Мне только с ним так хорошо. Так невозможно хорошо. Только сейчас я полноценно стала осознавать, что значит — быть с человеком, которого ты любишь. Я обнимаю Дориана так крепко, как только могу. Дышу ароматом волос, чуть потягиваю их, осознавая, что только с ним я могу чувствовать себя в безопасности, по-настоящему, только с ним. Оторвавшись от его груди, я смотрю, как он умещается на диван и забираюсь к нему на колени, как ребёнок. Дориан кутает меня в плед ещё сильнее, а я дышу сопящим носом ароматом его рубашки. Софи, с сочувствующим видом склоняется ко мне, подавая в руки чай.

— Не слишком горячий, как ты и любишь, — робко произносит она, выпрямляясь и проходя к креслу, на котором сидит Теодор, садится на край подлокотника.

— Спасибо, — я улыбаюсь ей изо всех возможных сил, что есть во мне. — Дориан, только не отпускай, — в панике хриплю я, когда он начинает шевелиться.

— Тише, тише, малышка, — он крепко сжимает меня в своих руках, — Я просто… сел удобнее, я тебя не отпускаю и никогда не отпущу, — я смотрю в его глаза и провожу ладошкой, тёплой от нагретой чаем чашечки по его лицу. На его лбу разглаживается тревога, он накрывает веками своих хрустально-синие глаза, успокаиваясь. Я прижимаюсь губами к его приоткрытым губам, смотря на него. Он распахивает глаза. Это первый поцелуй, когда мы смотрим друг другу в глаза и ничего ещё более разрывающего моё сердце от нежности в моей жизни не было. Он смотрит на меня так, что мне снова начинает хотеться плакать. Никто не любил и вдруг… так сильно полюбили. Я чуть дёргаюсь от этого осознания и чуть шикаю от боли, когда ощущаю каплю чая на руке. Он не сильно горячий, но всё же… Дориан тут же хватает мою руку и целует её. Медленно проводит по кольцу, смотря прямо в мои глаза.

— Лили, — шепчет он и моё сердце замирает, — Я хочу кое-что сделать прямо сейчас и прямо при всех, — я тяжело сглатываю, медленно кивая, ещё слабо понимая, что происходит. Улыбающаяся Дэйзи, часто утирая слёзы, умещается на другой подлокотник кресла рядом с Теодором Греем. Айрин подходит к ней и обнимает за плечи, на её губах ободряющая, несколько извиняющаяся улыбка. Кристиан садится с Аной и Марселем на диван напротив, его лицо немного встревоженно, но вместе с тем видно незнакомое мне сияние в глазах. Вся семья в сборе, Дориан окидывает их ласковым взглядом и снова смотрит на меня. Чтобы смочить пересушенный от волнения рот, я делаю глоток чая, что вызывает у всех тихий, радостный смех, а у Дориана шумную улыбку. Я чувствую, что он нервничает, прекрасно ощущаю, с какой силой подо мной дрожат его колени. Он тихо произносит:

— Я ждал этого момента, моя Лили, когда я смогу это сделать при всех, кто мне дорог, — прошептал он, проводя рукой по моей щеке, — Лили Дэрлисон, ты для меня. Понимаешь, для меня, — его голос звучит до боли в сердце нежно, — Ты глоток холодного воздуха в жаркий полдень, ты цветенье акации, которое дурманит мне голову так, что я не в состоянии думать о чем-то другом, кроме тебя. Ты даже не представляешь, какое тепло разливается у меня внутри от осознания твоего присутствия в моей жизни. Твоя улыбка бывает неуловима, и я горжусь, как идиот, тому, что могу вызвать её. За границей неизведанного я узнаю твою тень из тысячи других, казалось бы, таких же самых. Я различу твой шепот из шелеста листьев и журчанья воды. Я найду тебя, чего бы это не стоило, не стоит недооценивать моё магнетическое влечение к твоим потрясающим глазам, к твоему милому голосу и бледным рукам… Ведь что бы не случилось, я буду любить тебя. Свою любовь я готов изобразить огромны огненным шаром, полыхающим вдали. Кометой, летящей быстро, стремительно, но в вечность. Я никогда и ни к кому не испытывал подобное и больше ни к кому другому не испытаю. Я прошу тебя, Лили Дэрлисон, — он крепче сжал мою руку в своей и, чуть надавливая, вновь провёл пальцем по кольцу, — Я умоляю тебя, Лили. Будь моей женой. Раз и навсегда.

Мой рот открылся шире, когда я попыталась набрать побольше воздуха. Всё в моём теле полыхало от любви к нему, и, кажется, даже сам голос осел где-то на дне души, за границами неизведанного.

— Да, — отвечала я. Даже не я, нет. Моё сердце, навсегда отданное ему.

love as a rule

Дориан

Когда Лили ответила мне коротким «да», так робко и тихо, а затем громким голосом повторила его ещё раз, всё в моём сердце вспыхнуло, я слабо верил сам себе. Она согласилась. Она будет моей женой. Она решилась сразу. Мой пульс отбивал чечётку. Если бы мне кто-нибудь сказал тогда: «Есть кто-то счастливей тебя, Дориан», я бы назвал имя Лили. Из неё лилось счастье. Я впервые увидел этот контраст, как невероятно меняется человек, когда он несчастен и когда счастлив. Перед глазами моментально всплыла та картина: Ривз держал Лили так, будто хотел… Чёртов ублюдок! Меня успокаивало лишь то, что теперь ему грозит двадцать лет заключения, если не больше. Ему добавят серьёзнейшее ранение моего отца. И то, что он хотел сделать с моей мамой… Ублюдок! Я просто не знал об этом, я бы его убил. У него мания или Батлер хотел, чтобы мою Лили… Подонки.

В тот вечер, когда я сделал ей предложение, мы не смели, мы не позволяли друг другу думать об этом. Вся семья смотрела на нас, как на самое наимилейшее явление во вселенной. Это кольцо, которое светилось сейчас на пальчике Лили, принадлежало ещё бабушке моего отца, Грэйс. Я плохо помню её. Она рано умерла, сразу после прадеда, когда мне было шесть… Странно, но большинство воспоминаний о детстве до семи лет как-то ушли от моего сознания. Хотя по рассказам я знал, что она была изумительной женщиной. И Лили просто изумительна…

После моего предложения Лили мы не расставались днями, проводя их в дружеской атмосфере семьи, смеха и тепла, болтая обо всём и со всеми. Анастейша учила Лили готовить, пока Айрин пыталась сама, без постоянной посторонней помощи приготовить пирог. Помощь исходила порой только лишь от Хайден, нашей «второй» бабушки со стороны мамы. Софина и Дэйзи во главе с отцом руководили «армией по праздникам» самого старшего Грея, следя, чтобы к балу-маскараду всё было идеально. Вместе с Марселем и тремя братишками Кригами мы снова ездили на ранчо, уча Лили кататься самыми разнообразными методами. По ночам мы с Лили занимались любовью в родительском доме, в моей спальне, пытаясь изо всех сил быть тихими. Моя любовь, моё счастье и самая сексуальная невеста на этой планете расслаблялась в моих руках, она была совершенно счастливой и мне даже страшно отходить от неё хотя бы на шаг. Мы не вспоминали о прожитом отвратительном инциденте. Да и не хотелось, честно говоря.

Меня берёт дикая дрожь, когда я думаю о том, что мог потерять мою Лили из-за этого урода. Он хотел убить, он хотел отнять у меня её. Даже Марселю непонятно то, как он смог меня остановить. Он напрямую мне сказал, что я обезумел, что был неудержим и настолько силён, что даже дышать одним воздухом со мной было опасно. Вечером, после ужина, за четыре дня до дедушкиных семидесяти девяти лет, о которых он предпочитал не упоминать — что было ему позволительно, он просто не выглядел на столько, — и бала-маскарада, к которому его люди тщательно готовили усадьбу, Лили вдруг тихо сама начала говорить об этом. Мы долго ожидали от неё этого вопроса, но он прозвучал тогда, когда мы уже и думать забыли:

— Что сейчас с Бредли?

В гостиной мы сидели вчетвером: я, Лили, Кристиан и Теодор, обзванивающий агентства по устройству праздников. Услышав этот вопрос, отец отложил телефон и сел на кресло напротив нас, неподалёку от дивана, на котором в вальяжной барской позе уместился Кристиан Грей. Он нашёлся в ответе первым, что было неудивительно. Однако мы с отцом мысленно благодарили его.

— Мои внуки его немного убили, поэтому он в госпитале. Я бы не спасал такого урода, но наши законы… ему грозит тридцать пять лет заключения.

— И то мало, — шикнул я.

— Именно, — сказал Кристиан, — Я понимаю, что тебе будет очень тяжело об этом вспоминать, да и видеть его снова, но на суде тебе нужно будет присутствовать и всё засвидетельствовать, — увидев побледневшее лицо Лили, он сразу же ретировался, — Но, если хочешь, я могу сказать Грассу, что ты ничего не помнишь. Кстати, а ты… что-нибудь…? — выдавливал он.