Я отрицательно качнул головой. Это просто не мог быть Тори. Он бы ни за что не надел дурацкие пластиковые очки с огромными звездами и не побрился бы налысо, и уж точно не остался стоять там, узнав меня.

— Тогда может, есть смысл дождаться завтрашнего утра и спокойно поехать? Сегодня на ночь мы вряд ли найдем жилье в этом городе. А вот завтра, даже если друга не будет, мы сможем остановиться в отеле или подыскать тебе другое жилье.

— Но завтра же концерт, на котором ты должен выступать с группой — ты ждал этого полгода!

— Когда хорошему человеку нужна помощь, концерты отпадают, — мягко улыбнулся Колтон. — Если тебе надо, можно выехать и в ночь, но придется все равно ночевать где-то в лесу, я противник гонок по ночной дороге.

Мне было неловко срывать друга с концерта, да и Васяка почти оторвал рукав, дергая за него возмущенно, поэтому я решил остаться до завтра — одна ночь погоды не сделает.

— Во сколько вы завтра выступаете?

— Открытие в девять утра, мы поем примерно в одиннадцать.

— Значит, поедем после выступления, — заставлять Колтона пропустить выступление было бы свинством — просто постараюсь не отсвечивать, а завтра в обед уже уеду.

— Спасибо! — с чувством произнес Колтон, и нерешительно прикоснулся к моей ладони. — Ты так стойко переносишь лишения, что рядом с тобой чувствуешь себя каким-то недоальфой. Ты же наверняка хочешь чего-то особенного, но за тобой просто некому поухаживать. Проси меня на правах друга, буду исполнять твои желания.

Я вспомнил про заячьи ягоды и улыбнулся. Хотелось купаться, но Василий меня еще вчера предупредил, что парик не удержится, и все инкогнито пойдет коту под хвост. Мы с ним представили уплывающий по реке парик и поржали вдвоем. А я очередной раз раздраженно почесал голову — ходить в парике и спать в нем, было адским мучением. Каждый день я расчесывал эту гриву, то делал хвостик, то заплетал косички — на большее парика не хватало, иначе было бы видно, что волосы не мои. После косичек на меня стали странно коситься еще в автобусе, и Бисси в своей манере сказал:

— Ник, в этих косичках ты вылитая мечта педофила, да еще с животом. Просто атас! Ты даже во мне пробуждаешь что-то темное и неприличное, чувак.

А большого выбора-то и не было. Сегодня я разделил волосы на косой пробор и сделал два низких хвоста, закрепив парик, как обычно, заколками.

— Сок березовый хочу, кисленький, настоянный на сухофруктах или жареном зерне, — я вспомнил холодный квасок, который делал папа, еще когда мы жили в деревне, и горло перехватило.

— Ээээ… Поищу, Ники, — альфа был ошарашен просьбой и дезориентирован.

— Ник! Николя! Он написал! — на меня налетел Жу, сжимая телефон в руке. — Встреча на «Большом костре», через час, — его возбуждение сменилось ужасом, и он оглядел себя, — бля! И в чем мне теперь идти?

— В трусах и колготках. И не перепутай, Кутузов, — засмеялся я, — на голову — не трусы! — но увидев страдальческий взгляд готового заплакать омеги, смягчился. — Давай рассуждать логически: он приехал, хочет встретиться, он видел тебя в несуразном виде и не передумал, — мне кажется это гарантия того, что ты ему уже нравишься — и твой голос, и облик, и изюминка, — по мере монолога лицо Жу разглаживалось, и надежда стала разгораться в глазах. — Сам он тоже дурковатый, раз предложил прийти тебе в колготках, так что это ты должен опасаться, что он тебе не понравится, дурачок!

Через час мы были на традиционном вечернем сборище у «Большого костра» и по мере продвижения к центру я все больше и больше расстраивался, что не остался в палатке. Колтон бы меня одного там не оставил, а мне не хотелось привязывать его к себе фигурально. Многие приветствовали нашу группу, почти все рассматривали меня, ну, или мне так казалось.

Вокруг были разбросаны солдатики для охраны правопорядка, в центре находился костер — и совсем не большой — обычное кострище, просто рядом с ним была оборудована площадка для выступлений. Сейчас там пел маэстро о любви и, заметив нашу группу, махнул головой, приглашая подойти, не прерывая песню. Но я, яростно замотав головой, так что даже врезался в какого-то бритого альфу, стал искать место, куда можно было забуриться и спрятаться от всех подальше.

— Смотри! Смотри! Зайчики! — Жу шепотом заверещал, показывая пальцем на группу здоровенных мужиков с детскими колготками на голове, сидевших поодаль с гитарами в руках. Пятеро бугаев в косухах, с заклепками и шипами смотрелись в этом аксессуаре дико смешно, но они делали морду кирпичом, как будто, так и надо.

— ОЙ, — Жу замер, запнувшись, и на него налетели Бисси с Волли, Билл и Вилл и завалили растерянного омегу. На нас обратили внимание все, потому что это «ОЙ» перекрыло песню барда. Один из «зайчиков» поднялся и подскочил к Жу, поднимая того из кучи-малы и отряхивая. Торчащие уши красных колготок из верхнего кармана клетчатой рубашки Жу и синие на голове альфы все объяснили без слов, и Жу покраснел, как вареная свекла. Мне показалось, его сейчас удар хватит, но альфа вынул из кармана чудом не помявшийся цветок, вручил покрасневшему омеге и мягко сказал:

— Привет, Жу. Узнал?

Вокруг поднялся гомон, смех, аплодисменты и я, улыбаясь, оглядывал толпу, в надежде выискать место понезаметнее, когда в мою руку вцепился какой-то юнец и звонко заверещал:

— Ми…

— … стер Николя Боку, — выразительно глядя на «Папино несчастье» — бритого, с коротким ежиком волос; удивленного и восхищенного; в зеленой солдатской форме; худого и носатого альфу. — Иначе, — я угрожающе зашипел, — я всем расскажу про бутылку.

Я ухватил его за руку и повел в боковой проход, вытаскивая из толпы.

— А я еще подумал — ну точно вы, Ми… стер Николя. Странный цвет волос, конечно, да и место странное, и То… альфы вашего рядом нет, но в записи видно, что вы, — тарахтело это неудержимое ботало, пока я его утаскивал от людей подальше.

Колтону я махнул рукой, что все в порядке, но он все же пошел следом за нами, правда, не спеша догонять, давая нам возможность поговорить наедине.

— В какой такой записи? — остановившись и развернувшись к Роджерсу, я взял его за грудки.

Тот радостно улыбался во весь рот:

— Сейчас покажу! А, вот! — он протянул мне телефон с видео, где я пел «а напоследок я скажу». — А я вас вспоминал каждый день, Ми… Николя! Каждый! Я упорно тружусь, не ем теперь огуречных по…

— Ты кто? — Колтон преобразился в мгновение ока и нависал скалой над ставшим хрупким на вид юношей, держа его за рубаху на груди.

— Тшш! Колтон, тише. Это… это из прошлой жизни, оставь его, — Колтон повел ухом в мою сторону, не отводя взгляда от Роджерса, и Васятка захихикал, — «Как злой кот, ну вылитый дворовый котяра!»

— Еще раз спрашиваю — представься по форме! — рыкнул альфа, и Роджерс перестал дурковато и счастливо улыбаться, на автомате вскинул руку к пилотке и бойко отрапортовал:

— Боец пятой части Роджерс Доджерс!

— Тот самый Доджерс? — удивился альфа. — Что делаете здесь, боец? — властные командные ноты давались Колтону, как родные и некоторые сомнения стали закрадываться в мою головушку.

— Так точно! Тот самый! Так я это… с Николя хотел поговорить, — растерялся под конец Роджерс и нелепо взмахнул руками, оступившись и падая, запутавшись пальцами в моих волосах, сдергивая парик.

— Да чтоб тебя, лютик! — вскрикнул я, хватаясь за голову и напяливая парик обратно.

Колтон уставился на меня с ужасом, потом протянул руки и поправил парик на голове, я оглянулся и успокоился — вроде бы никто не видел, все смотрели на «зайчиков», обсуждая эпичную встречу в колготках.

— Ой, простите, Николя! А мой папа вначале проклинал вас разными неприличными словами, — затараторил растяпа, и сусел захихикал, вспоминая «бдядь», «зуга», «йобадый гаразь», — а потом, когда увидел каким я стал справным, даже похвалил вас.

— Так, боец, — Колтон нахмурился, — марш на место несения службы, и чтобы я больше не видел, что вы покидаете вверенный вам пост!