Тори не давал мне делать тяжелую работу, разве что просил подержать или посидеть на бревне, когда он его пилил, чтобы отремонтировать калитку в заборе или перевесить дверь в сарае. Запах чистого тела с небольшой примесью терпкого пота пьянил и будоражил, вздымая из глубин нерастраченный переизбыток нежности и желания.

Васятка теперь ходил, все время держась за пах, переваливаясь, как уточка, но молчал, со значением посверкивая глазами-бусинками.

Тело мужа уже было изучено до последней веснушки, до старого шрама на левой ягодице, косые мышцы живота, восхитительно прорисованные кубики пресса, округлый неглубокий пупок и мощные красивые ноги были облизаны моими взглядами, когда он этого не видел.

Спокойно смотреть на вздымающуюся грудь с курчавыми мягкими волосками, небольшие соски темно-вишневого цвета и слушать его голос, рассказывающий очередную байку про их с Альди приключения в детстве, не было никакой возможности. Приходилось находить причины часто отлучаться, чтобы умыться холодной водой и отвлечься от этой великолепной картины.

Он был так непохож на того Тори, которого я увидел в начале появления в этом мире.

«Но ведь и ты не похож на того Милоша, которого он знал, Тась!» — ласково сказал Вася. «Все люди меняются, и ты тоже теперь совсем не та Тася, которой была три месяца назад. И уж тем более не тот Милош, каким его знал Тори.»

Света в избушке не было, поэтому мы старались управиться с работой засветло. И писал я в блокнот, как только вдохновение нападало на меня. Вместо Люсия моим корректором и помощником как-то незаметно стал Тори. Вначале я несмело уточнял у него названия местности, грибов и ягод, растений этого мира, и как-то незаметно втянулся и после его подсказок понял, что он неплохо знает, о чем я писал в первой книге. Не наизусть, но на хорошую четверочку с плюсом.

— Когда это ты успел так хорошо изучить мою книгу? — вырвалось у меня после очередной подсказки мужа.

Он молча улыбнулся. И меня в очередной раз прожгло горячей огненной дорожкой только от одной улыбки.

— Как ты все успеваешь? — снова искренне удивился я, зная объем работы и интересов Ториниуса, который, как оказывается, пристально следил за моей работой и даже комментариями к ней, снежным комом нарастающих под каждой главой, выложенной в интернете.

— Никак не успеваю. — грустно улыбнулся он, приколачивая очередную планку к забору рядом со скамейкой, где я пригрелся на теплом дневном солнышке, подставляя моську под ласковые лучи. — Вот даже не уследил, когда ты стал таким милым, умным, внимательным и серьезным омегой…

Утреннюю тошноту Тори помогал пережить, подавая воду или тазик, когда я еще не вставал с постели. Мокрое полотенце на лоб, кислый чай, селёдку с луком с утра в постель, вообще всё, что только приходило мне в голову в данную секунду. Когда он заметил, как меня воротит с души от его парфюма после бритья, и я хватаюсь за рот, прикрывая его ладошкой, стараясь погасить приступ тошноты, он перестал пользоваться этим средством и ходил с раздраженной кожей лица ежедневно. И ежевечерне. Брился он два раза в день.

Тори завел традицию – каждый вечер перед сном, (вначале испросив моего разрешения, конечно), он рассказывал Бубочке коротенькую сказку, прижимаясь щекой к моему животу и целуя живот после этого. На мой стояк, который дергался под его щекой, мы оба не обращали внимания, делая вид, что так и должно быть, пока на третий день этой традиции я позорно не кончил после сказки и невинного поцелуя в живот, тоненько выстонав, содрогаясь всем телом.

Тори вышел тогда и гулял где-то по двору около получаса. Но я заснул, так и не дождавшись его возвращения.

А проснулся, когда стукнула дверь и Тори тяжело ввалился в комнату, поддерживая за талию и перекинутую через плечо руку окровавленного альфу.

25.

Подскочив на кровати, я вцепился в одеяло, не понимая со сна, что нужно делать: забиться в угол, бежать, хватать, спасаться…

— Милош, все в порядке. Все хорошо, — спокойным голосом, кряхтя, сказал Тори. — Не бойся. Этому человеку нужна помощь.

Тори говорил и продолжал идти, таща припадающего на одну ногу незнакомого мужчину в другую комнату. За ними оставался кровавый след.

Как только они скрылись в соседней комнате и альфа громко вскрикнул и, судя по звуку, свалился на пол, сшибая мебель и какие-то железки, которые еще долго грохотали по полу, я, наконец-то отмер, в голове прояснилось. Быстро вскочив в домашние брюки и сменив пижамную кофту на футболку, потому что в доме было к вечеру хорошо натоплено, я влетел в соседнюю комнату и замер в дверях, отшатнувшись и стукнувшись затылком о косяк.

Тори присел возле лежащего на полу чужака, пытаясь поднять потерявшего сознание альфу.

Почему-то на голове альфы была нахлобучена дедова железная кастрюля, и голова его моталась в беспамятстве на тонкой шее, и при каждой попытке мужа приподнять сползающее тело гулко стучала кастрюлей об пол.

— Батюшки! — вскрикнул я, хватаясь за сердце.

«Хуятюшки!» — перекривил сусел. — «Надо было сразу эти кастрюли убрать в шкаф, а не бросать на стуле, как только Тори чихнул на улице. Вот тебе и «батюшки»!» — саркастично выговорил мне суслик.

Грязная одежда не давала понять о сути полученной альфой травмы, и я присел рядом с альфами на корточки, дергая мужа за рукав.

— Тори, что случилось? Кто этот альфа и почему у него на голове кастрюля?

Муж растерянно и как-то расфокусированно посмотрел на меня, как в замедленной съемке, молча открывая и закрывая рот, видимо был оглушен случившимся.

«Торюсик, Торюсик… Косоглазый твой муж, лучше выбирать надо было. И дети у вас будут косоглазые» — скалился Василий.

Я в ужасе вытаращил глаза, нос к носу приблизившись к лицу Ториниуса и пальцами начал замерять у него расстояние от одного зрачка до носа, запомнив пальцами расстояние, переместил руку к другому глазу. Расстояние не сошлось.

«Ну пиздец. И правда дети косоглазые будут.» — ужаснулся я.

«Ну это в случае, если они от Ториниуса» — вякнул суслик, и мне захотелось нахлобучить кастрюлю уже ему.

— Ты чего, Милош? — Тори свел глаза в кучку, посмотрел на мой нос. — Что с тобой?

— Со мной ничего, а что с альфой? — я кивнул головой на лежащее неподвижное тело, переставшее громыхать кастрюлей по полу, потому что Тори оставил его в покое, озадаченно глядя на меня.

— Ногу повредил. Упал, скатился в канаву, напоролся на сук.

«Здравствуйте, девочки!» — заржал Васятка.

«Что-то не к добру его смехуечками разобрало», — подумал я и посмотрел на распоротую чуть выше колена штанину молчавшего чужака, окрашенную красным.

— Милош, детка, — голос Тори приобрел несвойственную для него нежность. — Посмотри на меня.

Тори взял мое лицо за подбородок и повернул к себе, внимательно рассматривая.

Я сморгнул и еще раз внимательно вгляделся в глаза мужа.

«Вася, бля! Нормальные у него глаза. Что ты меня пугаешь?»

— Пойдем, ты немного полежишь, ты устал и испугался, — Тори говорил со мной, как с деревенским дурачком, успокаивая и уводя от проблемы.

— Эй, — глухо донеслось из-под кастрюли, — не бдосайте беня оддого! Бде дичего де бидно!

Альфа зашевелился и попытался лёжа снять кастрюлю, но у него ничего не вышло.

— Тебя как зовут? — уставился я на грязное и тощее недоразумение, вывалянное в грязи по самую маковку, т.е. до кастрюли.

— Баба зовед бедя «дещасьде» — прогундело из-под кастрюли. — А дазбали Доджедсом.

— Роджерсом? — переспросил я.

— Да, — подтвердил, постанывая, чумазик, все еще пытаясь отделаться от алюминия на голове.

Мы с Тори ухватили его с двух сторон за руки и переложили на рядом стоящий диван.

— Снимай с него куртку и штаны, я воды закипячу рану обработать.

Чайник на газу засвистел, когда я выпотрошил аптечку и отобрал бинты, перекись, шприц и противостолбнячную сыворотку, и успел разорвать старенькую простынь на полоски.