Оставшись в одиночестве, Финляндия не выстоит, если даже могучая Германия терпит поражение. Именно на Германию он надеялся, теперь же ее крах очевиден. Значит, и Финляндия погибнет? Он, однако, не мог допустить даже мысли о капитуляции. Финляндия будет сражаться до конца, сражаться отчаянно, без всякой надежды — до последнего человека, даже если этим последним окажется он сам!

Рука капитана сжалась в кулак, и уголки рта резко опустились книзу. Он был родом из этих мест, с Карельского перешейка, хотя вырос на северо-западе Финляндии, куда перебрались его родители лет двадцать назад, выгодно купив солидное имение. Его жена тоже с Карельского перешейка. Неужели придется отступать и оставить имение жены? Нет, нет, «пока еще не пал последний воин», как поется в солдатской песне. Надо сражаться, надо всеми силами поддерживать надежду. Может, случится что-нибудь такое, что изменит положение в пользу Финляндии. Надо драться, надо вести партизанскую войну, пока не придет избавление!

Суокас глубоко вздохнул и сказал уже твердо:

— Возьмете с первого орудия, стоящего в резерве, половину личного состава и отведете на вашу позицию. Потом вы с вашими людьми придете сюда и отправитесь на отдых. Кто там еще с вами?

Ниеминен перечислил всех оставшихся, и капитан продолжал:

— Значит, приведете их сюда. А я пришлю пополнение для обоих орудий… Хотя нет, постойте, я сам сейчас пойду с вами.

Он взял планшет, бинокль, надел головной убор и, выходя из палатки, крикнул:

— Адъютант! Будьте у телефона. Если кто спросит, я на линии, у пушки Кауппинена.

Когда они отошли немного, капитан прислушался и стал смотреть на небо. Откуда-то доносился глухой рокот моторов. Самолетов не было видно. Суокас поднес к глазам бинокль и спокойно проговорил:

— Это, должно быть, наши. Такой звук, такая высота… Да, наши! Бомбардировщики, и с ними, для прикрытия, истребители! Ну и чудеса!

Теперь и Ниеминен увидел самолеты. Они летели на огромной высоте. Он почему-то вдруг так растрогался, что слезы чуть не брызнули у него из глаз. Первый раз он видел финские самолеты, да в таком количестве. Значит, они существуют! И даже истребители есть!

В это время бомбардировщики пролетали над ними, и Суокас воскликнул:

— Бомбы! Сотни бомб! Ну, держись, рюсся, теперь твоя очередь дрожать от страха!

Где-то вблизи передовой уже падали и рвались бомбы, но в небе появились разрывы снарядов. Вскоре все небо в той стороне превратилось в сплошное море огня. Казалось, для самолетов там уже просто не оставалось места.

У них, кроме всего прочего, ужасной силы противовоздушная оборона, — с болью воскликнул капитан. — Пойдемте посмотрим, — продолжал он. — Наши бомбят, насколько я понимаю, самый передний край.

Первая линия окопов перед бомбежкой была эвакуирована, так как ввиду близости позиций противника, боялись попасть в своих. Железобетонные бункеры-укрытия достаточно прочны, чтобы спокойно выдержать даже прямое попадание бомбы. Разведка донесла, что противник сосредоточил на переднем крае большие силы, собираясь бросить их на прорыв. По ним-то и решили нанести массированный бомбовый удар.

Хейно, Саломэки и Сундстрём ничего не знали о воздушной опасности. Они вернулись к своему орудию, никого не встретив по пути. Увидев самолеты прямо над головой, они заспорили, свои это или вражеские. В это время с воем начали падать бомбы. И хотя друзья понимали, что это значит, все же прошло некоторое время, прежде чем они осознали опасность. Теперь бомбы стали падать и рваться совсем рядом.

Сундстрём плюхнулся на четвереньки, и тут же взрывной волной его опрокинуло на спину. Хейно и Саломэки упали как подшибленные. Мощные взрывы сотрясали предполье и холмистую гряду, на которой находился противник. Бомбежка длилась недолго. Когда она кончилась, лишь звук удаляющихся самолетов да падение камней нарушали наступившую тишину.

Хейно первым поднялся на ноги. И хотя у него перехватило дыхание, он бросился к Сундстрёму. Тот сидел на земле и расширенными от ужаса глазами смотрел на свои ноги. Обе ноги у него были перебиты, отсечены у щиколоток. Ступни в сапогах с оторванными голенищами лежали тут же невдалеке. Раздался испуганный крик Саломэки:

— Ай, ребята, святая Сюльви, меня ранило! Смотрите… кровь хлещет!..

Правая рука его висела как плеть, и по рукаву расползалось алое пятно. Хейно лишь взглянул на него и хотел что-то крикнуть, но голоса не было, из горла вырывалось еле слышное шипение. На култышках Сундстрёма кровь еще не выступила и торчали белые сверкающие кости. Прошло какое-то время, прежде чем Хейно оправился от потрясения.

— Беги скорей, зови на помощь! Доктора! — заорал он, а сам бросился доставать из сумки перевязочный пакет. Подбежал Саломэки и обомлел.

— Беги за помощью! — орал Хейно. Он впопыхах никак не мог распечатать пакет, хотя достаточно было лишь потянуть за нитку.

— Подожди, я сейчас, старайся потерпеть, — уговаривал он Сундстрёма. — Я наложу плотную повязку, это быстро.

Сундстрём очнулся от первого потрясения и стиснул руками свои култышки, из которых кровь била уже фонтаном. Хейно стал наконец накладывать повязку, но остановить кровотечение ему никак не удавалось. Нервничая, он все твердил:

— Потерпи, сейчас будет готово. Сейчас станет легче. Собери все силы…

Сундстрём старался помочь ему, крепко сжимая ноги руками. Испуг его теперь совсем прошел, и мысль работала с исключительной ясностью. Он наблюдал за отчаянными стараниями Хейно и все яснее понимал безнадежность положения. Ничто уже не может спасти его. И он начал быстро говорить.

— В моем кармане два письма. Одно для вас, другое домой. То, что домой, не посылайте по почте, а передайте с оказией.

Начались боли, и он замолчал, кусая губы. Резкая боль отдавалась где-то в животе, точно всаживали финку. Слабость овладела им, стало клонить ко сну.

— Это от потери крови, — сказал он, думая вслух. — C’est le commencement de le fin.

— А? Что ты сказал? — переспросил Хейно, вспотевший от напряжения. — Очень болит?

— Я сказал, что если в таком положении клонит ко сну, то это означает приближение конца.

В лице у него уже не было ни кровинки, и даже глаза как будто обесцветились. Хейно стал кричать, в испуге зовя на помощь:

Скорее сюда! На помощь! Куда, к черту, все провалились?! Виено, куда ты пропал? Скорее! Саломэки в это время бежал к бункеру командира полка. В первом бункере-убежище не оказалось санитаров. Кровь капала у него с пальцев, но он уже не замечал этого. В мозгу стучало: «На помощь! Ай, святая Сюльви, на помощь!»

Невдалеке от командного бункера лежало мертвое тело. Саломэки успел только заметить нефинскую, выцветшую форму и погон с широкой полоской. Это был тот самый пленный, которого они отвели к командиру полка. Но тревога за Сундстрёма настолько заполняла его сознание, что Саломэки лишь механически отметил этот факт, не задерживаясь на нем.

В командном бункере тоже не было санитаров. Они занимались эвакуацией раненых. И полковника Ларко не было, видно, его успели отправить в тыл. Саломэки понял, что помощь уже не может явиться вовремя. И все-таки он побежал к следующему бункеру. Но вдруг кто-то сзади громко окликнул его, спрашивая, где находится раненый.

— Возле пушки! — крикнул Саломэки. — Бегите скорей туда! Он истекает кровью!

Сундстрём был в это время уже настолько слаб, что не мог сидеть. Кровь шла и шла, несмотря на все старания Хейно. Он хотел отнести раненого в бункер на руках, но Сундстрём отказался:

— Не надо, не поднимай, это только хуже. Да и повязка давит нестерпимо… Лучше отпусти немного… А впрочем, все равно.

Хейно все время оглядывался, не покажется ли кто, но не решался отойти, оставить раненого. Он попытался было ослабить повязку, но с ужасом затянул опять, потому что кровь так и хлынула из-под нее. «Кровь кончится, и он умрет», — пронеслось в мозгу.

Сундстрём закрыл глаза. Глубокий вздох поднял его грудь, из-под ресниц выкатилась слеза. Потом он шепотом выговорил: