Вячеслав Константинович Королев

В ЛЕСАХ КАРЕЛИИ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

В кабинет парторга леспромхоза Поленова вошел начальник службы движения Сясин.

— Значит, приехал новый директор? — криво улыбаясь, обратился он к парторгу.

— Приехал, пошел с комендантом устраиваться на квартиру, — прекратив писать и отложив ручку на чернильный прибор, весело ответил парторг.

— Новый год — новый директор, — не отрываясь от журнала, который он рассматривал, сидя за длинным столом для заседаний, безучастно обронил председатель рабочкома Ольшин.

— Говорят, молодой, совсем еще мальчишка, — продолжал Сясин, — ты его видел?

— Видел, встречал на вокзале, — кивнул Поленов. — Действительно молодой. Но он инженер, лесную академию окончил. И в лесу, как я понял, поработать успел.

Сясин резко отвернулся от парторга и, заложив руки за спину, начал нервно вышагивать от стола к стене и обратно. Улыбка сошла с его лица, оно сделалось строгим, а серые глаза зло заострились.

— Не пойму я товарищей из обкома, — заговорил он чуть хрипловатым голосом. — Трестовские чинодралы готовы назначить директором кого угодно, им бы только дыру заткнуть, это понятно. Но куда обком смотрит? О какой серьезной работе можно говорить, когда мальчишек в директора прочат, меняют их... как перчатки.

— А может, это последний, больше менять не придется, — поднял парторг на Сясина большие голубые глаза и широко улыбнулся.

Сясин круто остановился возле стола, за которым сидел парторг. Ольшин отодвинул от себя журнал и выжидательно переводил глаза с одного собеседника на другого.

— Я, товарищ парторг, не хуже тебя знаю, кого выпускают наши институты, — резко заговорил Сясин, выбросив руку в сторону Поленова. — У этих академиков еще материнское молоко на губах не обсохло. А здесь надо делом заниматься, людьми руководить. Меня партия сюда послала план лесозаготовок выполнять, а не сосунков воспитывать. Понимаешь?

Ольшин, глядя на Сясина преданным взглядом, согласно закивал головой.

Поленов медленно опустил взгляд к столу и, перебирая листы исписанной бумаги, негромко заговорил:

— Не пойму я тебя, Павел Викторович. Человека ты еще не видел, понятия о нем не имеешь, а обзываешь его сосунком, о необходимости его воспитания толкуешь. Как хочешь обо мне суди, а характер у тебя тяжелый, ты часто несправедлив бываешь, я тебе об этом прямо должен сказать.

Лицо Сясина вновь скривилось в деланной улыбке. Он сверху вниз уничтожающе посмотрел на сидящего парторга и зло процедил сквозь зубы:

— Ну... не все умеют гладить по головке каждого встречного, как это делаешь ты. Предъявляла бы партийная организация больше требовательности к людям, не было бы такого провала с планом. Мы с тобой уже не раз разговаривали на эту тему, товарищ парторг.

Приподняв голову и тяжело уставясь своими голубыми глазами на Сясина, Поленов негромко, но твердо проговорил:

— Мне Уваров в райкоме партии сказал: «Хватит дурака валять с директорами для вашего леспромхоза. За последние два года трех сменили. Ковалев — парень, конечно, молодой, но учти, что это первый и пока единственный в Карелии директор леспромхоза с высшим лесотехническим образованием. С таким, если надо, стоит и повозиться». Вот так, товарищ Сясин.

— Лесничий, значит? — вильнул глазами в сторону парторга Ольшин.

— Не лесничий. У него высшее лесотехническое образование. Инженер по лесозаготовкам.

В карельской деревне, где родился Сережа Ковалев, была только четырехклассная школа первой ступени. После ее окончания ему предстояло учиться в уездном городе.

Со слезами провожали в августе родители стайку ребят до крайней ригачи. Расцеловали на прощанье, благословили — и отправились двенадцатилетние мальчишки пешком, с котомками за плечами, в дальнюю дорогу. Отойдя на сотню шагов, по сложившейся уже традиции, заплаканными детскими голосами нестройно затянули:

Милые родители,

Навек меня обидели,

Котомочку наладили,

Да в интернат отправили...

После семилетки Сергей Ковалев успешно окончил Петрозаводский лесной техникум, а затем и Ленинградскую лесотехническую академию. Но это был отнюдь не «теоретик». За время учебы пришлось ему поработать: в Ковдском леспромхозе — лесорубом, на реке Кемь — сплавщиком, в Олонецком леспромхозе — приемщиком и десятником, в Кондопожском — мастером; а на преддипломной практике Сергей исполнял обязанности технорука Амбарного мехлесопункта треста Севкареллес.

И вот пришел день, когда Сергей Иванович Ковалев впервые сел в кресло директора леспромхоза.

Он был еще молод — всего двадцать шестой год, повыше среднего роста, неширок в плечах. Открытое русское лицо с большим широким носом и теплые серые глаза обещали доброту и отзывчивость; уверенно же поджатые губы и тупой подбородок говорили о характере решительном, независимом и достаточно упрямом.

В нарушение «порядков», бытующих в леспромхозах, он чисто побрит, одет в дорогой черный костюм и белую сорочку с модным галстуком. На ногах не фетровые бурки, какие носят обычно директора лесных предприятий, а черные, почти новые, валенки.

Несмотря на молодость, жизнь уже успела многому научить Ковалева. За двенадцать лет, прожитых в общежитиях, научился он курить, пить водку, «гулять», не давал обижать себя понапрасну и знал цену человеческой дружбы.

Он понял главное: ценности создаются трудом. Понял, что лесной труд — тяжелый, отдаваться ему надобно целиком, иначе нельзя. Учеба в техникуме и академии вместе с нелегкой работой в лесу помогли ему научиться мыслить самостоятельно, критически, ничему не верить бездоказательно, не признавать никаких догм. Единственное, что было для него безусловно неприкосновенным и святым, это — Отчизна: высокие слова тут естественны и уместны.

Но любовь к Родине не была для него понятием отвлеченным. Он считал, что любить Отчизну — значит работать на ее благо, без оглядки, в полную силу своих возможностей. За свои промахи и недоделки он мысленно держал ответ в первую очередь перед ней. Всех же остальных судей его беспокойная и, честно говоря, недостаточно дисциплинированная душа отодвигала далеко на задний план.

С такой меркой он подходил и к оценке работы своих подчиненных, часто забывая, что одинаковых людей на свете не существует и что даже о таком ясном понятии, как Родина, люди могут думать совершенно по-разному...

Сейчас Сергей сидит в директорском кресле. Сидит, опершись локтями о стол, и грызет большой палец правой руки. Привычка детская, дрянная, ругает он себя за нее постоянно, но отвыкнуть не может, так же как и от папирос.

Кабинет директора — большая светлая комната в два окна. С полу до потолка отделана фанерой. Стены голубые, потолок белый. Пол свежевыкрашен, блестит. Не успели заляпать.

За окном лениво падают крупные снежинки.

Всего два дня тому назад встречал он новый, 1940 год у своей сестры в Петрозаводске. Пили за Новый год, за его назначение директором леспромхоза.

Застолье чуть было не испортил сидевший напротив новоиспеченного директора его старший брат Евгений. Лесовод по специальности, он работал лесничим и заочно учился в академии. Братья с самого детства жили очень дружно, и Сергею было бы тяжело получить высшее образование без помощи старшего брата. Об их хороших отношениях знали не только родственники, но и все знакомые. И вдруг среди шума поздравлений Евгений спокойно, но достаточно громко заявил: