Уиллоу танцует вокруг кофейного столика и, дразня, приподнимает подол своей рубашки после игры «Clue».

Чувство ее кожи под моим ртом, когда я поцеловал ее в живот.

Дрожь, пробежавшая по ее спине, когда я это сделал.

Один момент за другим мелькал в моем сознании. Только когда я дошел до пустого грузовика, я понял, что все еще держу ключи в руке. Я оставил ее в незнакомом городе, без возможности вернуться в отель или, что еще хуже, домой, если это было тем, чего она хотела. Я снова запустил двигатель грузовика, чтобы извиниться за то, что я делал, кажется, долгое время.

Глава 14

Уиллоу 

Поездка на такси в отель оказалась тяжелой для меня. И такое со мной случалось редко. Я игнорировала взгляды водителя в зеркало заднего вида и отгораживалась от жалости, которую не мог удержать разделяющий нас барьер из оргстекла, когда мы проезжали по незнакомым улицам, и я все дальше и дальше уезжала от Куинна.

Просить у портье ключ от нашей комнаты было не весело. Я объяснила, что у моего парня единственный ключ и мы потеряли друг друга на праздновании Хэллоуина в центре города. Называть Куинна своим парнем сотруднику Lowe’s было правильно и честно. А озвучить то же самое служащему гостиницы — лживо и ужасно, как и мое объяснение того, где я потеряла его.

Я не знала, кто он для меня и позволит ли он мне когда-нибудь быть с ним в каких-либо отношениях.

В нашем номере я свернулась в кресле у окна и наблюдала, как часы отбивают минуты. Время нашего заказа на ужин настало и истекло, и я обратила свой взор на далекую реку, зная, что Куинн где-то там, и попыталась представить свое будущее.

Я сказала ему, кем была — по крайней мере, частично — и его отвращение укоренилось в моем сердце. Если он не смог справиться даже с этой частью меня, то не сможет справиться и с остальным. Я знала из времени, проведенного с ним, что горе для него — образ жизни. Но теперь я горевала о нем, а не вместе с ним, потому что сердцем я знала, что он недостижим.

Я уже не первый раз рассказывала мужчине о проклятье, с которым живу, и это был не первый раз, когда меня потом избегали. Хотя я не обвиняю Куинна. Правда затопила последние недели лжи. Он чувствовал бы себя обманутым и преданным — и неважно, когда это открылось. Хотя и это было только в том случае, если бы он поверил мне, что было сомнительно. Если ты не вырос таким, как я, было почти невозможно поверить в это. Чтобы принять меня за ту, кем я была на самом деле, человеку нужно было верить в неосязаемое, ощущать бесспорное доверие к неизвестному и верить, что я никогда не предам его. У большинства мужчин этого не было. Мое желание встречаться с парнем с нормальной части города научило меня этому.

Тим был первым, кто преподал мне этот урок. Его мышление не было достаточно широким, чтобы понять, что реальность часто представляет собой гораздо большее, чем может видеть человеческий глаз. Я открылась ему, объяснила, почему мне всегда казалось, что он никогда не расскажет обо мне, и его ответ был невероятным. Он ушел, а затем распространил ужасные слухи обо мне по всему городу. Он описал меня как сумасшедшую и странную, и каждый раз, когда приходил ко мне в кафе, мне напоминали, что в этом есть своя доля правды.

Теперь Куинн поступил так же, если вообще не ушел навсегда.

Я не волновалась о том, что он причинит мне боль, как это сделал Тим. Понимал он это или нет, я знала его сердце так же хорошо, как и свое собственное. Какое-то мгновение я держала его в своих руках.

Шум от шороха оторвал мой взгляд от окна. Мои глаза упали на дверь, когда под ней скользнула бумага. Я вскочила со стула и прошла через всю комнату, раскаяние, толкало меня вперед.

Я подняла записку с пола. На ней не было добавлено ничего нового. Она все еще гласила: «Прости меня». Ячейка «да» все еще была отмечена мною с самого раннего утра. Галочка была поставлена ручкой - не потому, что я не могла найти карандаш, а потому, что мой ответ всегда был бы таким же.

Я распахнула дверь, и мое будущее предстало передо мной с неуверенной и сокрушительной полуулыбкой на лице. Ему не нужно было говорить. Извинение было написано на его сердце, и оно окутало меня.

Куинн вошел в комнату, заливая ее глубокими пурпурными и теплыми, ярко-красными тонами. Он отражал все то, что чувствовала я, не позволяя понять, где заканчивались его чувства и начинались мои. Он взял мое лицо в ладони и посмотрел изумрудными глазами, полными тоски и искренности. Куинн погладил мои щеки большими пальцами и побледнел от слез, которые он нашел там.

— Так вот что значит чувствовать чужую боль как свою собственную, — это был не вопрос. Это было заявление. Подтверждение принятия. Он мне поверил. Он принял меня. Он причинил мне боль, но еще больнее он сделал себе. Он сочувствовал мне.

Все мои проклятия и недостатки были забыты. Прокляты все его недостатки и страдания. Он был непредсказуем, поврежден и неустойчив. Я была чересчур чувствительна и влюблена. Мы были в аду и в раю одновременно, но я все равно хотела его.

Мои пальцы сгорали от желания коснуться его. Мое сердце болело, приветствуя его. Мне хотелось почувствовать его под своими пальцами и над своим телом и поцеловать наши старые ошибки.

По-видимому, он был согласен со мной, так как завел руку мне за голову, провел пальцами по моим волосам, заставляя меня смотреть ему в глаза, пока его губы не накрыли мои. Наши языки сплелись друг с другом, произнося молчаливые обещания, которые улеглись в моей душе и обрели там дом.

Я лишь смутно осознавала, что дверь в номер захлопнулась, когда мы вошли в глубь комнаты. Наши руки были повсюду везде и сразу. Мы стягивали одежду, которая, казалось, растворялась в воздухе. Я провела пальцами по его обнаженной груди, восхищаясь каждой впадинкой и выступом. Он был красив и совершенен, и я целовала мелкие шрамы на его груди. Для него шрамы, вероятно, были всего лишь еще одним напоминанием о войне, в которой он воевал, и о сражениях, которые проиграл, но для меня они олицетворяли все его лучшие качества. Он храбрый, выносливый и сильный.

Он уложил меня на кровать, и я оперлась на локти, пока смотрела на то, как он стягивает джинсы. Его боксеры последовали за ними, и вот он стоит на коленях передо мной, сознательно и охотно, на этот раз, и без унции унижения, которое я ощущала раньше. Я вздохнула, глаза широко раскрылись, и сердце затрепетало у меня в груди. Он был великолепен во дворе, только тогда за ним виднелись оглушительные грозовые тучи, но это было ничто по сравнению с ним обнаженным, смелым и ярким сейчас в этой комнате, наполненной потоками цвета Диаборна.

— Твоя очередь, — его голос был глубоким, грубым и опьяняющим, когда он склонился надо мной. Он проложил дорожки поцелуев по моему обнаженному животу, ныряя большими пальцами под резинку моих трусиков. Он стянул их по моим ногам и отстранился, согревая меня горячим взглядом. — Ты самая красивая женщина из виденных мною, Уиллоу.

Я улыбнулась, когда его рот опустился туда, куда только что смотрели его глаза, сначала осыпав мелкими поцелуями мои бедра, а затем исследовал все, что не мог или не хотел принимать до этой ночи. Я откинулась назад, не в силах больше себя поддерживать, и проводила пальцами по его волосам, пока его рот поклонялся моему телу.

Так много чувств. Так много ощущений.

Такие моменты были редкостью. Единственное, что затуманивало мой разум и окрашивало мои чувства, было любовью Куинна.

Шипение вырвалось из моих губ, когда он нашел чувствительное место внутри.

Я бормотала невразумительные слова, умоляя о большем, о нем.

Руки Куинна, грубые от недель работы в моем доме, толкнули мои бедра, поэтому я широко развела ноги и раскрылась, когда он навис надо мною.

— Это стоило того, чтобы подождать, — пробормотал он мне в шею.

Одних этих слов было почти достаточно, чтобы отправить меня через край, но я держалась, не желая отпускать себя, пока он этого не сделал. Я наклонилась и обхватила его член пальцами. Я направила его туда, где так нуждалась в нем, а затем затаила дыхание, когда он скользнул внутрь.