— Проводи меня до машины, — поманил он меня и, развернувшись, без малейшего сомнения потопал по тропинке. У машины развернулся, погладил меня по голове и в своей грубоватой манере сказал:

— Милош, узнай Тори получше. Не такой уж он плохой. Просто у вас времени не было побыть вместе. Если совсем невмоготу станет, через неделю приеду сюда, выходи утром, погутарим. Ему только об этом не говори, Тори тоже надо отдохнуть, сам на себя не похож. Небось уже и не вспомнит, когда последний раз отдыхал. Там, в погребе есть запасы, а в холодильник я и рыбы и мяса привез заранее. Я надеюсь на тебя, мальчик. — Он неодобрительно качнул головой, видя, что я нахмурил брови и опустил голову. — Вашему сыну нужна семья. Подумай о нем.

Теплая шершавая рука, в трудовых мозолях, погладила меня по щеке, и дед решительно забрался в машину, аккуратно притворив дверцу.

Деревянная избушка, в которой надо было топить печь — весна еще только вступала в свои права и снег уже растаял почти везде, оставаясь только в гуще леса небольшими сугробами, и в избушке было зябко — была небольшой, из двух комнат и предбанника. Кое-что отремонтировать в ней действительно надо было, видно было, что жили здесь только летом, зимой она пустовала.

Тори занялся дровами, затопив печь, и теперь таскал их из пристроенной рядом сараюшки, а я остался раскладывать вещи. Первым делом я достал «аленькый цветочек», который чуть-чуть примялся, и улыбнулся, вспоминая тот день, когда вернулся муж.

Альдис тогда повез меня днем по магазинам, и я всю дорогу удивлялся — с чего бы такое рвение. Никакой особой необходимости ехать не было. И только когда мы вернулись домой, купив мне не костюм, как настаивал Альдис, а настоящий килт в чудную зелено-красную клетку с черными гольфиками и черным приталенным пиджаком и жилеткой, я понял, к чему была эта поездка. Настроение из-за покупки наряда было уже приподнятым, хоть я и понимал, что при беременности такой приталенный костюм носить долго не придется, но сам факт того, как на мне смотрелся прикид и вслед оборачивались не только альфы и беты, но и омеги, сильно улучшал настроение, которое последнее время постоянно стремилось уползти за плинтус. А когда я увидел мою комнату, всю заставленную красными цветами — тут были цветы всех оттенков красного, в вазах, горшках и даже в банках, а на моей постели сидел, волнуясь, Ториниус, только тогда до меня дошло, к чему это всё было.

Я удивленно озирался, стараясь не показывать радости, но она сама пробивалась на лице улыбкой.

— Я не знал, какой именно «аленькый» цветочек ты хотел, муж, поэтому решил, что ты сам выберешь, — Тори неуверенно улыбался, жадно разглядывая мою фигуру в килте и пиджаке.

Поглаживая бутоны руками, я ходил мимо букетов в растерянности. Конечно же, аленького цветочка из моей сказки здесь не было. Но и разочаровывать мужа не хотелось.

«Тась, а Тась, чо делать будешь? Старался же, выбирал…» — Васятка завис вместе со мной, решая какой цветок назначить сказочным. — «Да бери уже любой, вон самый неказистый. В сказках так и бывает обычно… бери замухрышку, а он превратится в алого лебедя!» — настаивал Василий.

Обернувшись, растерянно пробежал глазами по цветам еще раз и увидел, что Тори встал на одно колено и протянул из-за спины руку с… бумажным тюльпаном, сложенным в технике оригами. Раскрашивали цветок ярко-красного цвета фломастером, на нем были видны штрихи, а каждый лепесток был украшен небольшими стразами вишневого цвета.

— Я не нашел среди живых цветов аленького, поэтому пришлось сделать самому. — Тори тепло улыбался и внимательно смотрел на этот раз только в глаза. — В твоей сказке этот цветок не так описывался, но у нас же другая сказка, правда?

Взяв цветок в руку, заглянул внутрь и увидел, что на каждом лепестке внутри были написаны буквы «И», «Л», «И», «М».

«Ну ты тупка, Таисий Валерьевич!» — Василий хлопнул себя по лбу лапкой. В его исполнении фейспалм выглядел смешно. — «„Мили“ там написано, „Мили“!»

Улыбка медленно, но неуклонно раздвигала мои губы, когда я заметил в серединке цветка фасолинку — белую, с нарисованными скобочками-глазками и скобкой-улыбкой, как будто она спала, свернувшись калачиком, и улыбалась.

«Бубочка!» — завопил Васятка. — «Ну мимими же!» — Он прижал к груди лапки и радостно расплылся в улыбке, отзеркаливая мою. — «Поцелуй уже дарителя, не томи!»

Фасолинка была по контуру тоже выложена стразами и свет, попадая внутрь цветка, преломляясь, бросал блики на лепестки. Видно было, что времени на это Тори потратил много и делал с душой. Самый настоящий волшебный аленький цветочек.

Тори ждал моей реакции, не торопя меня, а я вдруг по-девчачьи в голос разревелся.

— Милош, ну ты чего? — Тори поднялся с пола и обнял меня, прижимая к себе и поглаживая по волосам. — Я не хотел тебя расстраивать, — убитым голосом расстроенно произнес.

И вот это все в совокупности отменило наш такой долгожданный секс, потому что я рыдал и рыдал и мне было по кайфу рыдать. Мне теперь было многое по кайфу из того, чем я раньше не занимался. Гормоны-с…

«Подлизывается…» — Васятка бдил, ни на секунду не оставляя меня наедине. — «Или за Бубочку переживает.»

Так я мужу тогда и не дал. Тори не просил, видимо боялся, что я подумаю, что это плата за подарок. Хотя, конечно же, его выпуклость в брюках говорила о многом.

«Ну, не так уж и о многом… Хотя размерчик, конечно, что надо.» — Василий был весь в меня — любил и умел поддеть. — «Может дашь? Бубочка, вон, требует. Да и ты об этом сколько мечтал.»

«Василий Алибабаевич! Хоть ты не уговаривай! Иначе Тори подумает, что я теперь легкодоступен и как только он свистнет, буду раздвигать перед ним ноги. „От тебя требуется только одно…“»

«Ага» — хитренько улыбнулся Вася. — «Но много раз.»

От подзуживаний сусла, от близости такого желанного мужа, от всех этих цветов вокруг, от водопада слез, которые так и не останавливались, мне становилось только хуже и противостоять желанию было все труднее. А еще все время крутилась в мозгах фраза, брошенная Шиви: «Растолстеешь, будешь ныть, капризничать и опротивеешь Тори.»

Муж, не зная, как справиться с моими рыданиями, подхватил меня на руки, бережно прижав к себе, и носил по комнате, укачивая как ребенка. И укачал. Не в том смысле, что меня затошнило, а усыпил. Потому что проснулся я уже выспавшимся и отдохнувшим.

Поначалу, конечно, испугался — лежу весь в цветах, только что оркестр не играет, а потом сразу вспомнил Тори и увидел тюльпанчик, лежащий на столе.

А через пару дней после приезда пришел вызов от Иридика, что дед совсем плох, надо приехать, если хотим успеть попрощаться…

Разбирая чемоданы я поглядывал в окно, как Тори колол дрова. Интересссссно… Это он сублимирует? Взглянув на свою правую ладонь и не найдя там мозолей от своих ежедневных воспоминаний о муже, удивился.

«Да ладно, мозолей нет, но скоро будут. Кстати, ешь больше кальция — рога у тебя тоже не растут. И чего ты уперся и заставляешь страдать троих?» — Василий все чаще закатывал глаза вверх, я боялся, что у меня, с таким положением дел, сусел станет косоглазым. — «Ну что такого — он твой муж. Дашь разочек, небось не смылится нигде.»

«Вася!» — я делал зверскую рожу и медленно вдыхал и выдыхал, пытаясь успокоиться. — «Не провоцируй! Может ты про Шиви забыл?»

«Глубокоуважаемый Таисий Валерьевич. Восклицательный знак. Ты дурак, что ли? Наивный чукотский вьюнош, блин. Видел его стояк? Вряд ли после Шиви у мужа не укладывался бы этот орган. Или ты думаешь — он маньяк, у которого стоит на капризных беременных, которых тошнит по утрам, или его стояк — реакция на твои рыдания?» — Василий сидел на камне в позе «Мыслителя» Родена и наставительно изрекал мудрые мысли, которые мне, почему-то, в голову не приходили.

«Всё равно не дам! А то он не то обо мне подумает», — я задрал подбородок, вскинул голову и заодно разглядел закопченный потолок. — «Побелить бы не мешало. Но это уж точно летом, не сейчас. А то долго сохнуть будет.»