Вернулся он после захода солнца уже не один. На корме сидел высокий мужчина в сером плаще, из-под которого виднелся темный костюм военного покроя и высокие болотные сапоги.

Максим хотел пристать прямо у сторожки, но человек в плаще указал рукой на нижнюю оконечность острова, и лодка скользнула вдоль берега вниз по течению. Пристали в конце острова у отлогой песчаной косы. Максим ушел, а человек в сером плаще, взяв в руки кормовое весло, пристально наблюдал за кущей кустов на берегу.

Прошло около получаса. Плотные сумерки, заполнив речную долину, все гуще окутывали остров, очертания его словно растворились в темной речной глади. Только на западе, над гребнем гористого левого берега, светилась тонкая, постепенно бледневшая полоска.

Человек в лодке сидел, насторожившись, вслушиваясь в шорохи ночи. Это не мешало ему думать: настороженность была его нормальным состоянием, качеством, присущим его профессии.

«Мелкое дело, — думал он. — Игра не стоит свеч. Укус блохи не остановит бегущего быка. Самое большее, на что можно рассчитывать, — некоторая затяжка проектирования. И для этого рисковать агентурой… Неразумно. Шефы за океаном плохо представляют, каких трудов стоит завербовать агента в этой проклятой стране. И еще меньше они понимают, как коротки руки у наших агентов. У них нет опоры. Всякая попытка активизироваться почти наверняка оканчивается провалом. В таких условиях могут действовать только смертники, идущие на это с открытыми глазами. А они уже почти перевелись… Самое эффективное, а потому и самое нужное сейчас — диверсии идеологические. Использовать каждую щель, малейшую возможность ослабить, поколебать сплоченность этого необыкновенного общества… Надо научиться использовать все темное, гнездящееся в глубине человеческих душ, то, что здесь называют пережитками капитализма. — Он усмехнулся. — И тут повинен капитализм… А впрочем, пусть пережитки. В некотором смысле это название точное, они переживут и нас и внуков наших, и пока они сохраняются, для нас не все потеряно и профессия наша не бесполезна… Восстановить тысячу, сто, даже десять этих… туземцев против русских, развенчать русских в их глазах — стоит хорошего шумного взрыва и ценнее любого производственного секрета».

Среди привычных шорохов настороженное ухо сидевшего в лодке человека уловило какие-то новые звуки.

«Идут», — подумал он, и в ту же минуту на берегу три раза мигнул свет карманного фонарика. Максим быстро сбежал по откосу — слышно было, как осыпаются за ним песок и мелкие комья земли.

— Пришел. Ждет на берегу.

Человек в плаще вышел из лодки.

— Где? — спросил он у Максима.

Максим не понял вопроса и стоял молча.

— Где можно поговорить?

— В сторожке у бакенщика, — ответил Максим и выдернул лодку на берег.

— Лодку провести к сторожке, — приказал человек в плаще. — Ждать меня. Скоро обратно.

Максим хотел сказать, что там есть еще лодка, но понял, что приехавший хочет поговорить с золотозубым «без лишних ушей», столкнул лодку на воду и погнал ее вверх по течению, возле самого берега.

— Не доверяют, сволочи, — пробормотал Максим и сплюнул в воду. — Что этот, что золотозубый… Дурак этот золотозубый. Мне не доверяет… Работаю на них не за страх, а за совесть. У меня с Советской властью свой счет. Меня с родного насиженного места согнали, что отцы, деды наживали, все прахом пошло, а вот ему какого рожна надо?.. Ему-то чем Советская власть плоха? За ручку вывела из грязи да в князи… все мало четырехглазому черту…

Максим устал — взад-вперед тридцать верст на веслах — и проголодался. А тут вместо сытного ужина и отдыха в теплой сторожке сиди в лодке и жди, когда понадобятся твои услуги.

«И чего я с ними связался! — с искренней ненавистью подумал Максим. — Бросить их к дьяволу. Проживу и без них. Голова есть, руки тоже. Привязанный я к ним, что ли?»

«Да, браток, привязанный, — возразил сам себе. — И крепкой веревочкой, в случае чего, и петлю недолго сделать…»

Человек в плаще, осторожно осматриваясь, подошел к откосу.

— Вы здесь? — спросил он в темноту.

Навстречу ему быстро спустился кто-то коренастый, плотный, на круглом лице поблескивали стекла очков.

— Как доехали? — спросил он, пожимая руку человеку в плаще.

— Благополучно, — отозвался тот, — только вчера, в аэропорту, едва не столкнулся с одной вашей знакомой.

— Моей знакомой?

— Да. Помните ту смазливую девчонку, что заметила нас у метро на площади Маяковского?

— Саргылана!

— Так, помнится, вы ее называли. Она кого-то не то встречала, не то провожала. И не будь она так занята своим спутником, я бы был узнан.

— Это было бы очень нехорошо.

— Да. Мягче сказать трудно… Надеюсь, здесь есть место, где можно безопасно поговорить?

— В сторожке у бакенщика. Недалеко отсюда.

— Проводите. В моем распоряжении не более часа.

— Слушаю.

Никогда в такую позднюю пору не посылал дед Егорку в деревню.

— Привези сети, которые на верхней полке в кладовке, — сказал он Егорке.

«Нашто ему сети? — недоумевал мальчик. — Разве большую воду ждет? Незаметно вроде…»

Но проехаться в легкой «ветке» по заснувшим протокам, тревожа ночную тишину всплесками весла, так заманчиво! Опасаясь, как бы дед не передумал, Егорка проворно выскочил из сторожки и чуть не кубарем скатился с откоса.

— Дядя Максим, а вы что тут сидите? — спросил он, увидев Максима в лодке.

— Ершей ловлю, — буркнул Максим и, швырнув окурок, сплюнул за борт.

Егорка ничего не понял: удочки у дяди Максима не было. Но мешкать некогда, может, сети и верно нужны деду, и Егорка, столкнув «ветку» в воду и быстро работая кормовым веслом, скрылся в темноте.

— Уехал? — спросил дед Захар, открыв дверь сторожки.

— Уехал, — ответил Максим.

Дед Захар вышел из сторожки с жестяным фонарем в руке. В другой руке он держал шапку, закрывая ею стекло фонаря. Старик встал лицом к нижней оконечности острова и, приоткрывая шапку, два раза мигнул в темноту красным глазком фонаря.

Через несколько минут в сторожку вошли двое: Джерготов и высокий в сером плаще.

— Приверни свет, Захар, — сказал Джерготов, — и выйди. Последи. Заметишь кого — стукни в окошко.

— Что сделано? — спросил человек в плаще, когда старик вышел.

— Я подготовил краткий отчет. Вот, пожалуйста.

Человек в плаще внимательно прочитал поданный ему лист и усмехнулся, раздувая тонкие ноздри хищного ястребиного носа:

— Подробно, как счет в ресторане. И так же содержательно.

Он скомкал лист и бросил его в печурку на тлеющие угли.

— Мало! — строго сказал он. — Мелко берете. Упускаете главное.

— Вы должны учитывать, как ограничены наши возможности, — возразил Джерготов, виновато пожимая плечами.

— Вы очень плохо их используете. Скажу прямо, я был о вас более высокого мнения. При первой встрече в Москве вы казались мне проницательнее, энергичнее и злее.

— Злость надо беречь, — в недоброй улыбке Джерготов показал золотые зубы, — злость будет еще нужна. Для нас, ходящих во тьме, это необходимое качество.

— Убежден: чего-чего, а злости у вас, ходящих во тьме, достаточно. Смелости маловато… Ну, ближе к делу… Впредь до получения новых указаний выполняйте два задания… — Он остановился, достал портсигар и, взяв из него папиросу, предложил закурить своему собеседнику. Но тот отрицательно покачал головой.

— Привык к одной марке, — сказал он и вытащил из кармана темно-зеленую коробку «Люкс».

— Первое задание, — продолжал человек в плаще, — всемерно оттягивать начало строительства гидростанции. Вернейший метод — направить проектирование по ложному пути. Добейтесь, чтобы здесь приняли нижний вариант. Конечно, его потом отклонят, но время уйдет… Вместе с тем тормозите изыскательские и проектные работы всеми путями… Второе задание — возбуждайте коренное население против русских. Эта деятельность не должна прекращаться ни на минуту.