— Нет, не позволю.

На кончиках его пальцев загораются огоньки заклинаний, но тут же гаснут, под моим всепонимающим взглядом.

— Не надо, — шепчет он. — Не надо.

— Уведи его, Нат. Я хочу, чтобы мы остались одни.

Внук понимающе кивает и, подхватив осевшего эльфа, буквально на горбу тащит его к выходу из зала, по пути подхватив еще и лежащую у стены молодую девушку. Я провожаю их глазами, затем вновь поворачиваюсь к дочери.

— Что ж, хватит болтовни, давай покончим с этим.

— Покончим с этим? — женщина рассмеялась. — Покончим. Ты повторяешься, отец.

— Я тебе не отец.

— Уверен? — моя противница улыбается. — Я ведь плоть от плоти твоей, я ведь все помню, пап, все твои уроки и наставления, даже ту песню из твоего мира, что ты иногда пел мне на ночь:

Цепи якорей, гремят в порту

Верят корабли в мою мечту.

— Прекрати, — слова буквально продавливаются сквозь стиснутые зубы. — Ты не она. Ты всего лишь бездушная сущность. Даже не сущность — процесс, некогда запущенный безумным богом, чтобы изменить этот мир по его усмотрению. Вирус…

— Хм, — она тяжело вздыхает. — Возможно, ты и прав, Лекс, но что это меняет. Та Посланница была моей матерью и во мне живет ее память, как ты предал ее, отринул, хотя она любила тебя.

Из моей груди вырывается нервный смешок.

— Любила? Не говори глупости. Она не могла любить, она просто выполняла заложенную в нее программу.

— Думай так, если тебе от этого легче, — голос Эйнураль резко изменяется, грубеет, наполняясь мощью, а мгла полностью поглощает ее фигуру. — В одном ты прав, отец, пора это заканчивать.

Она поднимает посох над головой и мир вздрагивает, стены вокруг начинают осыпаться, открывая вид на пустынную равнину, покрытую пожухлой выгоревшей травой, а над головой вспыхивает зеленое солнце. Иллюзия качественная, причем наложенная на локальное изменение пространства, но я прекрасно вижу ее границы и могу разрушить в любой момент. Только зачем.

Клинок с легким шелестом покидает свои ножны, вспыхивая слепящей белизной.

И снова мы кружимся в танце, не в последнем свадебном танце отца с дочерью, а в бездушном танце смерти, где сталкивается не столько наше оружие, сколько наши души. Мы словно огромные птицы порхаем над этой бесконечной равниной, сталкиваясь, почти падая в объятия друг друга и вновь разлетаясь в разные стороны. Все предрешено и результат мне давно известен, но я просто тяну время, пытаясь найти выход и линия вероятностей разворачивается передо мной, ветвясь словно густая крона причудливого дерева. Да, я вновь шагнул к «вершине» и на этот раз более решительно, но видимо такова моя судьба.

Движение реальности, дрожь слоев.

Я оборачиваюсь и приветливо киваю старому знакомому. Ангел Смерти в ответ лишь дергает своими пегими крыльями и замирает в ожидании, наблюдая за нашим танцем безучастным взглядом. Он не принадлежит ни этому миру, ни миру Хаоса, а посему в нем нет ни сочувствия, ни жалости. Он судья…судья беспристрастный и незримый. Он терпеливо ждет, ибо знает, что вскоре все закончится. Удар….Смерть удовлетворенно кивает и расправляет крылья…

Тьма спадает с лица Эйнураль, она медленно опускает глаза, с ужасом смотря на кончик торчащий из ее груди катаны, затем падает на колени, посох выпадает из ослабевших рук Я делаю шаг назад, бережно вынимаю клинок, опускаюсь рядом и, обняв за плечи, аккуратно укладываю ее голову к себе на колени. Багровый огонь внутри нее гаснет с каждым ударом сердца.

— Отец, я ведь твоя дочь, — шепчет она мне. — Не та я, а эта.

— Да, — киваю я, гладя по волосам. — Ты тоже моя дочь.

Она улыбается.

— Я рада, что ты меня признал, рада, что мы увиделись…., пусть и так, — ее глаза закрываются, а голос становиться все тише. — У меня нет имени, отец, никогда не было. Я всего лишь тень, которая скоро растает. Скажи, как бы ты меня назвал?

— Наверное Талнаура.

— Талнаура — Изменяющая. Да, мне нравится.

Огонь вспыхивает и гаснет, а я плотно сжимаю глаза и, подняв лицо к равнодушному небу, издаю утробный вой. И иллюзорный мир дрожит от моей выплескиваемой боли и отчаянья, реальность вокруг сжимается, возвращаясь в свое привычное состояние.

Я провожу рукой по мокрым глазам, размазывая слезы, затем раскрываю руку, и над ладонью вспыхивает белоснежный шарик. Бережно, стараясь не дышать, я опускаю его на грудь своей девочки и с замиранием сердца жду. Толчок, еще один толчок и еще. Сердце медленно, но уверенно начинает набирать свой привычный ритм. Я терпеливо жду. Пушистые ресницы дрогнули и пошли вверх, а на меня уставилась пара бездонно-голубых глаз. Мгновение узнавания, удивление, испуг, безумная радость.

— Папа — это, правда, ты? — голос ее дрожит от слабости.

— Да, дочка, это я.

— Папа, мне снился странный сон, дурной сон, я там была другая, злая и бессердечная, я ненавидела всех в этом мире, — ее глаза закрываются, а по щекам катятся крупные слезы. — Это было так страшно, я пыталась исправиться, пыталась заставить себя не делать многие вещи, но у меня не получалось. Я даже Элла прогнала, представляешь.

Я улыбаюсь и успокаивающе глажу ее по голове.

— Это был всего лишь сон, дочка, просто дурной сон и он кончился…теперь навсегда.

Я осторожно поднимаю свою девочку на руки, на секунду замираю, а потом подошва моего сапога решительно опускается на лезвие катаны, и та вспыхивает белоснежным пламенем, истончаясь на глазах, точно лист бумаги. Очередь посоха: тихий хруст под ногами, облачко алой пыли…. Теперь действительно все кончено, я устало улыбаюсь и со своей драгоценной ношей неторопливо иду к выходу.

Эпилог

Спираль мироздания похожая на причудливого вида ожерелье, состоящее из «ромашек» миров различного размера и расцветок, нанизанных на туманную нить, что плавает в киселе первозданного хаоса окруженного защитной оболочкой праматерии. Каждая такая «ромашка» — это целый мир, точнее так называемый «веер миров», где каждый лепесток — вселенная. Вселенная с мириадами звезд, планет и разумных существ. В каждом из этих маленьких лепестков свои законы, свои боги и свои демоны. А все вместе — это, по сути, зародыш нового Древа Миров, которое вскоре развернет свои ветви, прорвав тонкую защитную оболочку. Каким станет это дерево: еще одним прекрасным светящимся неземным светом гигантом, или примет какую-нибудь уродливо-гротескную форму, не могло сказать ни одно из обитавших в нем существ обладающее истинным знанием о природе их вселенной. Даже туманное существо, контурами своего тела напоминавшее человека и стоящее рядом с готовым прорасти семенем, находилось в некотором смятении. Тяжело вздохнув, оно окинуло взглядом растущую вокруг поросль молодых миров, затем прошлось среди готовых прорости семян, своим видом больше всего напоминавших огромные размером с дом шары в каждом из которых тускло мерцала знакомая спираль, после чего вновь вернулось к вызывавшему беспокойство зародышу.

— Что-то случилось, Смотрящий? — рядом с туманным существом возникло еще одно, заставив первое прервать свое созерцание вызывающего беспокойства семени и обернуться.

— Первород проник в зародыш и разрушает стат-формирования, Корректор, — ответил Смотрящий.

— Странно, — прибывший подошел к семени и пару минут вглядывался внутрь прозрачной оболочки, затем спросил. — Как это могло произойти?

— Один из внутренних Знающих попытался взять частицу «перворода» дабы использовать ее в своих целях.

— Интересно, — по туманной фигуре Корректора пробежали разноцветные сполохи, говоря Смотрящему, что его собеседник находится в некотором замешательстве. — Какие действия предприняты?

— Уровневые стабилизаторы уже предупредили провинившегося о его ответственности, сплетя фрактал его нити с кодом пораженного фрагмента.

— Понятно, — Корректор кивнул. — Не вмешивайся, подобное изменение может дать интересный росток, так как проникновение «перворода» не всегда ведет к вырождению сути — все зависит от зрелости семени. Возможно, мы получим еще один шедевр нашего сада, типа «древа Шандара».