– Марисса хотела лошадей, – объяснил он.

– Ты сам их нарисовал? – спросила я. Конечно, это не была фреска Микеланджело, но это показывало, насколько Финн предан своей дочери.

– Она делала наброски вместе со мной. Некоторые её вещи уже здесь. Я планировал перевезти остальное после Дня Благодарения.

Я в задумчивости почесала бровь.

– Но теперь уже нет.

– Наш дом продан, поэтому им в любом случае придётся переехать. Ну, то есть, безусловно, я помогу Кендре найти…– какое–то время его взгляд блуждал по комнате. – Мы ещё не обсуждали детали.

Мне стало любопытно, и я заглянула в коробку у двери. Всё это было реальностью: раскраска Холодное сердце, Шопкинсы [22] , розовые носочки.

– Не надо, – сказал он, пристально вглядываясь в меня.

– Не надо, что?

– Это бы в любом случае произошло, Сэди. Это не твоя вина.

Я заправила прядь, выбившихся волос, за ухо. Однажды я была маленькой девочкой, у которой были хреновые родители. Пока я росла, я пришла к выводу, что лучше бы мой отец развёлся с матерью и положил конец страданиям их обоих.

– Может, тебе следует немного притормозить? Дать Кендре возможность свыкнуться с этой мыслью?

Он покачал головой.

– Она убедит себя, что я изменю своё решение. Она всегда так делает. Ты бы хотела, чтобы тебя водили за нос?

Если не брать в расчёт последние месяцы, я не сталкивалась с двусмысленностью в наших отношениях с Натаном.

– Думаю, нет.

Он закрыл дверь.

– Не самом деле, тут особенно не на что смотреть, ни в этой комнате, ни во всей остальной квартире.

Стены следующей комнаты были чисто белыми. Справа от письменного стола три большие картины. Это были фотографии, они стояли, прислонившись к стене.

– Это твои работы? – спросила я, входя внутрь.

– Я не настолько претенциозен, чтобы повесить их на стену, – а затем добавил.–Честно говоря, не знаю, куда их пристроить.

На первом фото был изображён солнечный пейзаж и ступеньки Юнион–сквер. Размытый силуэт мальчика–подростка, взмывшего в воздух на своём скейтборде и перелетевшего перила. Его друзья тоже на скейтах застыли в движении. Женщина, сидящая на ступеньках с сэндвичем в одной руке и электронной книгой в другой. Кто–то из прохожих говорил по телефону, кто–то наблюдал за подростками, кто–то общался между собой. Справа мужчина сидел на складном стульчике в окружении картин с ценниками. Финн сумел в точности и деталях запечатлеть обычный день в парке на станции метро 14 улица.

– Это мой босс в день, когда я уволился с работы,– сказал Финн, привлекая моё внимание к следующей фотографии. Седовласый мужчина сидел, опираясь локтем о стол, он удивлённо приподнял бровь, его губы были плотно сжаты в тонкую линию, а лицо представляло собой топографическую карту его жизни, оно было усеяно оспинами и глубокими морщинами.

Я уставилась на Финна.

– Ты уволился…а потом сфоткал его?

– Я хотел запомнить этот день на всю оставшуюся жизнь. Я принёс камеру с собой в офис и щёлкнул его без разрешения. Технически это не самый лучший мой снимок, потому, что был сделан очень быстро, но выражение лица моего босса говорит само за себя.

– Он выглядит злым и раздражённым.

– Так оно и было, из–за фото и моего ухода. Я, было подумал, что он разобьёт мою камеру, но он просто сказал мне выметаться.

– А тебе не было страшно увольняться? – поинтересовалась я. Кабинет его босса был роскошным, абсолютно белым с остроугольной мебелью и видом на реку. Его наградами была завалена целая полка.

– У меня в крови бушевал скорее адреналин, чем страх.

– Почему ты это сделал?

Он не ответил, я повернулась, посмотреть на него.

– Я просто хотел перемен.

– В последнее время в твоей жизни случилось много перемен.

Он пожал плечами.

– Кендра любит постоянно указывать на это. Я работаю сам на себя, сам себе хозяин. Я не понимаю, в чём проблема.

– Ну, я думаю, когда у тебя есть семья и маленький ребёнок…

– Я никогда их не подведу. Финансово так точно. Я прилично зарабатывал и смог многое отложить. Я не поддался соблазну покупать всякую материальную ерунду, как мои коллеги, – доказывая свою правоту, он указал на практически пустую комнату. На полу стояли две коробки, подписанные инструменты и офис. – Ты сама прекрасно всё видишь.

Наши взгляды медленно переместились к последней фотографии, на которой молотый кофе был рассыпан на, казалось, знакомом полу.

– Этот снимок был сделан здесь?

– Ага, – усмехнулся он. – Подтверждение того, что на кухне я, как слон в посудной лавке. Кендра обычно готовит мне кофе.

– Также поступает и Натан. Даже когда кофе на две кружки не хватает, он варит одну и оставляет её для меня.

Несмотря на то, что все эти три фотографии вызывают те или иные эмоции, ярко выраженной связи между ними не было. На письменном столе лежала ещё кипа фотографий 10 на 15 см. На верхней, был изображён терьер, привязанный к скамейке в парке. Что было изображено на остальных, можно было определить по торчащим кончикам – палец, покрытый морщинками, ржавая велосипедная цепь, лепесток розы.

Я заметила, что Финн на какое–то время умолк.

– Извини, – сказала я, осознав, что мой последний комментарий был о Натане. – Мне не следовало углубляться в детали.

– Почему нет?

– Это странно.

– Всё, что с нами происходит, довольно странно. Если мы не сможем об этом разговаривать, это может навредить нашим отношениям.

– Это зрелое замечание.

– Ведь это логично?

Мне стало бы легче, если бы отпала необходимость задумываться и редактировать каждое моё высказывание.

– Логично, – согласно кивнула я.

Он подошёл поближе и крепко меня обнял.

– Я хочу, чтобы ты чувствовала себя комфортно и могла говорить о том, что чувствуешь. Даже если сначала будет трудно это сделать. Я понимаю, любовь не может испариться за одну ночь.

– Ты всё ещё любишь Кендру?

– Я говорил о вас с Натаном.

– Понятно, – моргнув, произнесла я. Даже если это не совсем приятно, не думаю, что хотела бы, чтобы он внезапно разлюбил Кендру. Любовь не может резко угаснуть после стольких лет брака. – Так любишь её или нет?

Он отвёл взгляд. Ему понадобилось время, чтобы ответить, будто он не знал, что сказать, или ещё недостаточно над этим поразмыслил.

– Конечно, люблю. Она же мать моего ребёнка. Она моя жена уже почти восемь лет. Но мои чувства к тебе совершенно иные, к Кендре я никогда такого не испытывал, – он сжал меня в объятиях.

Ткань нашей короткой истории с Финном блестящая, сотканная из новых жизненных переживаний, романтики, похоти – но больше всего из открывающихся возможностей. Как новое начало. С Натаном же меня связывают нити более крепкие, но поблёкшие. Они долгое время удерживали нас вместе. Они выдержали споры, несчастье, разочарование, но были также и приключения, и минуты абсолютного счастья. Как, например, в тот день, когда Натан с боем вытащил меня из постели после снежной бури на прогулку. Всю дорогу до Центрального парка я на него дулась, укутанная в шарф, вязаную шапку и перчатки. Натан на этом настоял, а я ворчала. Каким–то чудом, он знал, что этот день окажется волшебным. Мы катались на коньках, взявшись за руки, глазели в витрины магазинов на Пятой авеню и устроили бой снежками, в котором я проиграла из–за безудержного смеха. У нас с Финном пока ещё не было таких воспоминаний. Очарование состояло в том, что они ждут нас впереди, но будут иными. И само по себе это новое начало может превратиться в прекрасное воспоминание. Ничто из того, что было или будет не является лучшим, я понимаю, что Финн имел в виду сказав об ином.

Финн выпустил меня из своих объятий.

– Осталась ещё одна комната…

– Ванная что ли? – пошутила я.

Духовка просигналила, мы рассмеялись.

– Вмешательство Всевышнего, – прокомментировал он, поцеловав меня в макушку. – Давай поедим. Пахнет чертовски вкусно.