Был такой случай. В цех направили группу выпускников школы ФЗО. Две девушки нехотя пришли на фабрику. На работу они явились с навитыми локонами и накрашенными ресницами. Работали небрежно и без умолку, захлебываясь от удовольствия, рассказывали подругам по бригаде о танцах, вечеринках, ужинах в ресторанах. Вся бригада стала работать хуже. Сменный мастер потребовал от начальника цеха убрать обеих красавиц из цеха.

Тогда Матрена Михайловна оставила после работы у себя в конторке всю бригаду и рассказала, как она три года работала в «швальне». Это оказалось сильнее ворчливых нотаций мастера и длительных увещеваний на комсомольском бюро.

И когда невысокая, довольно полная фигура Матрены Михайловны появлялась в цехе, каждый невольно начинал работать усерднее и, казалось, сами машины гудели как-то веселее и ритмичнее.

Проходя вдоль потока, на котором работала бригада Лены Кораблевой, Матрена Михайловна всегда задерживалась у рабочего места Саргыланы.

На Саргылану за машиной просто приятно было смотреть. Она постигла искусство работать быстро и не торопясь. Все ее движения были осмысленны, точны и плавно-ритмичны. На ее красивом, живом лице отражалось и сосредоточенное упорство и увлечение своей работой, и от этого лицо становилось строгим и одухотворенным.

Но сегодня Саргылана была чем-то раздражена. Матрена Михайловна сразу приметила ее насупленные брови. Сперва она подумала, что у «чернавки» разладилась машина и ей не поспеть за работой конвейера, но, приглядевшись, поняла, что ошиблась. Саргылана не только успевала за конвейером, но даже, поставив обработанную пару на движущуюся ленту, несколько секунд поджидала, пока подойдет к ней следующая пара.

«Молодец девка, уже обгоняет конвейер», — подумала Матрена Михайловна и собралась идти дальше, но в это время прозвучал сигнал, и конвейер остановился на пятиминутный перерыв.

Саргылана подошла к начальнику цеха.

— Плохо так работать, — обиженно сказала она. — Руку протянешь, а брать нечего. Пара еще не подошла.

— Это очень хорошо, — сказала Матрена Михайловна.

— Почему хорошо?

— Ты работаешь спокойно. Конвейер тебя не подгоняет. Уже не он над тобой хозяин, а ты над ним. Поняла?

Саргылана упрямо замотала головой.

— Какой хозяин! Он меня заставляет ждать, я стою и жду.

— Что же, по-твоему, следует сделать? — с улыбкой спросила Матрена Михайловна.

— Надо, чтобы лента двигалась быстрее.

Теперь уже Матрена Михайловна покачала седеющей головой.

— Нельзя. Многие работают без запаса времени. Они не поспеют тогда за конвейером.

— Как же быть?

— Подтянуть всех до уровня передовиков и тогда ускорить движение конвейера.

— А пока равняться на отстающих? — с вызовом спросила Саргылана.

Матрена Михайловна промолчала.

— Ведь это неправильно. Вы сами всегда говорите: равняйтесь на передовиков. А тут что же выходит?

В первый раз Саргылана осталась неудовлетворенной после разговора с Матреной Михайловной.

С работы Саргылана уходила всегда вместе с Леной Кораблевой. Лена жила недалеко от фабрики, немного не доходя до станции метро. И каждый раз, дойдя до Лениного дома, подруги останавливались у подъезда — не все еще было переговорено по дороге, а потом Лена снова брала Саргылану под руку:

— Так и быть, провожу до метро. Только стоять мне с тобой некогда. Домашнее задание не выполнила.

Она училась на курсах подготовки в техникум.

Но сегодня подруги задержались в вестибюле станции. Уже Саргылана взяла билет, и обе подошли к стоящему у эскалатора контролеру, опоясанному блестящими металлическими перилами, и обеим надо было спешить: Лене домой, решать трудную алгебраическую задачу, Саргылане в гостиницу — сегодня всей группой условились идти в фотографию, а они все стояли и разговаривали.

Мимо них непрерывным потоком двигались люди. Одни спешили вниз, к поездам, других выносила наверх лестница эскалатора. Людей проходило очень много, и каждый из них невольно задерживался взглядом на подругах, а молодые ребята и не раз и не два оглядывались и даже останавливались.

И трудно было осудить их за это. Обе девушки были очень хороши собой. Обе тоненькие, стройные, с хорошими, чистыми лицами. И хотя Саргылана, смуглая, с большими, темными, чуть выпуклыми глазами и длинными черными косами была совсем не похожа на светловолосую голубоглазую Лену, лицу которой чуть вздернутый носик и яркие полные губы придавали что-то задорное, в выражении лиц обеих девушек, увлеченно разговаривавших, а может быть, и споривших между собой, было так много общего, что они неуловимо чем-то напоминали друг друга.

И хотя обе были одеты очень скромно: простенькие темные платья, босоножки с носочками, открывавшими крепкие ноги, — очарование молодости, словно излучаемое девушками, невольно привлекало общее внимание.

Взглянув на их оживленные лица, каждый решил бы: разговаривают они о том, что так свойственно молодости и весне, и, подумав так, ошибся бы.

Они продолжали начатый еще в цехе спор о конвейере.

— Ты же просто так споришь, Ланка, — смеясь, говорила Лена, — тебе просто хочется постоять и поговорить. Ведь ты не глупая, хорошо понимаешь, какая замечательная вещь конвейер.

— Это даже и глупый понимает, — усмехнулась Саргылана.

— А ты споришь!

Но переубедить Саргылану было не так легко.

— Почему ты прямо не отвечаешь? — наступала она. — Ты можешь затянуть больше ботинок, чем подает тебе сейчас конвейер? Ну, говори!

— Я могу, а вся бригада без конвейера сделает меньше.

— Опять свое. Чтобы вся бригада сделала больше, ты должна сделать меньше?

Такой оборот озадачил Лену.

— Почему меньше? — возразила она, но уже далеко не так уверенно. — И вся бригада будет давать больше. Конечно, будет.

— Хорошо, будет, — согласилась Саргылана. — А сейчас, скажем, завтра, сумеешь ты сделать больше, чем сегодня? Сумеешь? — и она улыбнулась, насмешливо прищурив большие глаза.

Это задело Лену.

— Я-то сумею, — она по-озорному встряхнула светлыми локонами. — Прибавь на конвейере обороты, и посмотрим: сумею или нет.

— Прибавь. Ты бригадир — скажи Матрене Михайловне, она распорядится.

— Да ну тебя к лешему! — уже начала сердиться Лена. — Прибавь! Сама знаешь, что нельзя прибавить.

Саргылана торжествующе посмотрела на нее и снова улыбнулась.

— Наконец призналась. Выходит, кто мало делает, того конвейер торопит, — это хорошо. А кто много делает, тому конвейер мешает, — это плохо.

— И выходит, — теперь уже Лена улыбнулась иронически, — конвейер не нужен? Так?

— Нет, — серьезно сказала Саргылана, — надо так придумать, чтобы конвейер никому не мешал.

— Уж не ты ли придумаешь, — усмехнулась Лена и тут же спохватилась: нехорошо обижать подругу.

Но Саргылана не обиделась. Она внимательно посмотрела на Лену, как будто видела ее впервые, помолчала и спокойно сказала:

— Может быть, я, может быть, ты, может быть, кто другой, но обязательно придумает, потому что это нужно.

…Наконец наступил и день отъезда.

Поезд уходил вечером. В этот день Саргылана не работала. С утра она ходила по фабрике, обошла все корпуса и в своем цехе (так она мысленно называла третий рантовый) обошла все три потока, постояла около каждой машины.

Вся бригада явилась к отходу поезда. И даже Коля. Теперь Настя уже не сердилась. Простились по-хорошему. Девчата все перецеловались. Саргылана никогда не думала, что так грустно будет расставаться с новыми подругами.

— Пиши, Лана! Не забывай нас! Прямо на фабрику пиши! — наперебой твердили девчата.

Саргылана стояла притихшая, необычно растерянная и, улыбаясь, качала головой.

Когда, после свистка главного, проводник попросил заходить в вагон, Саргылана, уже поднявшаяся на подножку, нагнулась к стоящей рядом Лене и сказала ей на ухо:

— А мне Матрена Михайловна сказала, она тоже давно думает о конвейере.