В Рабочую слободку, к заводу, можно было проехать на автобусе, но Ольга пошла пешком. Бессознательно она старалась продлить состояние радостной взволнованности и тревожного ожидания.

Что ждало ее впереди?

«И какая я глупая, не глупая — просто нелепая… Ведь могла же я написать… ну просто сообщить, где я… если бы ответил, тогда и ехать… А если нет?.. Значит, все это только трусость, ко всему я еще и трусиха…»

Но Ольга напрасно укоряла себя. Конечно, это была не трусость. В этой осторожности было больше заботы о нем, чем о себе. Письмо обязывало к ответу, личная встреча не требовала этого.

В письме должны были быть слова, а значение слов у честного искреннего человека (а Андрея Ольга знала только таким) всегда определенно, и они обязывают того, кто их произнесет.

При личной встрече, тем более «случайной», таких определенных слов не требовалось.

«Ну просто непонятно, как можно надеяться. Что я для него? Девушка, которую он поцеловал два раза. Скольких он целовал за эти годы… да и не только целовал», — подумала Ольга с каким-то внезапным, удивившим ее самое ожесточением. И тут же остановила себя. Какое у нее право осуждать его?

— Ну и пусть, — сказала она вслух, как бы споря с кем-то, возражавшим ей, — а я все же пойду. Пойду!

И хотя это было очень наивно — не только потому, что наивно вслух спорить с самой собой, а прежде всего потому, что она уже и так шла, даже почти уже пришла, — все же эта вспышка подбодрила ее, и она, встряхнув головой, словно отбросила не только упавшие на лоб волнистые пряди волос, но и трудные, тревожащие ее мысли.

У здания, где раньше помещалась контора завода, она в недоумении остановилась. На высоком крыльце играли маленькие дети, на подоконниках раскрытых окон густо теснились цветочные горшки, в закоулке, обнесенном низеньким забором, где раньше летом всегда стояла легковая машина директора, ходила полная простоволосая женщина и развешивала белье на веревках, протянутых поперек дворика. От этой женщины Ольга узнала, что контора помещается в новом здании, и получила исчерпывающие пояснения, как пройти к новой конторе.

«Новая контора — это не беда, — подумала весело Ольга, — хорошо, что директор прежний». Об этом она узнала, прочитав в газете выступление директора завода Перова на пленуме горкома.

Глава шестая

— Батюшки-светы! — воскликнула Таня и по-бабьи всплеснула руками, что совсем не шло к ней и никак не вязалось с ее стройной подтянутой фигурой и все еще молодым, ясным лицом. — Батюшки-светы, да ведь это Оля!

Ольга бросилась к ней, они обнялись и заплакали, как и подобает женщинам, которые встретились после столь длительной разлуки, да еще встретились неожиданно.

— Откуда? Давно ли приехала? Совсем к нам? Где работаешь-то? — Таня засыпала Ольгу градом вопросов.

Ольга с блестящими от радостных слез глазами только улыбалась в ответ.

— Ну пойдем, пойдем ко мне, расскажешь все по порядку, а потом поведу тебя на завод.

Таня схватила ее за руку, как маленькую девочку, и потащила за собой по коридору.

— Вот сюда, — сказала Таня, открывая дверь, на которой был приколот кнопками квадратик белой плотной бумаги с надписью «Секретарь партбюро».

Ольга даже не успела удивиться этому обстоятельству; Таня, все еще не выпускавшая ее руки, усадила ее на диван и сама села рядом, но бочком, так, чтобы смотреть прямо в лицо.

— Теперь рассказывай. Пока все не расскажешь, не отпущу!

А Ольге хотелось самой расспрашивать, было о чем спросить, но делать было нечего, пришлось подчиниться настойчивой просьбе Тани.

Рассказывала она торопливо и бегло, Таня поняла состояние Ольги.

— Ну, хорошо, по душам мы еще поговорим с тобой, Оля. Вижу, не терпится старых товарищей повидать. Пойдем в цехи, в конторе у тебя знакомых, почитай, никого не осталось, — и, предупреждая вопрос, готовый сорваться с уст Ольги, пояснила: — Андрей Николаевич уехал в Байкальск. Дней пять, как улетел.

Ольга ничего не сказала, и по молчанию ее Таня почувствовала, как взволновало Ольгу это известие. Но, стараясь показать, что она ничего не заметила, Таня только повторила:

— Ну, пойдем, Оля!

Когда вышли из проходной, спросила:

— Куда вести?

— Весь завод покажите. Всех хочу видеть.

На пороге кожевенного цеха их встретил седой, еще более высохший и сморщенный Чебутыркин. Старику давно уже перевалило на седьмой десяток, но был он по-прежнему суетлив и подвижен.

— Здравствуйте, Прокопий Захарович! — сказала Ольга и протянула старику обе руки.

Прищурившись, так что маленькие его глазки совсем скрылись в частой сетке морщин и морщинок, Чебутыркин пристально всмотрелся в идущую к нему навстречу девушку и, так же как Таня, всплеснул руками.

— Не узнал, как есть не узнал! Вот оно, старость-то что значит… Да и узнать-то трудно, Ольга Григорьевна. Уж такая-то раскрасавица стали, право!

— Как живете, Прокопий Захарович? Кто вам корье теперь готовит? — перевела Ольга разговор. — Или оставили теперь это?

— Что вы, что вы, Ольга Григорьевна! Как можно? Корья этого самого мы теперь втрое, коли не больше, против прежнего потребляем. Только уж ребят не мытарим, — он улыбнулся и добродушно махнул рукой. — Пусть отдыхают пострелята… На завод посмотреть зашли или совсем к нам?

— Старых друзей повидать, Прокопий Захарович.

— Хорошее дело, хорошее дело, — одобрил старик. — Милости просим.

Ольга помнила старый завод и потому, по привычке, осторожно переступила порог кожевенного цеха. Но это был совсем не тот цех. Асфальтированный пол отливал мокрым блеском. В просторном цехе было светло и чисто. Чебутыркин с довольным видом наблюдал за изумлением Ольги.

— Попригляднее, как бы так сказать, стало? — спросил он.

— Очень даже хорошо, — ответила Ольга.

— Вон и ваш напарник стоит, — указал Чебутыркин.

Но Ольга и сама уже увидела Сычева и Ынныхарова и чуть не бегом кинулась к ним. Старики встретили ее, как родную.

— Совсем к нам? — спросил прежде всего Сычев.

— Нет, повидаться зашла, — ответила Ольга, и ей самой стало грустно, что приходится огорчать стариков.

— А работаете-то где сейчас?

— Далеко, Федор Иванович. В Москве. В командировку сюда приехала.

— Надолго? — спросил Егор Иванович.

— Нет. С неделю пробуду.

— С неделю… — Егор Иванович покачал совсем уже поседевшей головой и огорченно вздохнул: — Не увидит тебя Саргылана, горевать будет. Много ей про тебя говорил.

Старики расспросили Ольгу про ее житье-бытье, погордились своим новым цехом, своими новыми делами… Еще бы надо поговорить, да Егор Иванович спохватился:

— Не одни мы на заводе. Надо ей и других повидать.

— Верно, Егор Иванович, — с грустью согласилась Ольга, — времени мало, а друзей много. Пойду к обувщикам.

Но в отделочном отделении ее перехватила Анна Никитична Королева. В тщательно отглаженном темном халате, под вырезом которого видна была белая кофточка, она казалась еще выше. Лицо ее слегка пополнело, но глаза по-прежнему были бойкие, молодые.

— Олюшка! Отколь тебя добрым ветром занесло? — воскликнула Королева, обнимая Ольгу.

— Издалека, тетя Аня, — отвечала Ольга, — а вас и не узнать.

— Диво ли, девонька, четвертый десяток доходит. Бабий век короткий.

— Не про то я совсем, — отмахнулась Ольга. — Стали вы еще лучше прежнего. Только такой нарядной я вас раньше на работе никогда не видела.

— Как же, Олюшка, — ответила с достоинством Анна Никитична, поправляя гладко причесанные волосы, — в начальство ведь меня произвели. Второй год мастером в отделке работаю.

— Молодец, тетя Аня! — от души порадовалась Ольга. — Не отстаете, значит, от Татьяны Петровны.

— Как же, догонишь ее, — засмеялась Анна Никитична, — во всем она меня обскакала. И за машину тогда вперед моего встала, и в начальники раньше вышла. Ну, а ты где теперь? До тебя, поди, и рукой не достанешь.