ну, — проблеял, запинаясь, — СПИД, сифилис…

— …триппер, — продолжил я известный любому гомосексуалу «послужной» список, — гепатиты В и С, — присел рядом с готовым провалиться сквозь пол от смущения другом, отобрал у него лубрикант, вздохнул и предложил: — Игорь, посмотри на нас, пожалуйста! Я и Лера — семья, мы не трахаемся по клубам невесть с кем, оба сдали анализы и чисты, как стеклышки. Нам нет нужды в резинках.

Славин-младший отпрянул, расплескивая чай.

— Твой Лерик — шлюха из борделя! — почти выкрикнул он, разъяряясь. — Его ебали все, кому не лень!

— И что? — возразил я в недоумении. — Это когда было, вообще-то!

Лера за спиной издал странный, захлёбывающийся стон, я обернулся — и ухнул в бьющее из его расширенных глаз страдание. Рванулся, обвил, словно плющ, сжал, заполошенно шепнул:

— Что?!

— Ничего, — резко ответил блонди, отстранил меня и, не мигая, в упор уставился на Игоря, — слушай сюда, балованное дитё богатых родителей, — приказал тоном, не терпящим возражений, обнимая меня за талию одной рукой, — и мотай на ус, которого у тебя пока не выросло, — русый отшатнулся, испуганный напором, а Лера даже не запнулся, шпарил без пауз, его вовсю несло. — Я — круглый сирота и — о, да, бордельная шлюха. Только моего согласия быть шлюхой, увы, никто не спрашивал, просто директор детдома так решил, продал с ребятами знакомому сутенеру, когда нам всем по шестнадцать лет исполнилось. Приехали мужики в кожанках на микроавтобусе, с пистолетами в кобурах, осмотрели нас, пацанов и девчонок, выпускной класс, выбрали из стада мяско поприглядней, угостили тоником, дали по сигарете с сюрпризом, улетевших-одурманенных спокойненько загрузили в транспорт и увезли на хуй. Потом была дрессировка, жуткая, беспощадная, не все наши выдержали, две девочки и мой лучший друг после покончили с собой, один пацан сошел с ума, и ему без заморочек свернули шею, превратили в кучку падали у нас на глазах — показательное выступление, в воспитательных целях. Я смотрел… и… сломался в той комнате, над свежим теплым трупом. Подчинился. Чтобы просто не сдохнуть, парадокс…