— Эскиз, понимаю. А деррики?

— Если делать колеерез, деррики верхний склад, несколько гигантов нижний склад, то наши старики будут работать двенадцать часов каждые сутки, пока все не будет готово. Умное дело приятно работать, товарищ директор.

Горячая волна радости захлестнула Ковалева. Будут работать по двенадцать часов в сутки, пока все не будет сделано! Вот это старики! Люди, имеющие право отдыхать на пенсии... А что же молодые?

Ковалев, совершенно забывшись, засунул в рот большой палец правой руки и впился в мастера прищуренными серыми глазами. В своем мозгу он не только обеими руками, но и зубами уже держался за эту мысль. Так должны работать все! Пока леспромхоз не вылезет из прорыва!

А Копи ер продолжал:

— У нас есть свободный время, много свободный время. Вечером нет чего делайт. Можно работать много часов. Мы танцуем клуб только воскресенье, и то не все. Есть такие старые, которые уже не танцуют.

— Скажите, товарищ Коппер, своим старикам, что мы им хорошо заплатим за эти дополнительные четыре часа. Пусть постараются как можно быстрее сделать деррики и колеерез.

— Нет, нет, нет! — замахал Коппер руками. — Старики не будут работать для деньги. — И, перегнувшись всем туловищем через стол, назидательно добавил: — Такой люди могут дополнительно работать только для механизации тяжелых работ и экономия рабочей сила. Только.

Пешков Георгий Павлович — высокий, солидный, лет пятидесяти, голова с проседью, лысеет. Он ею подергивает вверх и влево — застарелый нервный тик. Курит прямую трубку.

— Извините, Сергей Иванович, — обращается он к Ковалеву, протягивая через стол большую руку, — на спецлесе был, несколько дней проездил. Заготовляем авиалес, приисковым порядком, приходится далеко забираться. Пешков, Георгий Павлович, — отрекомендовался он. — Раньше-то Егором звали, а теперь вот, при Советской власти, в Георгии произвели. Будем знакомы. Я здесь, говорили вам, очевидно, заготовкой и трелевкой занимаюсь, начальник службы лесозаготовок по должности.

— А что, Георгий Павлович, не перейти ли нам сразу на «ты»? Я ведь вам в сыновья гожусь, а вы мне отцом могли бы быть. Договоримся?

— Это надо у вашего настоящего отца спросить, захочет ли он мне такого молодца отдавать, — шутливо ответил Пешков.

— Нет отца, умер в шестнадцатом году.

— Тогда дело ваше, Сергей Иванович, — уже серьезно проговорил Пешков, — предложение ваше буду считать как большое доверие ко мне и служить буду верой и правдой.

— Раз договорились, Георгий Павлович, тогда доставай карту леспромхоза и знакомь меня с хозяйством — с начала до конца.

— С чего начнем, с плана лесонасаждений?

— Нет, этим мы давай лучше кончим. Подними карту промышленного освоения лесов леспромхоза.

Пешков развернул карту и начал рассказывать:

— Вот центральный поселок. Здесь живут рабочие нижнего склада, механизаторы, дорожники, грузчики и часть лесорубов. Во втором и третьем поселках живут только лесорубы и трелевщики. А этот поселок — мы его четвертым называем — предназначен для того, чтобы в нем жиля шесть дней в неделю те лесорубы и грузчики, у которых семьи в центральном поселке. Они домой приезжают в субботу вечером, а в понедельник утром снова уезжают на шесть дней. Леспромхоз работает на базе трех тракторных дорог: вот эта — восточная круглолежневая, эта — западная лежневая. По ним лес можно возить круглый год. А вот — тракторно-ледяная, основа, так сказать, нашего существования. За четыре месяца надо ухитриться выхватить по ней больше половины годового плана леспромхоза. И тут-то у нас ничего и не получается. По ледянке везем кубов триста, а надо бы около девятисот.

— А в чем дело, Георгий Павлович, как ты считаешь?

— Боюсь оказать, Сергей Иванович, я в этом деле советчик плохой, а вернее сказать — никакой. Вот обеспечить ледянку древесиной — могу, тут я не подведу. Сейчас на верхних складах месячный запас лежит, и трелюем мы каждый день по семьсот кубов. Жаль, если останется в штабелях на лето, усачам на съедение. А товар-то уж очень добротный.

Ковалева несколько покоробило от такого предсказания Пешкова.

— Ну, насчет оставить на лето в штабелях... я тебе, Георгий Павлович, откровенно скажу: если ледянка работать по-настоящему не будет — нам с тобой здесь делать нечего.

Пешков задергал головой. Пыхтел трубкой, выпуская большие клубы дыма. Но пока молчал, не возражал.

— Нужна твоя помощь, Георгий Павлович, — обратился Ковалев, — дай двенадцать самых здоровых и сильных лошадей.

— Это куда? — Пешков сразу замер и вынул трубку изо рта.

Директор вспомнил разговор с мастером по погрузке Вороновым на верхнем складе: «Деррики Коппер, может, и сделает, но лошадей товарищ Пешков не даст...».

«Как это он сказал? — мелькнула мысль у Ковалева. — Буду служить верой и правдой?! Посмотрим, как это выглядит на деле».

— На верхнем складе работает всего два деррика в одну смену, а надо семь дерриков в две смены. Помоги лошадьми.

— Когда нужны?

— Через день.

Пешков развернул на столе план лесонасаждений леспромхоза.

— Лошади будут. Станем лес смотреть?

— Давай посмотрим, что судьба выделила на нашу долю...

— Общая площадь хозяйства, — начал рассказывать Пешков, — около ста пятидесяти тысяч гектаров. Лесопокрытия — больше ста тысяч. Перестойного и спелого леса около десяти миллионов кубометров в ликвиде. Шестьдесят процентов — елка, тридцать — сосна, десять процентов — береза и осина. Годовой план по заготовке и вывозке ты знаешь. Если такими темпами будем рубить, лет через сорок весь лес вырубим.

— А средневозрастных и приспевающих сколько?

— Считай, вовсе нет.

— Тогда лесу у нас с тобой на сорок лет не хватит, за тридцать все вырубим.

— Как так? — всполошенно спросил Пешков.

— Очень просто, Георгий Павлович. Объемы заготовок леса, надо полагать, будут с каждым годом увеличивать.

— Но ведь нельзя этого делать, Сергей Иванович, — взмолился Пешков, прижав руки к груди. — Ты же отлично понимаешь! Что значит сорок лет работы для леспромхоза? Тьфу! Плюнуть — и растирать не стоит.

Пешков действительно плюнул и отошел в угол кабинета.

— Я раньше, до революции, у хозяев работал. Вот этих лесов, — он снова подошел к столу и обвел карту леспромхоза по периметру, — этих лесов на тысячу лет хватило бы, на веки вечные. А теперь, ты говоришь, даже не на сорок, а на тридцать лет... Нет, Сергей Иванович, ты мне объясни, — он замотал головой, — я так, спроста, не пойму.

— Ты, Георгий Павлович, — заулыбался Ковалев, — так обрушился на меня, словно я всему виновник. Ты же сам оказал, что если столько рубить, сколько рубим, то лет через сорок...

— Значит, снижать план нашему леспромхозу надо! — прервал его Пешков.

— Вот я тебе и сказал, чтобы ты не бродил в потемках. Не снижать, а увеличивать, очевидно, будут план нашему леспромхозу. Да и не только нашему. Пятилетним планом предусмотрено увеличить объемы заготовок леса по Карелии в 1942 году до семнадцати миллионов кубометров в год.

— Мы же так весь лес к чертям вырубим...

— Потребность народного хозяйства в древесине растет. Страна строится. А наша Карелия заманчиво удобно расположена: тут и железная дорога, и Беломорско-Балтийский канал. Везти лес недалеко и очень дешево.

— А я-то, старый дурак, успокаивал себя, думал, что по Карелии лесу считать не пересчитать. Внуков и правнуков своих лесному делу учить собирался...

Пешков сел на стул и низко опустил лысеющую голову, упершись локтями в колени. Он был совершенно расстроен.

— А что же мы, Сергей Иванович, будущим поколениям скажем? — спросил он, подняв голову и тяжелым взглядом уставясь в глаза Ковалева. — Нам, мол, жилось неплохо, а вы живите, как бог на душу положит?

Ковалев, стоявший за столом, повернулся к Пешкову боком, пожал плечами и промолчал.

Что он мог сказать? Ознакомившись с планом развития народного хозяйства Карелии в третьем пятилетии, он отлично понял, что при намеченных объемах лесозаготовок и при полном отсутствии работ по лесовосстановлению карельские леса неизбежно обрекаются на уничтожение. Как быстро это произойдет — вопрос времени. Ковалев понимал, что такие дела с бухты-барахты не планируются. У правительства могут быть высшие соображения на этот счет. В любой день может поступить указание о широком развертывании лесовосстановительных работ, и тогда все изменится в лучшую сторону. Но сейчас он ничего не мог ответить Пешкову на его вопрос.