— Каждый из нас привык к тебе, Лили. С тобой наш дом кажется ещё светлее.

— То, что мы говорим, это — правда, — сжав моё плечо, говорит Айрин, — Это не скупое гостеприимство и правила приличия, это искренне. Ты веришь?

— Да, — улыбнулась я, шумно выдохнув от кома, подкатившего к горлу, — Да, я верю.

Дэйзи подбежала ко мне и крепко обняла. Я откинула голову на плечо этой девочки и сжала её руку, обнявшую моё плечо. Она заглянула в мои глаза и, широко улыбнувшись, сказала:

— Ты возьмёшь меня завтра с собой в театр? — она захлопала ресницами. Я рассмеялась.

— Конечно, если хочешь.

После ужина, я помогла домработнице и Дэйзи убрать со стола. Поднявшись наверх, приняла душ, высушила волосы феном и, приведя себя в порядок, уместилась на кровати с текстом пьесы «Антоний и Клеопатра». Режиссёр — Лачетти, но снова Шекспир, снова драма и снова главная роль. Но текст непокорно плыл в глазах, и ни одна строчка не задерживалась в голове. Я думала о Дориане, о Софи, о Греях в целом. Откуда небо послало мне таких людей, чем я их заслужила? Уткнувшись в подушку лицом, я бездвижно пролежала несколько минут. Когда раздался стук дверь, я чуть вздрогнула, и, закутавшись в одеяло, чуть слышно отозвалась: «войдите».

— Ещё не спишь? — улыбнулся Марсель, войдя.

Я смущённо опустила взгляд, теребя край одеяла.

— Не сплю. Хорошую ты сегодня тираду выдвинул, — улыбнулась я.

— Я никогда ничего плохого не делаю.

— Существует ли предел вашему цинизму и самолюбию, мистер Грей?

— А есть ли предел у вашей гордости, мисс Дэрлисон? — ухмыльнулся он, садясь на край моей постели. О, нет, только не снова.

— Пожалуйста, давай не будем о Дориане. Я никогда не навязывалась мужчинам. И не собираюсь этого делать. Понимаешь, никогда?

— Лили, без твоих толчков он будет стоять на месте.

— А мне, может быть, надоело толкать? — я посмотрела Марселю прямо в глаза, — Всё это бред. В том двухдневном мини-турне я никаких особенных толчков не делала, он действовал сам, потому что хотел. Послушай… я плыву по течению. С этого дня точно.

Марсель взял мою руку в свою и крепко сжал. Я сглотнула, смотря на наши сплетённые пальцы. Сгорая от неловкости, я медленно подняла взгляд в его глаза. Он пристально изучал моё лицо, без малейшего намёка на улыбку.

— А что ты будешь делать, если я начну действовать? Так же будешь плыть по течению?

— Да, — улыбнулась я уголком губ, — Только в другом направлении, — и выдернула руку из его ладони. Он ухмыльнулся.

— Молодец.

— Я прошла вашу проверку, мистер Грей? — я изогнула бровь.

— Именно, — он склонил голову набок, сделал продолжительную паузу, — Так, что случилось, что отец семейства принял тебя в семью?

— Мистер Грей сказал, что вам не нужно этого знать. Не потому, что они хотят скрыть что-то от вас, а лишь потому, что хотят обезопасить.

— У отца кулаки стёрты. Я заметил.

— Да. Ему пришлось постоять за вашу прекрасную мать. И за меня, — я смущённо улыбнулась, — Расскажи мне о своём отце, — попросила я, положив голову на подушку.

— Хочешь сказку? — улыбнулся он, я часто закивала, отложив книжку с трагедиями Шекспира.

— Ну, это, конечно, будет изложено не как у самого известного драматурга в мире…

— И слава Богу, — простонала я, закатив глаза. Марсель рассмеялся.

— Почему ты хочешь узнать? — серьёзно спросил он.

— Пытаюсь понять мужчин семейства Грей, — улыбнулась я.

Марсель недолго помолчал. Улыбнувшись, он начал со слов: «насколько я знаю…». Теперь, и мне стало известно, что звучало впечатляюще и неудивительно: мистер Теодор Грей всю жизнь любил Айрин. Это началось в последние месяцы обучения в школе, потом была разлука длинною в пять лет, которая проверила их чувства на прочность. И эти чувства выстояли.

То, что было для меня открытием: компанией Теодор не хотел владеть никогда, поэтому, как только его сыновья закончили обучение, отдал им в руки бразды правления. Сейчас Теодор занимается тем, что держит эскадрон для конских скачек, а также огромное ранчо, за которым следят знающие и опытные люди. Он пристрастился к лошадям после того, как кто-то из семейства неких Лайкартов посоветовал им с Айрин записать мальчиков на занятия по конному спорту.

— Так, значит, вы с Дорианом ещё и наездники? — улыбнулась я.

— Относительно. Папа главный наездник. Только у него самого времени для скачек мало. Много бумажной волокиты. И ещё он нередко помогает Дориану с нашим фамильным холдингом. Сейчас, кажется, у них что-то не задаётся с… Батлером, вроде бы, поэтому отец все силы сейчас бросает на помощь Дориану, — кивнул Марсель.

— У вас хороший, любящий отец. Вы должны… знать это, ценить и беречь, — сглотнула я.

Марсель пристально смотрел в мои глаза. Протянув руку к щеке, почти неощутимо, легонько коснулся её, нежно улыбнувшись мне.

— Я ценю.

— Это правильно.

— А ты?

— Что я?

— А что насчёт твоего отца?

Что-то больное ёкнуло в груди. Глубоко выдохнув, я сглотнула, замечая за собой, как нещадно тру пальцами ключицу.

— Я… что-то не то спросил, да?

— Марсель, я не хочу говорить об этом, пожалуйста… пожалуйста.

Против собственной воли, я уткнулась лицом в подушку, чувствуя, как слёзы подкатили к самому горлу. Тёплая ладонь Марселя нежно гладила мои волосы, от этого ещё больше хотелось плакать. Он ничего не говорил, просто водил рукой по моей голове, и я была так благодарна ему за это… это была не просто жалость. Когда я посмотрела в его глаза, я поняла это.

— Ты будешь очень счастливой, Лили, — улыбнулся он, сжав мою ладонь так плотно, что стало больно.

— Марсель… Ты очень хороший человек. Потому что ты…

Я неразборчиво бормотала что-то. Мне хотелось выразить всю свою признательность, но я ничего не могла говорить. Только слёзы бежали по моим щекам. «Тс-с», — шептал мне Марсель, гладя мои волосы, прижав мою голову к своей груди. Я замерла, когда почувствовала поцелуй в затылок. Замерла в этих крепких руках, и ничего больше не хотела, кроме как уснуть в них. Не управляя ни телом, ни разумом, я прижалась к нему крепче, сворачиваясь в клубок и кладя голову на его колени. В нём я чувствовала отцовскую нежность, направленную к себе. Я догадывалась, во что он ставит других девушек, но это впервые меня не отталкивало. Потому что вот он, настоящий. А боль свою человек может скрывать самыми разными способами.

— Лили, Лили, — я услышала горячий шёпот на ухо и приоткрыла застеленные сном глаза. За окном, по всей видимости, только брезжил рассвет, рассыпая тусклые блики по комнате.

— Неужели, будильник уже звонил? — сонно пробормотала я.

— Что? — Марсель смеялся.

— Будильник? — спросила я, как можно разборчивее.

— Я сегодня твой будильник. В театр тебе в восемь, значит, мы ещё успеем погнаться за солнцем на лошади.

— На какой лошади?..

В каком-то полусне, но я всё-таки собралась. Холодный душ привёл меня в чувства, но не в самые приятные. Если бы не приказной голос Марселя за стеной, просящий меня «двигаться быстрее», я бы уснула прямо в душевой кабине. Надев свои обтягивающие чёрные брюки, свободную белую рубашку и мой любимый болтающийся вязанный серый свитер, — у меня есть такая страсть, надевать вещи больше меня на пару-тройку размеров, — я вышла из ванны и завязала пучок.

— Который час? — спросила я.

— Три часа пятьдесят. Успеваем, — улыбнулся он.

— Надеюсь, я получу действительно незабываемые эмоции, иначе я прибью тебя. У меня даже накраситься нет сил, — просипела я. Марсель рассмеялся.

Когда мы спустились, то я была поражена ещё больше.

— Доброе утро, мисс Дэрлисон, — сказал Теодор Грей, — Вам понравилась моя идея?

— О, а я вот думала: неужели Марсель додумался до такого риска — разбудить меня без двадцати четыре, — широко улыбнулась я. — Теперь, всё проясняется.

— Я встал посреди ночи, а мне навстречу Марсель. Сказал, что рассказал тебе об эскадроне. Мы вспомнили, как однажды всей семьёй встречали там рассвет… Так что, Лили, можно сказать, что сегодня твой обряд посвящения в семью. Готова?