Нумерация текста двойная: слева порядковое число реальных строк текста, справа — издателя, поскольку плач по отцу и по жене объединены общей нумерацией.

Большую часть песни занимает пролог, начинающийся сообщением о смер-¹ ти Навиртум и посвященный описанию се прекрасных качеств. Затем в образных выражениях рассказывается о горе жителей города Ниппура,

Далее, по-видимому, описывается заупокойный обряд, но отрывок этот (132—138) очень фрагментарен. Меньшая часть песни содержит собственно плач по Навиртум, а также несколько молитв за покойную и ее семью.

5.117—6.118. В тексте дается название чана: гаккулъ. Сравнение женской груди или тела с сосудом-чаном — распространенный прием шумерской лите-' ратуры.

51.163, 55.167. Корова шилом — «священная корова» (?).

51, 55.163, 167. Сравнение любимой жены с драгоценным оружием, приведшее С. Н, Крамера в недоумение, кажется нам в устах древневосточного мужчины, потенциального воина, вполне естественным и традиционным: покойника принято сравнивать с самым лучшим и дорогим, а также и близким по духу предметом.

62.174. Видимо, имеется в виду путешествие бога солнца ночью по подземному миру.

ЫЛ^А—66.17S. По-видимому, речь идет о пожелании покойнице благополучия в подземном мире.

БОГИ-ПОХИТИТЕЛИ..,

Заклинание духов мертвецов

Перевод по изданию: Schramm W. Kin Bruchstuck einer zweisprachigen Beschwurang gegen Toiengeister. — Orienlalia. 26. S. 405—408.

Фрагмент двуязычного заклинания против духов мертвецов состоит из описания злобной, пагубной деятельности духов усопших, вышедших из могил за жертвоприношениями, и почти полностью разрушенной молитвы-литании, которая должна ослабить их влияние и заставить вернуться в могилу. Духи мерт-ных заклинаются всеми богами неба и земли — обычно идет довольно подробный список-перечисление, восстанавливать который, однако, мы не считаем возможным, ибо каждый круг городов, кроме общегосударственных и обще-космических богов — Энлнля, Ана, Уту, Наннара, Энки, Инанны и др., — имел свой собственный пантеон чтимых божеств.

Двойная нумерация текста отражает: 1) порядковый номер строк; 2) номер реальных строк текста, где пропущенные строки соответствуют строкам аккадского перевода, включенным составителем в общее число строк (поставлены в скобки). Комментирование по порядковому номеру.

I. Традиционный перевод (его придерживается и Шрамм) «скованные, свя

занные боги». Основное значение глагола дйб, однако, «похищать», «хватать»,

что больше соответствует смыслу: речь идет именно о духах-похитителях, хва

тающих, уносящих положенные им жертвы, а в случае отсутствия после

дних — живых людей. Отсюда тот ужас, который они вызывают, и необходи

мость их умилостивить.

7. В аккадском переводе — «все вместе», «всем скопищем», Есть особая злобная семерка злых духов, которая действует сообща, но в данном случае речь может идти и о группе духов большей численности.

9—10. Шрамм не переводит эти строки. Наш перевод пробный, основан па чтении последнего знака строки (15) как ёщ, обозначающем исходный падеж — шё с утерей конечного гласного; интерпретацию идеограммы шу-ха в ее значении «грабеж, разбой» см. &L 354, 40Ь—е; восстановление в конце строки 10 (16) глагольного корня -РП- для составного глагола габа-ри «соперничать», «иметь соперников», на основании следов знака саба,

II. Перевод глагола по контексту. Может быть, последний знак строки —

не идеограмма, но фонетический вариант глагола «ходить»? Тогда троекратное

повторение корня ду — явление редкое, но встречающееся, может подчерки

вать интенсивность действия,

14—17. Восстановление условное. Так как первый знак строки 15 уль (если это первая часть составного глагола) встречается н глаголах со значением «восседать в радости, восседать высоко, возносить, рЕЩоваться» — уль-ака, улъ-туш, уль-сиг и т. д., то вряд ли в этих и последующих строках речь вдет об обычном мифологическом топосс; боги Игиги и Ануннаки дрожат и приходят в ужас от какого-либо явления, дрожат, забиваются в расселины скал, в земные щели; хотя и такая возможность не исключена (тогда надо будет восстановить в строке 17 что-то вроде: «В Экуре столпились (сгрудились)», т. е. от страха).

20—22. Восстановление разбитых мест условное, по контексту, с опорой на строку 19 и часть сохранившихся знаков в строке 20; сир (?) — «улочка, переулок».

23. Возможно, начиная с этой строки идет перечисление и описание дсмо^ нов, вышедших из земли.

26. Имя Сумукапа восстановлено условно, хотя за ним следует его обыч-1 ный эпитет, Возможно также Шаккан (Саккан).

28. Имя богини-покровительницы растений (видимо, написанное в начале строки) может быть любым: от общей покровительницы всего живого (в том числе и растительности) — Нинту, Нисабы и т. д. до какой-нибудь менее значительной богини, например Утту.

30—31. Строки выделены горизонтальными линиями в тексте.

ЛУГАЛЬМУРУБ, СЫН ЗУЗУ... Посвятительная надпись

Перевод по изданию: ЛИ Fadhil A. Dedication of a Dog to Ninlinugga. — Archiv Orieo-talni. 34 (1У66). P. 289—293.

Надпись-посвящение богине-цслительнице Нинтинугге (одной из ипостасей богини врачевания Гулы) входила в число двадцати текстов, помещенных на одной большой глиняной табличке, включавшей собрание писем — царских и частных, юридических документов (в их числе — объявление об утере печати), а также произведений религиозного характера. Сохранились копии этого текста и на отдельной табличке. В сборнике посвятительная надпись была помещена после литературного текста, где к Нинтинугге обращалась за помощью больная по имени Ипаннака. Имя уммиа (ремесленника высокой категории) Лугальму-руба также встречается среди текстов этого собрания: дважды в письмах к царю (или к хозяину?), по имени не названному, и один раз в письме к сыну Эн-лильмассу. В посвятительной надписи мастер сообщает, чго он сделал статуэтку собаки и посвятил богине. Собака была священным животным Гулы. Не исключено, что первоначально надпись помещалась на самой фигурке, а впоследствии была скопирована и вошла в группу текстов, служивших учебными пособиями. «Письмо обезьяны» также входило в группу текстов этой таб-, лички.

2. Издатель переводит: «Оракул, предсказание», однако ср. лу-кин-гил-а — «посол, гонец». Смысл фразы может быть двояким: собака— посланец богини, и, кроме того, к богине посылается статуэтка собаки.

3—За. Возможно, описывается поза собаки. Восстанавливаю конец строки; г$ \дё\ — «говорить, сообщать, звать».

б. Текст дает варианты: а-тг-гис и d-гиг-гиг. В первом случае это Азаг, демон болезни, т. е. сама болезнь, во втором — «сила болезни черная» или просто «черная сила». Глагол бар-аг, букв, «отставлять в сторону», «уводить», вопреки мнению Ф. Али, мне кажется, в данном случае соответствует контексту.

Букв. «Место черное это ты знаешь» или «Ты, знающая место их черноты (т. е. болезни) в большой степени». У Ф. Али — иначе.

Букв, «заклинательница больного».

12. Восстановление второго имени собаки условное. Ср., однако, имя Уршага — «пес благой» в письме № б этой же коллекции. Следы знака похо-ж и на ур.

ЧЕЛОВЕКА ПО ИМЕНИ НИНУРТА-САГЭНТАРБИ-ЗАЕМЕН...

О том. кого укусила собака

Перевод по изданию: Cavigneaux A. Texte und Fragmente aus Warka. — Bagdader Mit-teilungen. 10. 1979. S. 111—117.

Текст был обнаружен в слоях I тыс. до н. э.*, судя по колофону, датируется первым годом правления царя Мардуха-балацу-икби, что соответствует примерно 818 г. до н. э. Однако ситуация, обрисованная в нем, заставляет предположить иное время составления произведения, а именно конец ITI — начало П тыс. до н. э. Одна из исследовательниц текста — Эрика Райнер относит все же время его составления примерно к 120U г, до н. э. {Reiner E. «Why Do You Cuss Me?». — Proceedings of the American Philosophical Society. Vol. 130. N 1. 1986. P. 1—б). В тексте рассказывается, как некий шумериец, укушенный собакой, был исцелен жрецом города Исина и, желая отблагодарить его, пригласил в свой родной город Ништур. Найдя по описанию женщину, у которой жрец должен был осведомиться о хозяине, — садовницу, торговку овощами, — жрец не понял ее шумерского языка и решил, что та над ним смеется. В противоположность «ученому» жрецу простая торговка свободно владела и шумер-еким, и аккадским языками. Такая языковая ситуация могла иметь место в период, когда шумерский начинал выходить из употребления и уступать свое место как разговорный язык аккадскому. Вполне вероятна ситуация, когда выходец из провинции, выбившийся «в люди» и не освоивший шумерского языка, служил объектом насмешек и презрительного к нему отношения. Но кроме того, здесь еще сталкиваются две традиции: «ученая», «грамотейная» и передача знаний устным путем. Жрец мог быть просто не1рамотным. Текст, как следует из колофона, — учебный, и его дидактический, поучительный характер проявляется в ярком и живом сопоставлении: вот, простая торговка, но из Ниппура, древнейшего центра культуры, знает шумерский язык, а «ученый» человек, но не шумериец, не знает. Наглядность примера, таким образом, должна была воздействовать на воображение учеников и доказать необходимость изучения шумерского языка не только из-за преимуществ последнего, но из-за боязни оказаться в смешном положении. Таким образом, юмористическая окраска текста связана, в первую очередь, с его воспитательными, поучительными тенденциями. (Об этом см. также Hirsch И. Spas mil der Sprachc. — Meqor Ha-jim. Festschrift fur Gcorg Molin гит 75 Geburstag. Graz. S. 1—б; Афанасьева В. «О том, кого укусила собака». — Сб. Памяти В. Г. Луконина. СПб, 1995. С. 77—81).