Подбежав к самой воде, замер. Странная надежда, что река заметит его появление и как-то отзовется, мелькнула в нем и тут же погасла. Он стал напряженно и требовательно рассматривать ее, и она оказалась примерно такой же, как и дома. Те же мелкие волны, те же струи, тот же песок и тот же запах… Лишь берега были совсем другие, и мальчик старался не смотреть на них и видеть одну лишь воду.

Он присел на камень, уперев локти в колени, а подбородок в кулаки и подумал: «А что, если поплыть по течению, может, и до дома доплывешь?» Но тут же усмехнулся над собой насмешливо. Он знал, что от дома до города сто километров. Не раз слышал, как говорили вроде бы даже с гордостью: «Сто!»

Мысль о том, что он потерялся окончательно и уже не сможет найти отца, впервые пришла ему в голову. Чтобы выдержать ее, он весь сжался, напрягаясь, словно она имела вес и давила теперь на него сверху, на спину, на плечи… Переждав это первое, ошеломившее его ощущение, он повел глазами, и особенно страшным и угрожающим показалось ему все вокруг. Дома города были неприступны и неприветливы, гул его сердит и угрюм. И мальчик вновь стал смотреть на воду, как раньше смотрел на отца, чтобы передохнуть.

Так он сидел долго, осваиваясь с состоянием потерянности и одинокости. К нему надо было привыкнуть, притерпеться, как к боли. Когда это немного удалось, он глубоко вздохнул и вновь осмотрелся. Если раньше окружающее представлялось ему пестрой, сложной, запутанной мешаниной из людей, предметов, красок, то теперь все это стало четче, определенней и как-то проще. И чуть вроде бы понятней. Предельным, но неосознанным душевным усилием мальчик смог выделить себя из окружающего мира и вытерпеть эту отделенность.

Отца он не найдет, и отец его тоже, это было ясно. Значит, надо думать о доме, о том, как ему одному попасть туда. Дом его — поселок Корнево, деревня Углы. Он даже прошептал эти слова вслух, они были, как пароль, как заклинание, как единственная опора, за которую он должен держаться. А потом он еще и имя свое почему-то прошептал, а чуть погодя все это вместе. Василий Петрович Иванов, поселок Корнево, деревня Углы. И ему стало немного поувереннее, полегче. Когда он метался в страхе и растерянности по улицам, он словно не только отца, но и самого себя потерял, а теперь как бы нашел снова.

Ему вдруг захотелось все, что он видел вокруг, называть словами. Маленькая пестренькая птичка пробежала перед ним у самой кромки воды. «Трясогузка», — подумал, а потом и прошептал мальчик. Через реку наискосок шла лодка, человек, сидящий в ней, греб неумело и медленно. «Плоскодонка, — прошептал он. — На ту сторону идет…» Неподалеку от него на траве сидели трое мужиков, между ними белела бумага и зеленела бутылка. Подобное он не раз видел в деревне и подумал: «Мужики выпивают…» Это определение словами всего, что он видел, успокаивало мальчика. Называя мысленно, а еще лучше вслух, вещи и явления, он как бы приручал их. Такое удавалось особенно хорошо, если находилось что-то общее между домашним, деревенским и теперешним, городским. Трясогузка, лодка, мужики — от всего этого сразу становилось теплее.

— Эй, пацан! — услышал вдруг мальчик. — Подь сюда!

Мальчик оглянулся и увидел, что один из мужиков машет ему рукой.

— Иди, иди, не бойся!

Мальчик подошел медленно.

— Сбегай-ка за спичками! — Краснолицый мужик протянул ему монету. — Вон ларек.

Перед окошком ларька была довольно большая очередь, и мальчик стал в нее. Стоял и волновался, что мужикам придется его долго ждать.

— Ты где пропадал? — недовольно спросил краснолицый мужик, беря у мальчика спички и отмахиваясь от сдачи.

— Очередь, — пробормотал мальчик.

— За спичками в очереди не стоят, — буркнул краснолицый, закуривая. — Пошустрей надо быть, браток. Да ты что тут делаешь?

— Ничего…

— Жрать хочешь?

— Хочу, — прошептал мальчик.

Он как-то забыл о голоде и только сейчас вполне ощутил его — до тошноты, до нытья в пустом, урчащем животе.

Краснолицый мужик оторвал от булки кусок, положил на него два маленьких ломтика колбасы и протянул все это мальчику:

— Лопай! Да ты садись, составь компанию. В ногах, понимаешь, правды нет…

Мальчик сел чуть в сторонке и начал есть. Он жевал так жадно и нетерпеливо, что сводило челюсти, от густого же запаха свежей булки и колбасы кружилась голова. Покончив с едой, подумал, что ему надо уйти, что нехорошо торчать рядом с мужиками, словно ожидая от них чего-то, но никак не мог заставить себя подняться. Уж очень уютно тут было, почти, как дома…

— Как звать-то? — спросил краснолицый.

— Василий Иванов.

— Молодец! — засмеялся мужик. — Браво отвечаешь, по-солдатски.

Мальчик почувствовал, что краснеет. Он не понимал, почему так ответил. Ну сказал бы — Васька, Василий… И тут же догадался — потому, что сам себя недавно полным именем называл, вслух даже: Василий Петрович Иванов. Хорошо, что сейчас хоть отчество не ляпнул.

Два других мужика громко и быстро говорили между собой, краснолицый же в их разговор не вмешивался и то на реку смотрел, то на мальчика поглядывал.

— В каком классе?

— В третий перешел.

Мужики уже кричали друг на друга, ругались, и краснолицый начал их успокаивать. Мальчик решил, что ему самое время уйти, встал и тихонько побрел вдоль берега. Чувство одиночества и заброшенности, ослабевшее, когда он сидел рядом с мужиками, с новой силой навалилось на него. Он был готов заплакать, но перетерпел позыв и лишь пошмыгал носом.

Мальчик знал, что они с отцом должны были сегодня же уехать домой. И, наверное, из того самого места, куда приехали. Оно называлось  а в т о с т а н ц и я, мальчик хорошо запомнил. И он решил добраться до нее и искать, ждать там отца.

С сожалением, медленно, то и дело оглядываясь, он пошел от реки в каменную тесноту города. И опять движение машин, мельтешение людей, шум и пестрота городской жизни навалились на него, но теперь он переносил все это немного легче. Себя сознавал отдельнее и самостоятельнее, цель и опору какую-то имел. Автостанция, поселок Корнево, деревня Углы… А сам он Василий Петрович Иванов, ищет отца, потому что потерялся. С этим уже можно жить и действовать.

Набредя на стоящие под деревьями лавочки с людьми на них, мальчик присел и начал присматриваться. Ему казалось, что он умеет различать хороших и плохих людей. Хорошие были как-то светлей и мягче, а плохие тверже и темней. Он определял это не только глазами, но всем своим существом. К хорошим и добрым его невольно и безотчетно влекло, а от плохих и злых отталкивало.

Наконец, мальчик выбрал полную женщину в желтом платье с круглым и белым лицом, подошел и остановился перед ней.

— Тетя, а где автостанция? — спросил он тихо, глядя ей прямо в глаза.

— Как проехать, ты имеешь в виду?

Голос ее напоминал голос учительницы Марии Николаевны, и это приободрило мальчика.

— Как найти, — сказал он.

— Вон трамвайная остановка, видишь? — Женщина протянула руку, показывая, и на мальчика пахнуло сладковатым, приятным, конфетным каким-то запахом. — Сядешь на тройку — и до конца.

Мальчик запомнил все сказанные женщиной слова, но ничего не понял. Как это: сядешь на тройку — и до конца?

— Мне надо автостанцию найти, — упрямо повторил он.

— Так я же тебе объясняю! — Женщина удивленно подняла брови. — Садись на трамвай и поезжай.

Мальчик молчал. Ему казалось, что он не сможет с этим справиться. Там ведь и билеты, наверное, нужны. Да и вообще, трамвай представлялся ему более чужим и пугающим, чем автобус, например. Автобус все-таки машина, машины и у них в колхозе есть, целых две полуторки. А трамвай почти как поезд, по рельсам бежит…

— Мне надо, как дойти, — сказал он.

— Пешком, что ли? — еще больше удивилась женщина. — У тебя, что, денег на билет нету?

— Да, — сказал мальчик, но тут вспомнил о сдаче, которую не взял у него краснолицый мужик после покупки спичек, и покраснел. — Есть немножко, — поправился он.