Прекрасная страна Голландия! Даже сквозь пламя и дым, окутывавшие города и села, видны были немеркнувшие красоты этого чудесного уголка Европы. С чувством глубокого уважения к этой стране проезжал я по ее полям и дорогам. Голубое майское небо, такое же как и у нас, в Советской стране, заволакивалось облаками дыма, которые являлись спутниками немецких полчищ. На широких зеленых полях паслись стада коров. Глазам вдруг представлялись огромные пространства цветущих голубых, розовых, лиловых, белых и красных тюльпанов. Все так по-хозяйски прибрано, и порой мне казалось, что я проезжаю по чудесному огромному саду. Но взорванные мосты и плотины, забитые военной техникой каналы, поваленные на дорогах целые аллеи деревьев, полыхающие в стороне пожары возвращали к суровой действительности.

Мы останавливались во многих селах и городах, через которые пронесся ураган войны. Большим разрушениям подверглись города Арнем, Утрехт. Сопровождающие нас германские офицеры стараются не показывать нам те районы города, которые особенно пострадали от действий германской авиации и артиллерии. Зато они охотно останавливают нашу колонну автомашин в полуразрушенных поселках и демонстрируют «гуманизм» вермахта — чудом сохранившуюся церковь. Офицеры преувеличивают географические трудности, с которыми встретилась германская армия в Голландии (много рек, каналов), пытаясь этим объяснить медленное продвижение немцев по стране. Но по тем окрестностям, где мы проезжали, было видно, что армии пришлось преодолевать созданные голландским населением препятствия, а главное — бесстрашное сопротивление голландских солдат. Мы часто наталкивались на груды немецкой техники и транспорта, уничтоженных голландцами.

Трудолюбивое голландское население стремилось поскорее восстановить разрушенные дома. Жители задумчивы и молчаливы. Откуда может прийти спасение? Этот вопрос их мучил уже в то время. Голландцы знали, что гитлеровцы добровольно не покинут их страну, они разграбят ее, обрекут население на подневольную жизнь. Местное население знало о том, что в городах и поселках среди так называемых «фольксдойче» находятся гитлеровские агенты, которые уже забирают власть в свои руки. Когда мы подъезжали к маленьким городам, то наша колонна автомобилей останавливалась где-либо на окраине. Через некоторое время из города к нашим машинам подходили голландские фашисты, навербованные еще в мирное время агентами Боле[15] из местных «фольксдойче». Откормленные, наглые, они, не стесняясь нас, докладывали гитлеровским офицерам о положении в городе, передавали им какие-то бумаги. После этой «церемонии» мы продолжали свой путь.

Прошла всего одна неделя оккупации, а в стране уже господствовали немецко-фашистские порядки. Гитлеровские солдаты чувствовали себя как дома. На наших глазах шел грабеж продовольственных и промышленных магазинов. Можно было видеть, как захваченные немецко-фашистскими бандами грузовые автомобили английской марки наполнялись голландским добром и отправлялись в Германию. На обратном пути из Голландии в Берлин мы обгоняли сотни таких грузовиков. Заготовленные немцами заранее оккупационные деньги вытесняли голландские, хотя местное население отказывалось принимать «немецкие боны».

Мы посетили Роттердам — символ героического духа голландцев. Это один из крупнейших мировых портов. Город расположен на обоих рукавах дельты Рейна. Сюда, в Роттердамский порт, через глубокоотводный канал из Северного моря заходят океанские суда.

На пути к городу на небольшом аэродроме валялись десятки уничтоженных немецких самолетов, большое количество разбитых пушек и автомобилей. Гитлеровские банды жестоко отомстили роттердамцам за сопротивление. Уже после капитуляции города 14 мая 2-му воздушному флоту, действовавшему на западном направлении, командованием вермахта был дан преступный приказ — подвергнуть бомбардировке Роттердам. На город обрушились эскадрильи бомбардировочной авиации. Когда мы прибыли в Роттердам, южная часть города все еще была окутана дымом. В гавани пылал огромный океанский пароход, горели судостроительные верфи, и никто не пытался их спасать. Центр города также был объят пламенем. Длинная улица, идущая вдоль канала, была завалена обрушившимися стенами домов. Ни одного уцелевшего здания. Немецкие офицеры, хвастаясь такого рода «чистой работой», наперебой рассказывали японским и итальянским журналистам о том, как славно здесь поработали их «штука-бомбен».

Население города уныло бродило среди развалин. Рассказывали, что в подвалах домов были засыпаны тысячи жителей, но им никто не собирался оказывать помощь. Вот женщина сидит, рыдая, на сваленном дереве, которое, видимо, росло когда-то у ее дома. Я долго бродил по городу, пробираясь между пожарищ, задыхаясь от дыма и смрада. Иногда попадая в районы, где не было ни одного уцелевшего здания, мне казалось, что я нахожусь на месте раскопок древнего города. Только в северной части Роттердама сохранились дома, куда и стекались уцелевшие жители города, прорываясь через патрули. Но здесь лучшие дома и особняки заняли немецкие офицеры. По вечерам среди стона и плача голландцев в трупном чаду было дико слышать пьяные песни разбушевавшихся немецких «культуртрегеров».

Здесь, в Голландии, я ближе присмотрелся к гитлеровским солдатам. Я видел их шагающими в колоннах по прекрасным голландским дорогам, опьяненных первой славой победы. Они были сыты, хорошо одеты, веселы. Их походка была уверенна, тверда. Когда они шли строем, то казалось, что земля содрогалась от их поступи. Рослые, мускулистые, с завернутыми рукавами рубашек и отложными воротниками, с засунутыми в карманы пилотками, с автоматами на груди, они выглядели внушительно и, казалось, несокрушимо. Трудно противнику, думал я, выстоять против напора таких солдат, имеющих в своем распоряжении первоклассную технику и скованных к тому же железной дисциплиной.

Почти все гитлеровские солдаты, с которыми я беседовал в Голландии, идеализировали войну. Война была для них легким и приятным занятием. Правда, рассуждали они, на войне могут быть тяжелые ситуации, но где их не бывает. Преодоление же этих трудностей ведет к почестям и наградам. Солдата вермахта учили тому, что германскую армию никто не может бить, громить и заставить уйти с поля боя под напором врага. Вот почему уже при первых затруднениях в Голландии немецкий солдат «терял голову». Я видел нескольких солдат из десантной группы, которой было приказано захватить мост на подступах к Роттердаму. Им пришлось выдержать жестокий бой с голландской охраной моста. Многие из десантников погибли. Несмотря на то что со времени боев прошло уже несколько дней, чувствовалось, что солдаты-десантники не могли еще оправиться от пережитого ими страха. Вид у них был растерянный, они неохотно делились впечатлениями об этой операции. То, что произошло с ними, видимо, никак не вязалось с их представлением о войне. Они почувствовали, что война могла угрожать их личному существованию.

Из Роттердама выехали на север Голландии, где уже прекратились бои, а в некоторых районах их вовсе не было, поскольку основные вооруженные силы страны к этому времени уже были разгромлены и армия прекратила сопротивление. Побывали в Амстердаме — городе, построенном голландцами на отвоеванной у моря суше. Помню, в детстве, читая книги о деятельности Петра Первого, о его пребывании в Амстердаме, где он изучал корабельное дело, я мысленно старался нарисовать внешний облик этого города. Он казался мне городом, утопающим в корабельных мачтах с натянутыми от ветра парусами, городом, окруженным морем, волны которого угрожают затопить его.

В Амстердам немецкие полчища вошли без боя. Город оказался неразрушенным, и внешне в нем как будто протекала нормальная жизнь. По утрам я брожу по улицам просыпающегося города. Он не напоминает картин моего детского воображения! В центре города — великолепные дома голландских банкиров и биржевиков, роскошные магазины, грабеж которых еще, по-видимому, не начался, но через несколько дней, судя по судьбе других городов, увы, они опустеют. Сколько здесь велосипедистов! Они сплошными потоками движутся по улицам. Особенно непривычно видеть на велосипеде голландского священника в длинной черной одежде.