— Да, я помню, — закивала Лили и тут же сжала мою руку, замерев. Робея, она произнесла:

— Но не всё. И видеть бы мне его больше не хотелось, но я сделаю, как нужно, если требуется. Боюсь, мои свидетельства будут не только против него, — взгляд Лили стал отдалённым и отрешённым, когда она направила его в стену, куда-то за плечо Кристиана, — Я плохо помню драку Дориана и Марселя с ним, также плохо, как освободилась, однако я отчётливо помню, что он говорил мне. Это было скорее физическое принуждение, чем попытка изнасилования, хотя он говорил, что… сделает это, — Лили судорожно вздохнула, — Он говорил мне о том, что я не понимаю намёков и… что я должна слушаться отца, делать то, что скажет он, иначе мне будет только хуже. Он сказал, если я не сделаю того, что просит Эндрю, они лишат меня всего, что мне дорого. Вы… должны понять, что мне нужно непременно увидеться с ним! Потому что если будет ещё какая-то жертва, я не смогу этого пережить! — её голос вдруг поднялся до дрожащего крика. Она закрыла лицо руками, тяжело дыша. — Простите, просто…. Я не вижу других вариантов. При любых условиях, просто позвольте мне увидеться с ними. Я уверена, что не пострадаю.

Кровь во мне холодела. Я взял Лили за подбородок и повернул её лицо к своему, шипя от злости:

— Лили, ты не можешь быть в этом уверена! Ты не можешь постоять за себя, а тот ублюдок, он чуть ли не задушил тебя, понимаешь?! Я не могу рисковать тобой снова. Я лучше сам пойду и убью его, чем ты будешь говорить с ним и, тем более, делать то, что он хочет! — я тут же прижал её к себе, уткнулся губами в волосы, — Пойми же, пойми, мой родной, дорогой цветочек, что они очень хитры… Папа, Шон, чтобы задержать меня, привёл ко мне некоего Дэвида Клайда, сказал, что они с моей биологической матерью когда-то учились в школе и сказал, что он мой настоящий отец… ни сразу, но я понял, я понял, что это ложь, благодаря Кристиану, а когда он сказал, что Бредли в театре Лили, то… всё вообще прояснилось! Он хотел отвлечь меня этим!

Лили вдруг замерла в моих руках, Шумно дыша, чтобы сдержать слёзы, которые вот-вот хотели выкатится из её глаз, она посмотрела мне в глаза.

— Что? — тихим шёпотом спросила она, тяжело сглатывая, — Ты… твои родители…

— Мама, — сглотнул я.

— Что с ней?

— Она умерла, когда я был ещё младенцем, — прошептал я. Лили вновь прижалась ко мне и крепко-крепко меня обняла. Я обвил руками её талию и со всей силы сжал, целуя в шею. Меня немного напрягало то, что отец молчал, не подтверждая моей правоты и правоты Кристиана, но я сдерживал огнедышащего зверя во мне, что было не так сложно, ведь рядом была Лили. Вполголоса, отец заговорил:

— Хоть твой дедушка был против, но я… спустя пару лет, Дориан, сделал втайне ото всех ДНК-тест. Я знал уже тогда, что люблю тебя и никогда не откажусь. Так вот… ты правда мой сын, мой родной сын и если тебе будет нужно убедиться в этом, я могу показать тебе результат, — я вздрогнул изнутри.

— Я верю тебе, — прошептал я, посмотрев в его глаза, — Я верю. Я говорил это лишь к тому, что эти ублюдки пойдут на любые ухищрения, лишь бы досадить Лили, — но в сердце моём всё было иначе: всё горело от осознания истины, от чувства того, что это правда.

— Знаешь, Дориан, — начал Кристиан тихим голосом, который постепенно набирал силу звука, — Я позову этих двух упырей на благотворительный бал.

— Что? — выдохнули мы вдвоём с отцом.

— Да, я это сделаю, — Лили оторвалась от моей груди и, утирая слёзы, поглядела на Кристиана.

— Вы думаете, это хорошая идея? — просипела она.

— Лучшая, — кивнул он, — Даже оставшись с ними для разговора наедине, ты будешь не одна. В соседних комнатах мы и охрана, в саду толпы людей. При них они не захотят показать себя с гнилой стороны. А лично у меня для них есть сюрприз, слава бойфренду Софи.

— Что за сюрприз? — произнёс Теодор наш общий вопрос. Кристиан озорно улыбнулся.

— Узнаете, господа!

Он с широченной ухмылкой покинул гостиную. Папа подошёл к нам с Лили, ободряюще похлопал меня по плечу, заглянув мне в глаза:

— Спасибо, что не поверил ему, — прошептал он. Переведя взгляд на Лили, он утёр её слезу, положив руку на щёчку. — Не плачь, девочка. Всё плохое позади.

Мы вновь остались наедине. Лили смотрела в мои глаза. Я видел в них немой вопрос, который, как мне казалось, я просто-напросто не мог проигнорировать.

— Я не хотел загружать тебя тем, с чем уже более-менее смог справиться сам, поэтому не говорил о Даниэль, — прошептал я, — У меня есть могила, на которую я не возложил цветов, Лили. Это был единственный раз, когда я тебе соврал. Моё прошлое, непосредственным участником которого я являюсь не должно было быть грузом и на твоих плечах.

— Как ты справился? — прошептала она.

— Я люблю бороться со своей болью сам, — прошептал я, — Когда я начал заниматься тем, чем занимался до тебя почти каждый вечер, я чувствовал себя легче. Я получал удовольствие от лёгкости, нежели оттого, что у меня в подчинении находится женщина. Просто… когда ты контролируешь кого-то, несёшь дополнительную ответственность, ты перестаёшь думать о том, что тебя гложет. Я как личность постепенно ушёл от себя на второй план, моей целью было суметь… оторваться от мыслей, контролировать их ход. Я предпочитал постоянную занятость всякому анализу своего прошлого.

— Что случилось с твоей мамой?

— Она покончила с собой, — сглотнул я, — Бросилась со скалы. Как мне рассказывали, она хотела это сделать со мной на руках.

— Господи… Твой отец любил её?

— Нет. Я не думаю, что любил. Моя мать была не самым счастливым человеком в этой жизни. Мне повезло гораздо больше. У меня есть полноценная семья и лучшей мамы, чем Айрин, я просто не могу пожелать, — против своей же воли я улыбнулся, — Я люблю свою семью. Я бы ничего не менял. Только бы, мне кажется, было бы лучше, если бы она жила… где-нибудь далеко. Долго и счастливо. Знаешь, я только сейчас, кажется, стал понимать, что не положил цветы на могилу лишь потому, что мне хочется верить, что она где-то живёт, дышит, что она кем-то любима… Глупая, какая-то детская, обычная мечта, но я… я хочу мечтать. Разумом я смог понять то, что Даниэль Гринлэлльт мертва. Но сердце этого не понимает. И кажется, что никогда не поймёт.

— Ты… любишь её, хоть почти не знаешь, Дориан. Это невероятная сила.

— Я чувствую её. Чувствую её живой. Она снилась мне во снах, всегда, будто бы, предостерегая.

— Ты любишь…. Ты можешь это, ты это знаешь теперь? — она уткнулась лбом в мой, тяжело дыша.

— Я люблю, — сглотнул я, — Я перестал бояться этого благодаря тебе. Я понял, что могу это делать, из-за тебя, Лили Дэрлисон.

Она светло улыбнулась мне.

— Ты ласковый и нежный зверь, — прошептала она.

— А как же дьявол? — я потёрся носом о её носик с широкой улыбкой.

— Мы его победили, — Лили тут же прильнула к моим губам, крепко-крепко сжимая меня в своих маленьких, но таких спасительно-сильных ручках.

***

Выставка платьев Одри Хепбёрн в музее моды, открывшимся в Сиэтле тремя месяцами ранее, привлекла моё внимание ещё тогда, когда Лили только-только появилась в моей жизни. Два пригласительных билета пришли ко мне в компанию от самого директора, а я со всеми событиями, нахлынувшими на меня тайфуном, благополучно забыл о них. Моя секретарша Оливия, всецело уверенная в том, что мне это может быть интересно, сбросила мне на мобильник е-mail с информацией, что срок пригласительных истекает. Сегодняшний день был последним, — и я, как истинный джентльмен, решил устроить Лили очередное свидание. Узнав, куда мы едем, она собралась в два счёта по женским меркам — за пять часов, — и выглядела так, что у меня отвисала челюсть, да и у всех мужчин семейства Грей.

Лили сногсшибательна в синем платье от BB, и я прекрасно знал, что к маскараду подберу ей того же оттенка. Мне очень нравилось синее на её нежной, полупрозрачной бледной коже, а синий бархат — это просто что-то невозможное в измерении красоты и сексуальности. Коротенькое, с красивым вырезом оно подчёркивало все её невероятные достоинства и влюбляло меня до беспамятства. Я вспомнил, как в мой день рождения на ней было изумрудное, того же материала платье — и, о, господи, я только лишь мог мечтать о том, как оно соскользнёт по её маленькому телу. Я обожал линии её ключиц, пухлые губы и эти глаза — не карие, не зелёные и не серые, а всё вместе, или каждый раз разные и мне было невероятно знать, что я мог читать по ним её эмоции, мог прикасаться к её сознанию, пусть и обезоруженный её обаянием, её живостью, её красотой. Невероятная гордость в самой груди оттого, что я, именно я веду её под руку, орошала моё сердце целебным бальзамом. Солнечный июнь, то, что кружило нам обоим голову — наши чувства, — всё, что было нужно нам обоим.