Когда мы достигли здания музея, то сами поразились тому количеству машин, которые окружали музей. Едва мы вышли, защёлкали фотоаппараты, а из одного автомобиля выпрыгнула ослепительно улыбающаяся Софи в брючном костюме оттенка пудры. Достав свой портативный микрофон, она подмигнула к нам и повернулась к огромной телекамере. Лили судорожно выдохнула, прошептав:

— О, нет, — я рассмеялся. Скорее от нервов, чем от того, что видел свою сестру при её профессиональном деле, что и впрямь было весьма забавно.

— Вот и они — самый загадочный мультимиллиардер в мире Дориан Грей и его невеста, неподражаемая, подающая звёздные надежды актриса лучшего вашингтонского театра — Лили Элизабет Дэрлисон. Думаю, наша счастливая парочка сможет сказать нам несколько слов, — она повернулась к нам со своей белозубой улыбкой, — Мистер Грей и мисс Дэрлисон, уделите мне немного времени?

— От моей сестры никуда не денешься, — ухмыльнулся в микрофон я, заставив всех рассмеяться. Она продолжала, ни капли не смущаясь:

— Спасибо, братик. Итак, вы — собираетесь жениться?

Лили зарделась от смущения и с молящим о спасении взглядом посмотрела на меня, вызвав у нас, да и у всех окружающих, смех и улыбки. Я поднял наши крепко сжатые вместе ладони к камере — на пальце Лили сверкнуло кольцо. Раздались одобрительные аплодисменты и возгласы. Софи Грей не унималась:

— Какую дату вы хотите сделать знаменательной, а точнее: когда планируете узаконить ваши отношения?

— Я думаю, мы расскажем это всем на благотворительном бале-маскараде, 18 июня. Это станет известно массовой аудитории после торжества, — широко улыбаюсь, — Моя сестра Софина Грей об этом позаботиться, — добавил с ухмылкой я.

Она с шумом выдохнула:

— Мы желаем вам удачи, приятного романтического свидания и невероятного времяпрепровождения на выставке нарядов великолепной Одри Хепбёрн, на которую мисс Дэрлисон очень похожа…

Лили ослепительно улыбнулась камере и вновь прижалась плечом к моему, смеясь. Я сказал «спасибо» за нас обоих и завёл её в здание музея, глянув на Софи, которая с большим энтузиазмом и блеском в глазах продолжала свой репортаж. Скорее всего, об этой самой выставке, которая имела огромный успех, а теперь, наконец, переезжает в другой город. Лили громко рассмеялась, когда мы вошли. Я притянул её за талию близко к себе и посмотрел в глаза, уткнувшись лбом в лоб.

— Что? — шёпотом спросил я, касаясь губами её носика.

— Меня, мисс Красную-Смущённую-Свеклу, покажут в ленте телевизионных новостей? — пропищала она, хихикая. — Я поверить не могу! Я даже не была готова!

— Ты всё равно очаровательна, крошка.

— Надеюсь, я не произвела впечатление немой актрисы театра пантомимы? — я рассмеялся.

— О, нет, крошка, — потёрся я носом о её. — Уверен, что теперь ты стала главной загадкой, не я.

— Почему это?

— Когда женщина молчит — это уже загадочно, — она расхохоталась.

— Знаете, Дориан Грей, вы совершенствуетесь на глазах.

— Мне продолжать? — ухмыльнулся я.

— Хочешь затмить меня своей идеальностью? — я с улыбкой потёрся носом о её.

— У меня не выйдет…

— Ты прекрасен, — она провела рукой по моим волосам, — Мужчина с идеальным парфюмом, речью и в костюме — это уже предел совершенства. За что вы мне такой, мистер Грей?

— Ты меня перехвалишь, — я думал, что моё лицо треснет от улыбки.

— Просто улыбайтесь, Дориан Грей, — она нежно поцеловала меня в уголок губ и мы, наконец, миновали холл.

В первом зале музея на стенах висели огромные портреты Одри Хепбёрн, а в центре — из-под потолка, был вывешен экран с фотографиями, обработанными в гармоничном видео Эваном Ли: тихий женский голос читал её биографию. Во втором зале, сразу из нескольких настоящих граммофонов, играла песня из кинофильма «Завтрак у Тиффани», исполненная самой Одри. Нежная, томная «Moon River» заполняла зал, в котором у фотографий-кадров из фильма стояли её костюмы в этой роли. От знаменитого элегантного чёрного платья — до гитары, струны которой ласкали её тонкие хрупкие пальцы. Мы с Лили не удержались — я закружил её в медленном танце в потоках этого мягкого, льющегося из-под пола и потолка света, от стен, которые освещали невероятно красивое лицо настоящей леди. И подобная ей леди была рядом со мной — просто предел всех фантазий.

— Мне так хорошо, — прошептала Лили, прижавшись виском к моему подбородку, — Мне никогда не было так… благостно и легко, хоть и есть некоторая тень грусти.

— Почему ты грустишь? — я заглянул ей в глаза.

— Потому что я вспомнила театр. Мне до сих пор страшно идти туда.

— Я уже договорился о новой гримёрной для тебя.

— Все гримёрные практически одинаковые.

— Но только не твоя.

— Правда? — чуть слышно спросила она.

— Правда, — я потёрся носом о её, — Обещаю, тебе ничего не напомнит.

— Ты… идеальный. Я уже говорила? — она провела пальцами по моей щеке, я тихо рассмеялся.

— Говорила.

— Пообещай мне, что это навсегда.

— Вряд ли я навсегда останусь настолько идеальным. Хотя бы в силу возраста, крошка, — ухмыльнулся я. Лили, улыбаясь, потёрлась носом о мой.

— Ты всегда для меня будешь таким… Пообещай, что мы это навсегда, — я замер. Сердце во мне бешено заколотилось.

— Я обещаю тебе, что мы — это навсегда. Любовь — моё единственное правило теперь, — сглотнул я. Лили нежно поцеловала меня. «Moon River» начала играть в который уж раз, однако мы с трудом отпрянули друг от друга, следуя в следующие залы, менее просторные из-за своей наполненности, но очень яркие и по-своему удивительные.

Третий — вмещал в себя палитру нескольких её ролей, а четвёртый — реальную звёздную жизнь. Больше всего Лили, как невесту, впечатлило свадебное платье Одри, рядом с которым она позировала для меня, а я делал несколько снимков. Признаться, она до сих пор была расстроена из-за того, что её телефон потерпел не самую приятную гибель и ещё не знала, что карта с фотографиями спасена… Покинули мы музей спустя час тщательного просмотра, неимоверного наслаждения от него и небольшой фотосессии. Особенно много фотографий мы сделали в фотозоне в стиле шестидесятых и в стиле Одри, ставшей иконой этой эпохи. Когда мы вышли из здания, я вручил Лили коробочку с надписью Apple, а после сказал, что там все наши спасённые фотографии: я поразился вновь её эмоциональности — она чуть ли не расплакалась от счастья, бросившись мне на шею. Когда мы уже сели в автомобиль, и я практически успел приказать Олсену ехать к нам в «Hilton», раздался звонок моего мобильника — от Софи. Она хотела встретиться с нами в ресторане, чтобы наконец-то представить нам своего возлюбленного Микеле Арбаля. Ни я, ни Лили такую возможность упускать не хотели.

Лили

Пока тёплые порывы ветра из приоткрытого окна били мне в лицо, я не прекращала чувствовать то всепоглощающее счастье, от которого у меня просто сносило голову. Закат застилал тонущий в туманах Сиэтл, золотя кучевые облака и нагревая воздух, полный ароматов черёмухи и лип. Машины лениво бродили в потоках других, шурша шинами по асфальту — всё казалось неспешным сном наяву и мне казалось, что я взрываюсь от эмоций и чувств. Мы с Дорианом стали ближе. Я ощущала это физически. Узнавая его, шаг за шагом, понемногу — не давя гранитом любопытства, я смогла полностью начать понимать его. То, что им движет. То, что он чувствует. То, что он говорит мне. Кольцо на руке грело мне душу. Я закрыла глаза, отдавая себя во власть этому теплу и любви, которое кутало меня в пелену счастья и не могла сама не прийти к тому, что-то, что происходит сейчас — и есть начало моей жизни, точно кто-то приступил к отсчёту, хорошенько встряхнув пыльные песочные часы — и песчинки времени наконец-то начали своё падение. Падение в счастье, в то, что зовётся «навсегда».

Внутри я продолжала задаваться вопросом, как женщина могла пойти на самоубийство, когда у неё на руках маленький ребёнок, нуждающийся в защите, заботе и воспитании? Ума не приложу. Быть может, биполярное расстройство? Или, не дай бог, наркотики? Этим ведь любят баловаться богатые и молодые?.. Я прижалась к Дориану ещё крепче. Никогда, никогда бы в жизни я бы не смогла отказаться от него или от ребёнка, который у нас когда-нибудь будет… Я не спрашивала у Дориана причин её суицида, было видно, что он не хотел считать её мёртвой. Для него она живая, потому что он любит её, даже не помня её и зная, очевидно, только по рассказам.