- Маша, ради выходного…

- Ни рубля не дам! Нет у меня!

- Марья! Всего на одну.- Дмитрий шатко встал из-за стола и поднял вверх большой палец, как бы подтверждая: на одну «беленькую» - и не больше.

- И где я тебе напасусь? Вон тес покупать надо, крышу перекрывать. А на какие шиши? Все прахом идет! И все через вино! И Петьку туда же, за собой!

- Ты Петьку не тронь,- и Дмитрий тяжелой ладонью рубанул по воздуху.- Я с Петьки шкуру спущу, в случае чего. А на одну ты нам дай. И баста, завтра на работу.

- Не дам! Сказала - не дам.

Марья решительно, с суетливой поспешностью, заметив, что Дмитрий направляется в зал, первой ушла из кухни, слыша за спиной голос мужа:

- Я знаю, где ты кубышку прячешь! Не дашь - все раздербеню. Я что, не хозяин в доме? И выпить нельзя?

В шкафу, в комнате сына, под грудой поношенного белья лежит сверточек с деньгами, и Марья вспомнила, что на днях при муже доставала из него двадцать пять рублей на оплату ремонта телевизора. Неужто Дмитрия к тому узелку потянуло? Она же их для всякой нужды скопила: где дом поддержать надо, где тряпку купить какую. Подсчитать-то, двое они много зарабатывают. А и не видать денег, как песок между пальцев уходят.

- Куда ты, куда, Дмитрий? - загородила Марья дорогу к шкафу и мельком глянула на Петьку, будто хотела найти у него поддержку.

А тот понуро стоял спиной к подоконнику с единственным желанием - вырваться на улицу и не видеть очередной ссоры отца с матерью. И он бы сбежал, но, встретившись с умоляющими глазами матери, остался.

- Марья! Червонец - и я ушел.

- Не дам! Сказала - не дам!

Марья, опережая мужа, рывком открыла створку шкафа, проворно сунула руку в глубь ящика и тут же почувствовала на плече тяжелую руку Дмитрия. Испугалась: что делать, куда деньги? Нащупала тугой маленький узелок и бросила его за спину мужа, к ногам сына.

- Беги, Петя! Беги!

Отчаянный, со всхлипами голос матери взвел Петьку, как пружину. Он быстро нагнулся и, пока отец разворачивался к нему своей широкой сутуловатой спиной, схватил узелок и рядом с тяжелой отцовской рукой, вытянутой к нему, проскочил на кухню, сунул ноги в ботинки, схватил пальто и шапку и выскочил во двор. Оглянулся, не гонится ли за ним отец, пробежал через двор и хлопнул калиткой. Петька хотел зашнуровать ботинки, застегнуться, но из глубины двора послышался голос Отца, и он завернул в узкий проулок с такой поспешностью, как будто отцовская рука уже нацелилась в его воротник.

Петька шел и оглядывался, шнурки его ботинок волочились по снегу. Он привел себя в порядок лишь на окраине поселка. Почему он пошел туда, Петька и сам не мог ответить. Он посмотрел на зажатый в ладони тугой узелок и осмотрелся, нет ли кого поблизости. Заметил ящик, торчащий из-под снега, и сел на него. Конечно, на этом ящике его далеко видно. Далеко-то далеко, но кто различит, чем он занят? А к нему незаметно никому не подойти - вокруг открытое место: справа поселок, а слева, в реденькой дымке, город.

Петька развязал белую тряпицу и присвистнул: у него еще никогда не было в руках столько денег. С оглядкой начал пересчитывать купюры. Четыреста семьдесят рублей! Какая куча денег! На них можно запросто купить лодку, и еще останется.

Петька крутнул головой вправо, влево, не подходит ли кто, завязал в узелок деньги, сунул под шапку - так будет надежней - и направился к дороге, ведущей в город. Мать ничего не скажет, если он возьмет рубль на кино и на обед - забежит в столовую. Пока он продирался по целинному снегу, не раз приходилось придерживать шапку на голове. В конце концов Петька решил, что лучше будет, если он спрячет деньги в карман пиджака.

На шоссе Петька без труда перемахнул через борт проходившей машины - скорость у нее была невелика, на ухабах не разгонишься. Заметив Петьку сквозь заднее стекло в кузове машины, шофер показал кулак, но тормозить не стал, а погнал в город. Видно, торопился.

Петька спрятался за кабиной, чтобы поменьше задувало встречным ветром, и пощупал узелок в кармане. На месте. Знал бы шофер, сколько у него сейчас денег! Вот бы удивился! И вообще, вряд ли кто из его знакомых ребят сразу имел такую сумму. У дяди Феди и то не бывает. Как мать говорит, они у него не задерживаются, получил - и нет, все пропивает. И зачем тогда столько денег зарабатывать, если все их на водку тратить? Одевается он как попало, его в поселке никто, наверно, в праздничном не видел: зимой - в телогрейке и валенках, летом опять же в рабочем. А в клуб и не заглядывает. Вот бы Петьке каждый месяц целых двести рублей! Он бы прежде всего лодку купил, чтобы погибшего летчика побыстрей отыскать, а потом красивое платье матери. Зеленое! Как лужайка в лесу. А отцу - бутылку. Во! Все были бы довольны! Конечно, отец бы тогда в честь первой получки и его бы к столу пригласил, как равного с ним, как мужчину. И Петька бы выпил и сказал отцу, не надо так с матерью, она ведь по ночам не спит, когда его дома нет. Все думает, как бы хмельной под поезд не попал или не заснул на снегу. Бывают дни, она все пути на станции избегает, все складские закоулки. А отец еще и ругнется, когда она его в укромном месте отыщет вместе с дядей Федей. И увести не увести, и стоять не выстоять. Так и караулит где-нибудь за углом, пока отец домой не соберется.

Петька вздохнул. И с ним матери достается. То бабка Матрена нажалуется, то еще кто из соседей в крике заходится: «Ты, Марья, уйми своего непутевого! Не то к участковому сведем!» А чего унимать-то? Ну, керосином гусей напоил, ну, сторожа к лавке приклеил, ну, если в кино чего-нибудь крикнет, чтоб не спали. И сразу - уйми…

- Пригрелся! А ну вылазь. Расселся как в автобусе! - Это шофер, высунувшись из кабины, стал ругать Петьку. «И когда он остановил машину?» - Ты что же, думаешь, я так по всему городу тебя повезу? Выметайся, некогда мне тут с тобой!

Петька спрыгнул на затекшие ноги и с обидой глянул на водителя.

- Чего я тебе, кузов отсидел?

- Отсидел не отсидел,- чуть запнувшись, ответил шофер,- а прыгать на ходу никому не позволено. Вон остановка, иди на автобус, если надо,- и запустил мотор.

- Взрослого ты бы в кабине довез, рупь дали бы. А с меня что? - с обидой упрекнул Петька и вдруг вспомнил, что у него много денег. И он понял, почему его вдруг так сильно потянуло в город. Магазин «Спорттовары» возник перед его глазами осязаемым видением, и сквозь высокие витринные стекла он уже видел подвесные лодочные моторы и дюралевые лодки. На одной из них красным написана цена - двести семьдесят пять рублей. Вот такую Петьке и надо! А лодочный мотор ему ни к чему. Он и на веслах куда угодно догребет.

Петька глянул на пустой кузов грузовика. Вот бы договориться с водителем! Он бы и погрузить помог, и до дому довезти.

- Дядь, поехали в «Спорттовары», а?

- А в Москву, в ГУМ не желаешь?

- Я серьезно… Я не за так.- Петька поспешно вытащил узелок из кармана, быстро развязал его и показал водителю содержимое.- Вон у меня сколько!

- Ого! - и шофер присвистнул.- И что ты хочешь в «Спорттоварах»?

- Лодку! За двести семьдесят пять рублей!

- И чтоб я тебе довез?

- Ну…

- И заплатишь?

- Как все.

- Гм… Ну, садись.- Шофер услужливо щелкнул замком правой дверки и газанул, торопя Петьку сесть в кабину.

Красное угреватое лицо шофера Петьке не понравилось. Наверно, потому, что слишком уж было похоже цветом на отцовское, когда тот, с дядей Федей или еще с кем, успевал опустошить бутылку, а то и еще одну. Ладони у шофера крепкие, пальцы даже с виду жесткие, с темными прожилками от машинного масла. А как же - работает. Вон у Спиридона Ивановича пальцы в чернилах и костюм в мелу. А отцовские руки? Они всегда темно-коричневого цвета и будто бы в трещинах. Он и зимой и летом без рукавиц работает…

- Куда тебе лодку? - уже разогнав машину, полюбопытствовал шофер.