Ласло Варо, вероятно, видел во сне что-то приятное, так как на лице у него расплылась блаженная улыбка. Я остановился перед его кроватью. Мне было приятно вспомнить, какой душевный человек этот Варо. Боевое крещение он получил еще до призыва в армию. В октябре пятьдесят шестого года, в самый разгар контрреволюционного мятежа, он, тогда еще подросток, с оружием в руках защищал сельхозкооператив. У него есть медаль, но он очень редко прикалывает ее на китель.

Седьмого ноября я сказал ему об этом, на что он ответил:

— Я не хочу, чтобы ребята думали, что я считаю себя необыкновенным человеком.

А ведь Варо на самом деле замечательный человек! Я до сих пор не забыл, как он добровольно взял шефство над неуклюжим великаном Белой Сабо. Только один Варо не насмехался над двухметровым деревенским увальнем Сабо. Варо тащил его в безлюдный угол казарменного двора и там учил его всему, что у того не получалось.

Однажды я сам видел, как они вдвоем занимались в спортгородке. Они так увлеклись тренировкой, что даже не заметили моего появления. Я отчетливо слышал, как великан кряхтел от натуги, а Варо заставлял его повторять упражнение снова и снова…

Постепенно Сабо начал нагонять других солдат. Кроме меня мало кто знал о том, что Варо занимается с ним дополнительно. Я же никому об этом не рассказывал: пусть будет тайной, что скромный и тихий коммунист Ласло Варо помогал товарищу.

На койке, стоявшей по соседству с кроватью Лукача, заворочался солдат. В полумраке я узнал ефрейтора Герьена. В последнее время его отделение вышло в число передовых. Оно отлично показало себя на стрельбах, а командир полка лично объявил командиру отделения благодарность за хорошее несение караульной службы. Сколько воли у этого невзрачного на вид, щупленького паренька! За что бы он ни взялся, все делает с душой, хотя подготовлен, следует признать, не лучше других. Хайягош или Барати, к примеру, грамотнее его, но такого доброго, отзывчивого сердца нет ни у кого. Он с большим терпением и тактом воспитывает солдат и в таких отношениях с подчиненными, что знает даже их мысли.

Спокойно спали солдаты. Лукач несколько раз кашлянул и замолк. Через несколько минут я услышал его ровное дыхание.

Стараясь не шуметь, я вышел в коридор.

ВОР

Как только дежурный увидел, что я вошел в здание, он бегом бросился ко мне. Сначала он пытался доложить мне о ЧП строго по-уставному, но, заметив, что я ничего не понимаю, выкрикнул:

— У нас в роте появился вор!

— Что такое?! — воскликнул я, не веря своим ушам.

— Вор, черт бы его побрал!..

— Вы в этом уверены? Откуда вам это известно? — перебил я солдата.

— У Карикаша пропали деньги.

— Вора поймали?

— Нет! Даже не знаем, кто мог такое сделать, — ответил мне дежурный по роте.

— Постройте роту в коридоре!

Никакая тревога не взволновала бы так солдат, как известие о том, что у нас в роте появился вор. Узнав, о чем идет речь, все бросились в коридор, будто от быстроты построения зависело, поймают его или не поймают.

Иванкаи брился. Обе щеки у него были в мыльной пене. Он моментально стер пену платком и занял свое место в строю.

Командовать «Смирно» не пришлось, так как солдаты и без этого молча замерли в строю. Никто не шевелился. Можно было подумать, что всех их высекли из камня.

Я прошел вдоль строя, стараясь заглянуть каждому солдату в глаза. Все выдержали мой взгляд, ни один из них не отвел глаз.

Нет! Не может быть, чтобы один из них оказался вором! Бо́льшую часть солдат я к тому времени уже знал лично.

Мне хотелось, чтобы тревога оказалась ложной. Хотелось верить, что это не воровство, а шутка, глупый солдатский розыгрыш.

— Кто-то из вас пошутил, спрятав деньги Карикаша, — начал я. — Верните ему деньги и больше никогда таких шуток не устраивайте! — Подождав несколько секунд, я скомандовал: — Рота, разойдись!

Солдаты несколько мгновений продолжали стоять, словно не ожидали такой команды, а потом неохотно разошлись по своим делам.

Я вызвал к себе Карикаша.

— Когда вы потеряли деньги? — спросил я.

— Вечером они еще были у меня.

— Вы хорошо везде посмотрели? Не положили ли вы их в другое место?

— Никуда я их не клал, в бумажнике они у меня лежали. Пропали не все деньги, а только бумажные.

— Сколько?

— Пятьдесят… Пятьдесят форинтов.

Пока я разговаривал с Карикашем, в канцелярию вошел лейтенант Крижан. Узнав, в чем дело, он заметил:

— Это уже не первый случай. Как-то мне докладывал Ковач о том, что у него пропала двадцатка.

После слов взводного мне стало ясно то, во что я не хотел верить: в роте был вор.

Понурив голову, я пошел на плац, где занимались взводы. Я обратил внимание на то, что командиры отделений сегодня не столько командовали, сколько покрикивали на солдат и, если бы не мое появление, обошлись бы с ними еще более грубо.

Во время перерыва ефрейтор Токоди заметил:

— Если бы у меня была ваша власть, товарищ капитан, я бы им всем так задал, что через час вор был бы известен!

Я молча посмотрел на Токоди, дав ему понять, что я придерживаюсь другого мнения, и ушел подальше от солдат.

В тот день «лютовали» не только командиры отделений, но и сами офицеры. А лейтенант Вендель как бы вскользь предложил:

— Прогнать бы их всех по жаре!

Секереш, со своей стороны, предложил выделить несколько человек, которые пошли бы в казарму и провели там обыск, внимательно просмотрев все вещи солдат. По мнению Крижана, каждого солдата следовало бы как следует расспросить.

Я отверг все эти предложения, хотя сам не знал, что делать. Мне так не хотелось разочаровываться ни в одном солдате! Не дай бог, чтобы это оказался такой человек, в которого я очень верил, которого считал порядочным и честным. Я намеренно тянул время, но перед тем как вести роту в казарму, все же построил ее и, встав перед строем, сказал:

— Прошлой ночью кто-то из вас украл у рядового Карикаша деньги, а на прошлой неделе, как выяснилось, у Ковача исчезли двадцать форинтов. Кто взял деньги, выйти из строя!

Ни один из солдат не пошевелился. Я понимал, что вряд ли кто отважится на такое признание, но ради соблюдения формальностей должен был задать этот вопрос. Подождав немного, я приказал:

— Обыскать всех без исключения!

Обыск производили офицеры. Они смотрели, у кого из солдат сколько денег, и тут же выясняли, откуда и когда они получали деньги, на что тратили их.

Обыск продолжался до позднего вечера. Мне было стыдно, как никогда. И до этого в роте случались иногда ЧП, но такого позора мне никогда прежде переживать не приходилось.

И вот обыскан последний солдат, а деньги так и не найдены.

— Если бы я знал, кто это сделал, своими руками свернул бы ему шею! — громко, чтобы слышали все солдаты, сказал лейтенант Вендель.

Балатони, собрав всех комсомольцев, просил их помочь командиру найти вора.

Рота походила на растревоженный пчелиный улей. Солдаты с каким-то недоверием смотрели друг на друга. От той атмосферы взаимопонимания и спокойствия, которая еще вчера царила в роте, не осталось и следа. Солдаты огрызались друг на друга, словно подозревали в воровстве каждого.

Хайду, увидев в магазине, как Коромпаи вынул из кармана бумажку в пятьдесят форинтов, чтобы что-то купить себе, вырвал деньги у него из рук и не отдавал до тех пор, пока тот не сказал ему, откуда он их получил.

За один день была разрушена атмосфера дружбы и взаимного доверия, которая создавалась в течение нескольких месяцев. Каждому хотелось самому и поскорее поймать вора.

Но тщетно. Наступил вечер, и я уже потерял всякую надежду что-нибудь узнать. Офицеры разошлись по домам. Ушел и старшина Чордаш, а я все никак не мог покинуть роту.

Раз десять я брал в руки шинель, но тут же вешал ее обратно. Молча я расхаживал по казарме, погруженный в свои невеселые думы.

Я хотел, чтобы все было хорошо, и вот тебе, пожалуйста! Правильно ли я поступал? Не был ли слишком мягкотелым и добреньким? Не слишком ли доверял тем, кто мог так злоупотребить моим доверием?..