Разумеется, сам Шандор Сиксаи говорил не совсем так, кое-что я узнал не от него. Меня не интересовали торговые дела Сиксаи-старшего, поскольку не он служил солдатом в моей роте, меня беспокоила судьба его сына, из которого я должен был сделать хорошего солдата и такого человека, который и после демобилизации останется верен родине, народу, будет соблюдать законы, словом, вести себя так, чтобы на него всегда можно было положиться. Оборона страны держится на плечах не только солдат, которые в данный момент находятся в армии, но и тех людей, которые в мирное время готовы в любую минуту встать на ее защиту. Таким человеком нужно было сделать и Белу Сиксаи.

Но как на него надеяться, если дома его ждет легкая жизнь, автомашина и набитый кредитками бумажник? К тому же Сиксаи-сын знал, что все блага жизни достаются его отцу отнюдь не ценой тяжелого труда.

«Что же мне делать? Как поступить? — размышлял я. — Объяснять отцу Сиксаи, что его образ мыслей чужд нашему обществу? Доказывать, что воровство и обман — это преступление? Смешно было бы делать это. Отец уедет, и я за него вообще не несу никакой ответственности. Но в роте останется сын, за которого я полностью в ответе».

— Я еще раз прошу вас не давать сыну денег. Когда он сам будет работать, тогда пусть и распоряжается своим заработком. Пусть он научится ценить труд, пусть поймет, что и за хлеб, и за развлечения нужно платить трудовыми деньгами.

— Как хотите, — ответил отец Сиксаи, — пока он в армии, он в вашем распоряжении.

— Поймите, мы желаем вашему сыну добра. Ведь не только карточный выигрыш толкает его к легкой жизни, но и то, что для удовлетворения своих запросов ему достаточно протянуть руку.

Разговор с отцом Сиксаи не успокоил меня. Я понял, что мы с ним по-разному смотрим на многие вещи. Для Шандора Сиксаи самое главное в жизни — это деньги. Как же сложится судьба его сына? Два года Бела Сиксаи будет находиться у нас, мы будем заботиться о нем, постараемся сделать из него хорошего человека. Удастся это или нет — я не знаю. На этот вопрос ответит время.

Перед отъездом отец Сиксаи попросил разрешения поговорить с сыном. Я позволил, а когда машина Сиксаи-старшего укатила, позвал к себе солдата и спросил:

— Сколько денег вам дал отец?

— Четыреста форинтов.

Я махнул рукой, дав ему знать, что он может идти. В тот момент я признал свое поражение в этой истории.

В течение нескольких дней я не знал, что мне делать с рядовым Сиксаи. Я понял, что его отец не сделал никаких выводов из нашего разговора и снова дал сыну денег. Мне было неприятно оттого, что он обманул меня. Меня злило то, что я потерпел поражение.

Не такого я ждал от встречи с отцом Сиксаи. Надеялся, что он поведет себя по-другому, строго предупредит сына и поможет мне поставить его на ноги.

Мысленно я не раз сравнивал Шандора Сиксаи со старым рабочим Андрашем Надем. Разница между ними была огромна. Меня не интересовало, почему эти два человека рассуждают каждый по-своему. Это их право. Но оба они доверили мне своих сыновей, из которых я должен был воспитать хороших солдат. А как? К Дьюле Надю у меня никаких претензий не было, да и к Сиксаи, если бы не эта история с картами, тоже не было бы. Если подойти к делу формально, мне не так уж трудно покончить с этим инцидентом. Карты я отобрал, виновников наказал, и, скорее всего, пока они носят военную форму, больше карт в руки они не возьмут.

Но если относиться к воспитанию солдат более серьезно, то такое решение удовлетворить не могло. Я чувствовал себя в какой-то степени ответственным и за будущее Сиксаи.

Кроме того, в роте уже начали поговаривать о том, что Сиксаи, мол, везет: у него деловой отец, и сынок весь в него пошел. Разумеется, так говорили далеко не все солдаты.

Например, Верль, выходец из простой трудовой крестьянской семьи, узнав об инциденте с картами, спросил в кругу товарищей:

— Интересно, откуда у них столько денег? Уж не перетрудились ли они на полевых работах?

Иванкаи тоже сказал что-то ехидное, а Шевелла, чертыхнувшись, заметил, что такого не должна допускать наша народная демократия.

Однако были и другие мнения. Бела Фазекаш, Антал Лукач, Иштван Сабо и еще несколько парней считали, что «если у человека есть ум, то почему бы ему и не жить лучше других…». Такие солдаты старались быть поближе к Сиксаи, прислушивались к его высказываниям о жизни.

Вот о них-то я и должен был побеспокоиться в первую очередь. Нужно было втолковать им, что в нашем обществе человека ценят по труду.

Я долго думал над тем, как бы мне повлиять на солдат, как вдруг однажды вечером ко мне пришел рядовой Сиксаи. Вид у него был растерянный.

— Товарищ капитан, — обратился он ко мне, — прошу вас предоставить мне краткосрочный отпуск для поездки домой. И срочно. Я получил из дому телеграмму…

— Срочно? А по какой причине? — поинтересовался я.

— Я и сам толком не знаю! В телеграмме написано: «Отца постигло несчастье. Приезжай немедленно. Мама».

— Сядьте, — сказал я солдату и подошел к телефону. Телефонист с коммутатора начал соединять меня с городом, где жил отец Сиксаи.

— Сейчас мы все узнаем, что у вас там случилось. Быть может, ничего страшного, — успокаивал я солдата.

В учреждении, где работал отец Сиксаи, сначала не хотели давать никаких объяснений, но, уступив моим настойчивым просьбам, начальник ревизионной комиссии наконец сказал:

— Он арестован за хищение государственных средств и подделку служебной документации…

Покрепче прижав телефонную трубку к уху, я смотрел на солдата, который, словно предчувствуя беду, задрожал. Я не сразу нашел слова, чтобы сказать ему о случившемся.

— Ваше присутствие дома не обязательно, — с трудом выговорил я после долгой паузы. — Делом вашего отца занялась полиция.

Парень вскочил, побледнел как полотно и снова опустился на стул. Случись в семье Сиксаи какое-то другое несчастье, я был бы обязан утешить, успокоить его, но в данном случае я не имел на это никакого права. Глядя прямо в глаза солдату, я сказал, что и он сам стоит на неверном пути.

Чем больше я говорил, тем сильнее краснел Сиксаи.

— Как же мы теперь жить будем? — с отчаянием в голосе спросил парень.

— Запомните раз и навсегда, что нечестному человеку не может быть пощады, — сказал я с особым ударением.

Я надеялся, что теперь-то рядовой Бела Сиксаи кое-что поймет и сделает для себя необходимые выводы.

— Товарищ капитан, что же мне теперь делать? Из-за отца и я должен страдать?

— У нас каждый отвечает прежде всего за самого себя. Ваш отец сам будет отвечать за свои преступления.

— Ребята узнают, возненавидят меня.

— Все будет зависеть от вас. Немедленно пересмотрите свое поведение.

— Вот до чего мы дошли… — тяжело вздохнул парень.

— Иначе наказание неотвратимо.

— Уже поздно…

— Нет, еще не поздно, по крайней мере, для вас лично. Пусть это будет последним предупреждением.

— А вы не будете меня презирать теперь… из-за отца? — Сиксаи поднял голову.

Я смотрел на солдата и хотел верить, что он говорит искренне.

— Нет, не буду, — ответил я и подумал, что будущее поставит все на свои места.

КОЛЛЕКТИВ ВОСПИТЫВАЕТ

Неделя шла за неделей, и солдаты постепенно привыкали к армейской жизни. Одно время огорчения доставлял рядовой Ласло Келемен, который регулярно исчезал из казармы на время уборки помещений. Солдаты не стали ждать ни собрания, где можно было бы проработать сачка, ни мер, которые приму я или командир взвода, они просто поймали его однажды после очередного исчезновения и сказали, что ему будет худо, если он еще раз вздумает отдохнуть тогда, когда другие работают. С тех пор Келемен в числе первых являлся на уборку и активно орудовал метлой.

Две недели назад рядовой Шандор Бенчик привез из города, где он был в увольнении, литровую бутылку палинки, решив вместе с товарищами отметить какое-то событие. Но ребята решительно заявили: «Ни в коем случае!»