— Деньги есть, но на трамвайный билет не хватает? — спросила женщина, рассмеявшись как-то очень приятно и звонко. — Ты что, из деревни?

— Да.

— Ну что ж, — сказала женщина, — поехали в таком случае вместе. Доплачу уж, так и быть, за тебя…

Садясь в трамвай, она поддержала мальчика сзади, и это его задело, обидело. А когда и в трамвае взяла его за локоть, подталкивая куда-то, он невольно, не успев даже подумать о том, что делает, освободил, вырвал почти у нее руку.

— Ты что? — Она склонилась над ним со своим белым, большим, удивленным лицом.

— Я сам, — буркнул мальчик.

— Ну, ну… — улыбнулась она. — Сам, так сам. Проходи, садись вон к окну.

В трамвае мальчику очень понравилось. Колеса стучали шибко так, лихо, весело, звонок звенел, ветер дул в открытые окна… Даже тяжесть в груди, которую мальчик постоянно ощущал с того момента, как потерял отца, почти исчезла, и он зачарованно то в окно смотрел, то трамвай оглядывал.

Когда к ним подошла старая тетка с висевшей на животе кожаной сумкой, мальчик догадался, что она продает билеты. Женщина, сидевшая с краю, сказала: «Два», сунула тетке деньги и взяла у нее длинненькую белую бумажку, билет. Мальчик достал свои медяки и протянул их женщине:

— Вот…

— Это прелестно, — засмеялась она, отстранив его руку и погладив его по голове.

Мальчик поежился и прижался в угол.

— Ишь ты, Ерш Ершович! Недотрога какой! Как зовут-то?

— Васька, — буркнул мальчик.

— А зачем на автостанцию едешь?

— Отца потерял.

— А если не найдешь, что тогда? У тебя ведь и денег совсем нет.

— Есть, — сказал мальчик. — Что вы не взяли.

— Ах ты, мой Филиппок! — Она протянула к нему руку и тут же отдернула ее. — Не буду, не буду, не ершись… Что же с тобой делать? Выходить мне надо и времени нет… — Она помолчала. — Значит, так. Если отца не найдешь, обратись к дежурному по автовокзалу и все ему объясни, понял? Дежурный по автовокзалу, запомнишь?

— Да, — кивнул мальчик.

— И это возьми. — Покопавшись в сумке, женщина протянула ему два огромных, краснобоких яблока. — Голодный, наверное?

— Нет, — сказал мальчик, беря яблоки. — Я ел, меня люди угостили.

— Ну вот и я, как люди… — Она улыбнулась, но мальчику вдруг стало ее жалко. — Счастливо тебе, мужичок!

То мужичок, то Филиппок какой-то, растерянно думал мальчик, глядя женщине вслед. Что-то в ней было совсем для него непонятное и влекущее, особенно в последней ее улыбке. Когда же он увидел ее через трамвайное стекло, она выглядела так, словно готова была заплакать.

Подойдя к автостанции, мальчик ее узнал. Вот здесь остановился их автобус и они из него вышли, вот тут напились воды, вон там ждали трамвая… Он долго, с требовательной надеждой осматриваясь, искал отца, но его нигде не было. Разочарование оказалось таким сильным, что мальчик вновь ощутил близость слез, но сумел стерпеть, не заплакать, и вышло это легче, привычней, чем раньше. Когда же заметил табличку, на которой было крупно написано «Корнево», то и совсем приободрился. Отсюда, значит, автобус домой идет, понял он с радостью. Он все стоял и стоял здесь и не мог отойти, словно схватился, наконец, за некую невидимую нить, связывающую его с домом, и боялся выпустить ее из рук. С этого места отец и поедет домой, тут его и ждать надо, решил он.

Площадку перед автостанцией с одной стороны огораживал дощатый забор, дававший узкую полоску тени, вдоль него на земле сидели люди, группами и поодиночке. Мальчик выбрал местечко между стариком в кепке, похожей на отцовскую, и двумя женщинами с маленькими детьми и присел на корточки, прислонившись спиной к забору. От соседей пахло как-то знакомо и поэтому приятно; и голоса у них были как бы деревенские, домашние; и травка тут кое-где привычная росла, лебеда с крапивой, пыльная, замученная, но все-таки своя. Мальчик хорошо видел отсюда и табличку со словом «Корнево», и вход в автостанцию — если появится отец, уж он его не пропустит.

— Парень! — вдруг обратилась к нему сидевшая рядом пожилая женщина. — Можешь за девками нашими минутку поглядеть? Чтоб под колеса куда, не дай бог, не сунулись.

— Да за ним самим еще смотреть надо! — засмеялась вторая, молодая совсем.

— Чегой-то! Он, я вижу, паренечек хоть куда! Самостоятельный. Так, ай нет? — обратилась она к мальчику.

— Посмотрю, — смутившись, отозвался он.

— Вот и умник! На дорогу не пускай, главное, а мы моментом!

Женщины торопливо ушли, скрылись, повернув за угол автостанции, а мальчик оглядел «девок» и пододвинулся к ним вплотную. Одна была маленькая совсем, лежала на сером одеяле между узлами, и он решил, что никаких хлопот у него с ней не будет. Второй было лет пять, и глаза у нее были хитрые.

— Как тебя звать? — спросил мальчик.

— Не твое собачье дело! — крикнула она.

От неожиданности он растерянно улыбнулся. Старичок в кепке закашлялся смеясь.

— Вот так-так, — пробормотал он. — Вот это по-нашему!

— Ты чего? — возмутился наконец мальчик. — Ты слышала, что сказано? Я за вами должен смотреть, а вы слушаться.

— Ты не можешь, не можешь! — крикнула девочка и показала язык. — Ты сам маленький! Мамка так сказала, понял?

— Дура, — буркнул мальчик.

— Сам дурак! — крикнула она и побежала вдоль забора.

Мальчик, не трогаясь с места, наблюдал за ней, и она, явно его дразня, повернула к медленно разворачивающемуся автобусу. Он бросился вслед и схватил ее за руку. Она, нисколько не сопротивляясь, спокойно и весело посмотрела на него снизу вверх.

— Ты куда бежала?

— А так просто. От тебя. Пусти! Пусти, больно! — Она начала вырывать у мальчика руку.

— Опять убежишь?

— Не твое собачье дело! Пусти, больно! О-о-о! — Она закричала с таким отчаянием, что мальчик, оторопев, отпустил ее.

На этот раз она свернула к улице, туда, где то и дело быстро проносились машины. И мальчик опять бросился за ней, и опять она спокойно и насмешливо позволила поймать себя.

— Зачем ты убегаешь? — спросил он с искренним недоумением.

— А нарочно. Назло потому что, — охотно пояснила она. — А ты мне не приказывай, понятно? Ты мне никто. Пусти!

— Убежишь…

— Нет. Мне уже надоело. А не пустишь, я тебя укушу. Я могу до крови.

— Кусай, — сказал мальчик.

Она тут же укусила его за руку, и так больно, что он отпустил ее.

— Ага! — крикнула она, отбежав.

Мальчик с удивлением подумал, что она ему нравится. Что-то в ней было такое привлекательное. Он все смотрел, и смотрел на нее, и вдруг решил, что она может вот-вот заплакать. Ему стало ее жаль, как недавно красивую тетю, с которой он ехал в трамвае, и вместе с этим он почувствовал себя как-то увереннее и взрослее. Даже словно бы вырос за эти несколько мгновений, выше ростом стал. Ощущение было похоже на то, какое он испытывал, летая во сне: в груди что-то сладко замерло и расширилось.

Достав из кармана яблоко, он протянул его девочке:

— Возьми!

Она подошла нерешительно, взяла яблоко и вдруг, размахнувшись, швырнула его. Мальчик почти не удивился, словно ожидал чего-то подобного.

— Зря бросила, — сказал он задумчиво и серьезно. — Хорошее было яблоко.

— Ну и что! — фыркнула она. — У нас таких полно!

Увидев возвращавшихся женщин, мальчик с тревогой подумал, что он давно уже не обращал внимания ни на автобусы, ни на дверь автостанции и мог за это время прозевать отца.

— Все ничего? — спросила пожилая женщина. — Девки наши не бунтовали?

— Ничего, — ответил мальчик тихо.

— Старшая у вас чудная, — сказал старик. — Замотала парня совсем, чего только не выделывала.

— Не чудная она, а ненормальная. Не знаем, что и делать, замучились с ней.

— Сглаз, может? — предположил старик.

— Да какой там сглаз! — досадливо отмахнулась женщина. — Отец, пьяный идиот, ее испортил. Побил сильно, она и сделалась не в себе. С месяц уже как. Все навыворот делает, по ночам во сне кричит.