Боря быстро находил выход из любого положения.

— Ольга Григорьевна, поедемте со мной! Брат у меня славный мужик, инженер, начальником шахты работает, и семья у него славная, — это тоже было сказано искренне, иначе он и думать не мог, — очень рады будут. Завтра утром вернемся. Честное слово, поедемте.

— Нет, Боря, очень благодарю, но… не поеду…

— Ну как же так! — протянул Боря. — Мне прямо неудобно оставлять вас одну.

— Напротив, неудобно будет, если я поеду, — серьезно ответила Ольга.

— Почему?

— Почему? — Ольга через плечо кинула быстрый взгляд на Бориса, и оказалось, что ее больший темные глаза, всегда такие серьезные, могут загораться лукавым огоньком. — Потому, — она произнесла это слово почти нараспев, — что к близким родичам, посещая их в первый раз, просто знакомых с собой не приводят. И могут вас принять за жениха.

«Вот и хорошо!» — чуть было не вырвалось у Бориса, но он не осмелился сказать этого вслух: Ольга смотрела на него уже совершенно серьезно.

Борис уехал к родным один, а Ольга отправилась бродить по городу. Была она и в парке на берегу Ангары. И на нее Ангара навеяла воспоминания и думы о Лене. Собственно говоря, все разговоры в их группе, которая представляла собой авангардный отряд Ленской экспедиции Гидропроекта, вертелись главным образом вокруг Лены, но для Ольги Лена была не только плацдармом будущих изыскательских работ и не в этом качестве представлялась она ей сейчас. С этой рекой так много было связано в прошлом…

«Неисповедимы пути господни», — часто и по разным поводам говаривала Ольгина бабка, крестясь и вздыхая. Изречение это запомнилось с детства. Но наличие господа бога не совмещалось с Олиным мировоззрением, а поэтому, конечно, никакого серьезного разговора не могло и быть о путях его. Просто мало ли присказок и поговорок у бабушки? И только потом, значительно позднее, до Ольги дошло, что не о господних путях речь, а о судьбах человеческих, которые оказываются иногда и необычными и непонятными.

Вот, много ли прожила она, Ольга, на белом свете… Если не считать детские и школьные годы, когда все ясно и размышлять о счастье еще не к чему, не наберется и десятка лет. А сколько поворотов в судьбе!..

Когда покидала Приленск, оставила самого дорогого человека, хотя никому бы не призналась, что таит надежду вернуться к нему. Потом там, на фронте, перегорели эти мечты и надежды, показались наивными, детскими. И пришло, так казалось тогда, настоящее, большое чувство… Нет, не показалось, так и было. Но Саша погиб, погиб в последние дни войны… Радостный для всех год победы для нее был годом трудным, годом печали… А дальше? Может ли быть печаль и тоска вечной? Нет. И если человек сохранил в себе светлую гордость и жизнестойкость, несчастье не сломит его и он найдет свое место в жизни.

— Прошу никуда не отлучаться, — сказал Сергей Кузьмич своим спутникам за завтраком, — сегодня, в первой половине дня, нас примет секретарь обкома товарищ Еремеев.

— Вас, Сергей Кузьмич? — переспросила Ольга.

— Нас, — поправил начальник группы, — всех троих.

И Ольга и Борис удивились, но ничего больше не сказали. Наверное, так надо, хотя, зачем их приглашают, неясно: сделать экспедиционная группа еще ничего не успела — вчера только приехали, а рассказать о ее задачах вполне мог бы и один руководитель группы.

Около одиннадцати часов Сергею Кузьмичу позвонили из приемной секретаря обкома.

— Двинулись, — сказал Сергей Кузьмич.

Борис с сожалением оторвался от шахматной доски — он еще в дороге начал обучать Ольгу игре в шахматы, — Ольга улыбнулась и смешала фигуры.

Отправились по-летнему, в костюмах — день был теплый, даже жаркий.

— Обратите внимание, — говорил Сергей Кузьмич, — своеобразный климат, этакая теплынь, а еще ледоход по-настоящему не закончился. Вы заметили вчера, с самолета, по реке все пробрасывает льдины. Хотя, — спохватился он, — это только Борису в диковину. Вы-то, Ольга Григорьевна, человек местный, я все забываю об этом. А вот скажите, молодежь, что бросается вам в глаза в пейзаже этого города?.. — И, не дождавшись ответа, Сергей Кузьмич ответил сам: — Изобилие дерева мертвого, — он широким жестом указал на деревянные дома, тротуары и мостовую, — и почти полное отсутствие дерева живого.

— Ну уж это вы, Сергей Кузьмич, слишком, — вступилась Ольга, — разве это полное отсутствие? — и она указала на начинающие распускаться саженцы березок за решетчатым выбеленным штакетником.

— Это еще не деревья, — возразил Сергей Кузьмич. — Много лет пройдет, пока эти саженцы станут деревьями. Вы еще, возможно, доживете, — усмехнулся он, — а мне не придется отдыхать в их тени. Запоздали, прямо скажем, запоздали приленцы с озеленением. В здешнем суровом и чрезмерно сухом климате деревья растут медленно, очень медленно… Впрочем, климат со временем изменится, к этому и наша поездка имеет некоторое отношение… Не так ли, Ольга Григорьевна?

— Да, конечно, — рассеянно ответила Ольга, она была занята своими мыслями… Наконец-то она снова в Приленске… Как она обрадовалась, когда ее направили в эту поездку!..

Да уж если правду сказать, она сама попросилась. Посмотреть на родные места… Но только ли места родные влекли сюда Ольгу? Родственников у нее в Приленске не было: сестра вскоре после войны уехала на Дальний Восток. Но ведь не только же судьба родственников может волновать человека…

Сегодня утром она собралась поехать в Рабочую слободку… может быть, зайти на завод… но вот пришлось идти в обком. И хотя всю ночь Ольга терзалась сомнениями, идти или не идти на завод — может быть, лучше, если встреча произойдет «случайно», — и не могла прийти к определенному решению, теперь ей казалось очень обидным отодвигать встречу еще на несколько часов.

Еремеев поднялся навстречу вошедшим, поздоровался с каждым за руку и усадил их в кресла возле своего письменного стола.

— Мы вас давно ждем, — сказал Еремеев и, заметив недоуменные взгляды Ольги и Бориса, широко улыбнулся. — Наша могучая Лена давно вас ждет. Рассказывайте.

Только выйдя из кабинета Еремеева, Ольга по-настоящему поняла, для чего их всех пригласил к себе секретарь обкома. В том, что доложил ему руководитель экспедиционной группы, для Еремеева не было ничего нового. По замечаниям, которые он иногда вставлял, уточняя рассказ Сергея Кузьмича, было видно, как глубоко изучен им этот вопрос.

Дело было совсем в другом. Еремеев хотел проверить, уяснили ли они себе все значение предстоящих работ. И он помог им в этом.

Только теперь поняла Ольга, притом не умозрительно, а всем существом, что это не просто стройка грандиозного масштаба, а новая эпоха в жизни целого народа. «Коммунизм есть Советская власть плюс электрификация всей страны» — по-новому осмысливались теперь Ольгой давно знакомые крылатые ленинские слова…

«Чтобы понять величие этого дела, — вспомнила Ольга слова Еремеева, — надо оглянуться назад. Иногда это полезно. Чем была в прошлом якутская земля? — Помолчал и сам ответил: — Забытая и забитая колониальная окраина, самый несчастный, самый далекий, самый темный угол царской России, край, превращенный в ледяную каторжную тюрьму без решеток. Вот чем была наша якутская земля… Кем были якуты и другие народы Крайнего Севера?.. Подавленные и измученные бесправием племена, отданные на произвол и самоуправство жестоких и невежественных баев и тойонов. Вот кем были якуты и другие северные народы».

Еремеев встал из-за стола и подошел к огромной карте на стене кабинета.

«Люди рождались и росли в крае невиданных богатств, крае золота, пушнины, бескрайних лесов, могучих рек и полноводных озер, а жили в нищете и лишениях, голодали и мерзли. И на протяжении одной человеческой жизни — переход от нищеты и дикости к коммунизму…»

Вся эта сцена виделась Ольге как наяву. Задумавшись, она медленно шла по дощатым тротуарам и чувствовала, что ей так хорошо идти по серым, чуть прогибающимся доскам, и не могла понять, откуда это ощущение, и, наконец, поняла: именно по таким тротуарам ходила она в детстве и в юности — других в Приленске в то время не было.