— Черт бы тебя побрал, Милош, — крикнул Тори с болью в голосе. — Я знал, что тебе нельзя доверять. Знал и поверил!

Ториниус вышел из комнаты, хлопнув дверью.

«Ну, теперь ты доволен?» — Васятка скорбно скорчил рожицу и заплакал.

А я лег на кровать, уставившись сухими глазами на потолок, и молча, без слез, застыл, опустошенный, понимая, что моя жизнь кончена.

30.

К утру, почти без сна, я вместе с Васяткой думал-думал и надумал остаться у деда на несколько месяцев. Сейчас у меня девять недель беременности, два-три месяца я смогу посидеть в глуши, прийти в себя, дописать вторую книгу. Интернет есть, общаться не помешает, зато буду подальше от Рикки-шмикки, Шиви-паршиви, Войто и прочих, желающих откусить от меня кусок. И от Тори.

«Ты не имеешь права быть слабым. Ты — папка», — сусел направлял мои мысли в нужное русло. — «Теперь ты сильным, умным и мудрым должен быть.»

«Ага. Ёж птица гордая. Пока не пнешь — не полетит.» — грустно улыбнулся. — «Тори никогда меня не простит, если ребенок будет от Войто.»

«А ты его простишь, если ребенок будет от Тори?»

«Как говорил Бродский, с неприятностями верный выход один: чем быстрее коснешься дна, тем быстрее всплывешь.»

«Ох, Тасенька! Мне кажется, дно мы еще с тобой не нащупали», — загрустил Васятка.

«Василий! Срочно выпусти пейсы из-под кипы и давай, поддерживай меня всеми четырьмя лапами. Мне сейчас надо распланировать свое будущее.»

«Лапы… крылья… Хвосты! А хвост пойдет?» — Василий выставил толстую задницу с облезлой метелкой хвоста и игриво повилял им.

«Другое дело!» — Я улыбнулся и воспрял духом. — «Все пустим в ход.»

Завтрак прошел в «теплой, дружественной обстановке». Мариано и Северинус выглядели намного лучше — здоровые, счастливые, улыбающиеся. Шелуха и позолота того аристократизма, который показывали в свете, облетела под воздействием деда, и их интерес ко мне был не надуманный, не с претензиями, а искренний.

«А дед умеет уговаривать», — ухмыльнулся Васятка. — «Интересно, сколько он с них шкурок спустил?»

Тори решал производственные вопросы даже за столом, он вернулся к той, прежней версии себя — делового человека, для которого я значил не больше стула или стола, был мебелью.

Аши разливался соловьем о том, какая выстроилась очередь к молодому шаману, все не могли дождаться, когда я приеду. Подначивал меня, с усмешкой, как я буду принимать ходоков. У всех обнаружились срочные дела к такому успешному колдуну.

— Кстати, Роджерс разругался с папой и уехал в город, напросился в армию. Куки, его папа, тебя ненавидит.

— Роджерса лучше отправить к неприятелю. Армия развалится изнутри, — улыбнулся я, размешивая творог с малиновым вареньем.

— Боюсь, цунами от такого дойдет и до нас, — засмеялся дед и все посмотрели на него с удивлением.

Видимо, давно никто не видел деда таким довольным и, вдобавок, смеющимся.

— Ох, Милош, ты так благотворно действуешь на старика. Жаль, что вы сегодня улетаете. Может останешься? — Дед с надеждой посмотрел на меня.

— А я как раз хотел попросить вас принять меня гостем на пару месяцев. — Я смущенно заправил прядь волос за ухо. — Здесь такой чудесный воздух, я быстро окрепну и малышу будет полезно.

— Исключено. — Тори отвел телефон от уха и посмотрел на деда. — Милош летит с нами. Ему надо становиться на учет, доктор сказал, что беременность нужно контролировать. — И он опять вернулся к прерванному разговору.

«Вот так, Васятка. План пошел по звезде…» — опешил я.

«Все, что ни делается — к лучшему.» — Василий почесал за ухом. — «Зато будешь вместе с Зори и Люсием с Радом.»

Мариано выловил меня уже в самолете, потому что после завтрака мы все приступили к сборам и были заняты упаковкой вещей. Аши приготовил мне из своих запасов несколько коробок, и я с удовольствием принял его грибы, варенья и соленья, поцеловав того в щеку.

Он обнял меня на прощание и похлопал по спине, шепнув:

— Ты сделал моего внука счастливым, Милош, там, на заимке. Совсем, как в детстве. Уважил деда, уважил. А ваша размолвка пройдет, не сомневайся. И ничего не бойся, все у тебя будет хорошо. Правнука покажешь?

— Обязательно, Аши! — заставил себя улыбнуться я. — Спасибо тебе, — я тоже шептал, — за самые счастливые дни в моей жизни на заимке. — А потом уже погромче добавил:

— А Петрыку передавай привет и Иридику тоже.

— Милош, — Мариано сел рядом со мной после взлета и заботливо уточнил, — как ты себя чувствуешь?

«Не про Бубочку спросил, заметь, про тебя!» — восхитился Вася.

— Спасибо, Мариано, все нормально.

— Ты бледный и несчастный, Милош. Мы с тобой не особо близко общались раньше, и я чувствую свою вину в этом, — он на мгновение опустил глаза, но тут же вскинул их, просительно глядя. — Я бы хотел загладить свою вину и больше общаться с тобой.

— Спасибо, Мариано, я не против, — слабо улыбнулся я.

— Зови меня, как раньше, МАри.

— Извините, Мари, я не помню ничего, что было раньше, до… — я резко вздохнул и посмотрел в иллюминатор. — Но я изменился и хочу, чтобы семья объединилась.

— Значит ты не планируешь лишать нас внука?

«Чей только это будет внук…» — пискнул сусел.

«Закопай стюардессу, Вася. До самых родов я априори считаю Бубочку сыном Ториниуса. Точка.»

— Ну, что вы… Конечно же, нет. Я всей душой за полную семью. Дети должны расти в любви.

Мари несмело улыбнулся и тихо сказал:

— Когда я был беременный Тори, мне было плохо с первого до последнего дня. Тошнота, рвота, есть не мог, постоянно по больницам лежал. Роды были тяжелые… Тяжело нам дался наш мальчик. Я так рад, что ты кушаешь хорошо. Может, тебе чего-то хочется особенного?

— На море хочу, погреться у солнышка. Известку погрызть. В общем-то ничего особенного.

Мне было так странно видеть этого человека с царской осанкой и взглядом самодержца таким простым, таким участливым… Но я был очень рад нашему сближению.

Мари кинул быстрый взгляд на мой живот и неловко отвел глаза.

— Хотите потрогать? — Внезапно решился я и расстегнул брюки, задирая рубашку.

Свекр быстро-быстро заморгал глазами, но сдержался. Растер руки, согревая, и аккуратно приложил правую ниже пупка.

— Тверденький, — прошептал он с восторгом. — Ой! А это не вредно? — Зачастил вдруг испуганно. — Может матка в тонусе? Как ты себя чувствуешь?

Мне было так приятно, что этот чужой в общем-то человек так заботится о нас, что я расслабился и улыбнулся, положив свою руку поверх его.

— Нет, Бубочке хорошо! Он послушный мальчик. Только по утрам тошнит чуть-чуть, и все.

Мари охнул и прижал левую руку ко рту.

— Бубочка?! — слезы потекли по его лицу быстрыми ручейками.

— Что случилось? Мари, вам плохо? — Я растерянно смотрел на этого прекрасного мужчину и не знал, что делать.

Он взял себя в руки, вытер слезы, продышался. Все-таки аристократизм не пропьешь. Умение держать себя в руках отработано было им в совершенстве.

— Моя вторая беременность была, когда Тори было три года. Он называл братика у меня в животе «Буба», и когда я потерял его… врачи еле спасли меня.

«Все, Тася. Он твой. Со всеми потрохами. Навсегда.» — Васятка растроганно качал головой. — «И делай с ним что хошь. Хошь — веревки вей. Хошь — против Тори используй.»

Мари показал мне детскую фотографию Тори, на которой толстощекий карапуз с черными кудрявыми волосами серьезно смотрел в камеру огромными глазищами. Я невольно улыбнулся:

— Он с детства был серьезным и красавчиком.

Весь полет о-папа ненавязчиво опекал меня. Увидев гримасу усталости на моем лице, тут же вызвал стюарда, обложил подушками, подоткнул плед, откинул спинку сиденья и уложил отдыхать.

Потом, после моего пробуждения, поил соками, кормил рыбой, ласково поглаживал по руке и быстрым, летящим шагом уходил проведать своего Севи, чтобы тот вовремя принял лекарства.