— Ну, тогда расскажи мне сказку. Что там дальше будет с Гарри? — дыхание в трубке было прерывистым.
«Оу! Секс по телефону! Как мило» — умилился суслик, дрожа вибриссами и хлопая ресничками.
— Лучше… ты… мне… — хрипло выдохнула я, понимая, что голос Тори в телефоне лучше его подушки, и представляя, что это его рука сейчас забралась ко мне в штаны и гладит меня, гладит, крепко водя колечком из пальцев снизу вверх, возводя на престол удовольствия.
«И лучше эротическую» — подсказал нежным голоском Васятка, поглаживая себя по паху.
— … и лучше эротическую, — повелась я вслед за суслом.
Короткий смешок донесся из трубки:
— Я не знаю эротических сказок. Это ты у нас сказочник, Милош.
«Ну, вот…
Опять весна,
Опять грачи,
Опять не дал,
Опять дрочи…» — расстроенно сказал суслик.
— Даже этого ты не можешь… — я не могла прекратить разговор, мне нужен был этот голос взамен подушки, иначе опять впереди грядет бессонная ночь и жаркие жалящие простыни. — Ну, хоть таблицу умножения ты знаешь, двоечник?
— М-м-м… сейчас посмотрим, может быть я тоже все забыл, как некоторые? Дважжжжды два — четыре, — начал муж, и это было похоже на «я облизываю твои пальчики», — дважжжжды три — шеееесть, — его голос соблазняющей змеёй вползал в сознание, туманя мозг, рука сама двигалась вверх-вниз и очнулся я на фразе «трижды десять — тридцать», от того, что вскрикиваю «даааа, дааААА, ДААААааа», тяжело дыша в оргазменной неге, с пульсирующим членом в руке.
— Ох, Милош! Какой же у тебя сексуальный голос! — продолжил муж своим бархатным подрагивающим тембром и последняя судорога пробежала по моему телу. — Мне сегодня снился чудесный сон, и ты был в главной роли. Постони для меня, Милош!
— Аххх, аааааааАаАААааа, — на выдохе выстонал я, то повышая, то понижая голос, модулируя стоны. — … ААааааПЧХИ! Спокойной ночи, милый!
— Ах ты… Ах ты, засранец мелкий! Ну, я тебе…
Я нажала на отбой и не стала слушать, какие кары мне грозят.
Хотелось спать, но нужно было собрать осколки кружки, чтобы Радеуш утром не порезался. Да я и сама могла наступить на осколок. Кусков было семь и все крупные. Завтра утром склею, надоело, что все меня тут считают криворучкой и раздолбаем. Поставлю на полочку и все будут думать, что она целая. В процессе протирания пола я, зевая, попыталась подсчитать, сколько денег у меня останется после оплаты квартиры Люсия, и на сколько еще останется, и вдруг почувствовала шевеление в паху…
— ФАКИН ШИТ!
Суслик мерзко захихикал, меленько дрожа и прикрывая рот лапкой:
«У тебя теперь встает на таблицу умножения, Тася!»
И все равно я быстро и сладко-сладко заснула, только смежив веки, впервые со дня пропажи подушки.
19.
«Потерпи, потерпи…» — ворчал Васятка. — «Зачем вообще было устраивать это празднование?»
«Яростно плюсуюсь, Вась. Познакомиться с нужными людьми можно и в будний день — приехать в офис или договориться по телефону. Цирк с конями устроили» — но вопреки всем своим мыслям я улыбалась приклеившейся к лицу улыбкой и благодарила, благодарила, благодарила за поздравления и подарки.
Постоянный стресс давал о себе знать — при малейшей нервозности желудок скручивало от боли и хотелось лечь и полежать. Все эти проблемы с книгой, наркозависимость от отзывов и прибывающих читателей, постоянные мысли как построить сюжет, подпустить ли гейской любви (хотя бы намеками и завуалированно), или не стоит рисковать, приезд Тори, террор папы, заставлявшего меня ездить по салонам и бутикам, чтобы на дне рождения выглядеть лучше всех, довели меня до цугундера.
Папа, увидев меня за два дня до праздника, испугался. Сине-зеленый кузнечик с огромными глазами и усталостью на лице перепугал его почти до потери сознания. Пришлось отпаивать валерьянкой и принять при папе сразу горсть витаминов, иначе тот грозился прямо сейчас вызвать скорую и запереть меня в больнице. И выполнять все, что требовал от меня родитель.
Даже лично съездить к мужу министра здравоохранения и передать пригласительные. Сколько бы я не закатывал глаза, тут папа был непреклонен.
— Это очень, очень влиятельный омега. Одно то, что его муж держится на посту более двадцати лет, говорит о многом. Поверь мне, Милли, знакомство с ним дорогого стоит. Таких людей надо знать лично, даже если ни он, ни его муж на твой праздник не придут. Послушай папу хоть раз, чудушко ты мое тощее!
Господин Оллиус был похож на соседскую бабушку, сухенькую, надменную, мудрую старушку. Хотя нет, старушкой ее язык не поворачивался называть. Женщ… ой, омега, знающий себе цену и всему вокруг тоже.
— Мистер Лайонеш, как приятно вас видеть! Присаживайтесь, пожалуйста! — он плавно повел рукой, указывая на тахту, обтянутую красивой бело-голубой тканью. Вся комната была выдержана в этих светлых, умопомрачительно легких тонах и просто дышала богатством и изысканностью, начиная от мебели и заканчивая милыми вещичками.
Пятеро слуг в идеально сидящей на них униформе стояли вдоль стены, приподняв подбородки и опустив глаза, замерев в ожидании приказаний.
— Криди, принесите, пожалуйста, чай. — Голос омеги не был приказным или надменным, но почему-то его хотелось слушаться.
«Ну, ты попала, Тася!» — сусел страдальчески скорчил рожицу. — «Чай — это надолго.»
— Благодарю вас, мистер Оллиус, но…
— Мистер Лайонеш, зовите меня Лиас. Неужели вы думаете, что любой омега, увидев таким уставшим, выпустит вас из дома без чашечки чая? Куда смотрит ваш папа? — Лиас огорченно покачал головой.
— Спасибо, Лиас! — все возражения были отметены одним предложением, так что пришлось заткнуться и сесть.
— Тем более, что вы такая неоднозначная личность, уж простите, мистер Лайонеш. — омега собственноручно разлил чай в чашки и подвинул мне поближе малюсенькие пирожные разных видов. — О вас столько противоречивых новостей в интернете, что мне бы хотелось лично познакомиться с вами, прежде чем позволять своим внукам читать вашу сказку про мальчика со шрамом. Хотя кто-то ее им уже начал читать, — Лиас поднял голову и посмотрел на замершую прислугу, — но не признается.
О, да. Я все-таки поискала о себе информацию в сети. И зареклась этим заниматься. Меня потом Люсий отпаивал валерьянкой и вытирал слезы. Я начала смеяться, а потом не смогла остановиться и плакала еще долго. Нет, я знала что о знаменитостях иногда такое пишут, что дом открытых дверей в дурдоме просто отдыхает. Но, блэт!
Обсасывался каждый мой поступок — от заклятия Виччерри на импотенцию, до убитого одним взглядом волка на подлете, от странных кукол до Петрыка с лысой гузкой. У кого-то повздувались все банки с консервацией в Таежном, у кого-то целая бочка с грибами пошла розовой плесенью, а уж болячек сколько после моего появления повалило — и деда Аши, кстати, тоже я сразила.
Тут были и слухи про мой побег — их я читала особо дотошно, часто сглатывая и стараясь не сблевать, мне надо было найти подоплеку моего побега. Но увы. Грязь-грязь-грязь, домыслы-вымыслы-гадости. Нет, были и те, кто заступался, но их было ничтожное количество.
А когда дело коснулось книги, читатели — в основном папы и дедушки детей, которые это читали, принялись возмущенно выть, что я вот этими же руками, которыми колдовал, пишу страшную книгу, и читать ее нельзя, иначе внуки научатся колдовству и наступит хаос.
И мужа я приворожил. И фотку с обведенными коленками и оттопыренной ширинкой Тори всяко обсуждали. Увеличивали, на свет и тени раскладывали, под разными углами крутили, и всячески осуждали за аморалку. Как можно! Ни стыда, ни совести, ни отца, ни папеньки! В общественном месте! Фи!
Но были и другие, которые хвалили книгу, от души хвалили, расспрашивали, восторгались, ждали проду с нетерпением. И их было больше. Не сразу, конечно. Но они как-то скопом справлялись с кликушами, расчленяя на составляющие и указывающие на их грехи, выводя на чистую воду, на пальцах показывая, что верить в шаманство и оставаться при этом современным человеком так же глупо, как безнравственно обсуждать чужие личные предпочтения — в общественных местах, на коленях, или в миссионерской позе дома, при выключенном свете — это дело лично каждого.