Изменить стиль страницы

Так, например, рядовой Бела Варга уже целые две недели как влюблен и готов вырезать на каждом дереве, которое попадется ему на глаза, сердце, пронзенное любовной стрелой, и буквы «Э» и «П». Это значит, что его возлюбленную зовут не то Эржи, не то Эдит, я точно не знаю, но для самого Варги в этих буквах заключено многое.

Шевелла то и дело пишет жене домой страстные письма. Лакнеру вдруг взбрело в голову, что у него идеальный слух, и он решил научиться играть на виолончели. Никто не знает, почему он отдал предпочтение именно этому инструменту, как никому не известно и то, почему он вдруг решил, что у него идеальный слух, — ведь он ужасно фальшивит, когда поет. Но уж если ему так хочется, пусть учится. Калиста и Хетеи занимаются борьбой, а в свободное время гоняют футбольный мяч по полю, хотя ни тот ни другой не годятся в звезды футбола или же спортивного ковра.

Все они молоды, горячи, легкомысленны, а порой бывают просто как дети.

Когда выдавалось свободное время, я доставал связку старых писем, которые мне присылали демобилизованные солдаты, и заново с не меньшим волнением, чем в первый раз, перечитывал их.

Вот, например, отрывок из письма Антала Хидвеги:

«Перед демобилизацией я с нетерпением считал дни, оставшиеся до конца службы, а когда получил синенькое удостоверение о демобилизации, меня охватило странное чувство. Не скрою, приятно жить на гражданке, вставать, когда захочешь, ходить, куда заблагорассудится, вечером тебя не загоняет в кровать дежурный или старшина, однако мне сильно не хватает друзей. Друзья, вместе с которыми я служил, разъехались, кто куда. Изредка я переписываюсь с ними. Недавно я встретился с Тони Ковачем, помните, товарищ капитан, здоровый такой парень. Встретились мы совершенно случайно, очень обрадовались друг другу, даже слеза прошибла…»

Письмо было длинным. Хидвеги подробно рассказывал о своей жизни, а в самом конце письма признавался мне в том, что собирается жениться на сестре одного товарища по армейской службе; и если дело дойдет до свадьбы, то он, мол, непременно пригласит меня на это торжество.

Хидвеги демобилизовался год назад. Должен сказать, что он отнюдь не был образцовым солдатом и частенько получал за различного рода упущения по службе дисциплинарные взыскания. И все-таки он сохранил обо мне добрую память! Вот и на свадьбу обещает пригласить. Сейчас он от меня нисколько не зависит, так что его ни в коем случае нельзя заподозрить в угодничестве. Интересно, почему он мне пишет? Он демобилизован, и мы, вероятно, больше никогда не встретимся. Я помню, что когда он служил у меня в роте, то часто сердился на меня, так как считал, что я несправедливо наказываю его. Больше того, однажды он даже написал на меня жалобу, и не куда-нибудь, а прямо в министерство обороны, где уверял, что я «сживаю его со света». А теперь вот пишет мне человеческие письма. Может быть, письмо это предназначалось не мне, а роте, тем, кто еще продолжает служить и в среде которых он так хорошо себя чувствовал? Двадцать лет он прожил в селе, где у него наверняка есть друзья, и все же сейчас ему не хватает тех, с кем под одной крышей он провел всего лишь два года. Разве может понять Хидвеги человек, которому наша армейская жизнь кажется серой и однообразной? Разве такой поверит в искренность строк, которые мне написал демобилизованный Йожеф Шевчик:

«До армии я с родным братом и то не мог ужиться, все спорил да ругался, а теперь, товарищ капитан, хотите — верьте, хотите — нет, я работаю в одной бригаде с Шобером, все делаем вместе. Живем мы хорошо, правда любопытно, а?.. Странно…»

Я же ничего странного в этом не находил, хотя в свое время готов был поклясться, что Шевчик и Шобер никогда не станут друзьями. Шевчик, колючий по складу характера, со всеми ругался, а Шобер был на удивление завистливым парнем. Даже при демобилизации Я не заметил ничего такого, что могло бы свидетельствовать об их начинающемся сближении. И все же я не удивился, что они в конце концов стали друзьями.

Когда солдат служит и находится в коллективе, помощь товарищей воспринимается им как нечто само собой разумеющееся. Причем помощь эта оказывается ежедневно и бескорыстно. Когда же солдат демобилизовался, он, естественно, ищет друзей, на которых можно было бы положиться.

Солдатская дружба завязывается медленно, но уж, когда она установилась, как правило, бывает очень крепкой. Трудно заметить, когда солдаты, спящие рядом, становятся друзьями, так как внешне они очень долгое время остаются сухими и суровыми друг к другу.

Помню, как незаметно и тихо помогал Ласло Варо неуклюжему Беле Сабо, крестьянскому пареньку, который развивался прямо на глазах. У него походка и та довольно быстро изменилась. Первое время после прибытия в роту Сабо даже не осмеливался говорить, так он был застенчив и робок. Над его неуклюжестью солдаты подсмеивались. И вот Варо, коммунист и простой добрый парень, берется за Сабо, за этого деревенского медведя, и тот скоро начинает участвовать в любом споре. Правда, аргументы его остаются неясными и робкими, но важно то, что он уже о многом высказывает собственные суждения. Если он в чем-нибудь сомневается, то зовет на помощь Варо, рядом с которым чувствует себя более уверенно.

Что это, если не товарищество и дружба? Нет ничего удивительного в том, что после демобилизации их дружба станет еще крепче. Я не провидец, но верю в то, что Сабо никогда не забудет Варо, от которого он многому научился.

А если посмотреть на отделение Герьена! Шуйок, Коромпаи, Шевелла и другие солдаты живут как братья. Если кто-нибудь из них получает из дому посылку, то едят ее все вместе, сдабривая лакомства фразочками: «Ну и сухие же тебе прислали калачи!» или же «Да кто же так пересаливает колбасу при копчении!». И так шутят над владельцем посылки до тех пор, пока не съедят все содержимое.

А в свободное от службы время все отделение собирается вокруг Герьена, который мастерски рассказывает о разбойниках с большой дороги, державших некогда в страхе всех богатеев округи, или же о странниках, бродивших по земле в поисках правды и справедливости для бедного люда. Порой ребята уговорят Юхаса сыграть им какую-нибудь народную мелодию, а сами подпевают ему, тихо и задумчиво.

Да разве забудут солдаты эти два года, проведенные под одной крышей? Разве не расскажет Шевелла своему малолетнему сынишке о трудной, но интересной армейской службе? А когда кто-нибудь из демобилизованных солдат окажется в компании друзей за праздничным столом, то обязательно расскажет какую-нибудь историю из армейской жизни, которая обязательно будет начинаться словами: «А вот когда я служил в армии…» или же «Когда я был солдатом…».

Так что же так крепко связывает демобилизованного солдата с воспоминаниями об армии? Что ему особенно дорого? Что крепко запало в память? Глоток воды в жаркий день, которым поделился с ним товарищ, дружеская рука, протянутая ему в тот момент, когда он был на краю пропасти, или же несколько капель одеколона на волосы перед свиданием с девушкой и неловко сунутая в карман десятка, чтобы он был на должной высоте?.. И то, и это, и многое другое…

Осенью, когда в роту прибывают новички, видишь множество новых лиц, новых людей с самыми различными характерами, а спустя два года кажется, что увольняются совсем другие люди. Они стали мужественными, более сильными и закаленными…

Демобилизованный несколько лет назад Антал Бодоч пишет мне по три-четыре письма в год, хотя мы с ним и не были в особенно хороших отношениях. Служба давалась ему с большим трудом, а теперь каждое его письмо полно благодарности ко мне. А за что, спрашивается? Я и сам считаю, что мне просто повезло в том, что удалось вернуть парня на путь истинный.

Многие считают, что опытный командир-воспитатель всегда знает, какое влияние оказывают на подчиненных его действия или слова. Я не разделяю этой точки зрения. Жизнь командира была бы слишком легкой, если бы все происходило на практике так, как он запланировал или же задумал. Тогда не было бы ни отдельных случаев неповиновения, ни самовольных отлучек, не нужно было бы никого наказывать, сажать на гауптвахту под арест, а иногда даже отдавать под суд. Очень часто бывает так, что командир, поступая с солдатом так, а не иначе, еще не знает, каким будет результат. И все же он должен, обязан действовать, и он действует, надеясь, что достигнет своей цели. Командиру часто приходится идти на риск, так как в искусстве воспитания не должно быть места шаблону. Командир-воспитатель обязан бороться за каждого солдата. И очень часто успех воспитания во многом зависит от способности рисковать.