в то время как двойка,

на тех же основаниях,

является лишь

последней картой колоды.

И только случай: стать козырной -

делает её

последней картой масти.

Но когда тот же случай

делает козырным туза -

он становится

первой картой колоды.

(Из черновиков принца П. А. Гогенштауфена (Швабского)).

Диалог.

Гражданин:

"Когда из грёз борьбы и созиданья

в грядущее смотрю с восторгом я -

передо мной в отрогах мирозданья

встаёт Отчизна милая моя.

Она, как мать, - доверчиво и нежно,

прижав к груди надежду всех людей, -

поит его живительным, мятежным

напитком утверждающих идей.

Вскормлённый устремленьем к гуманизму,

растёт на славу всей земли дитя.

И даже скептики, кривой душой вертя,

в нём видят очертанья коммунизма".

Диссидент:

"А может (в этом нет предубежденья -

дитя зачат был от идей капитализма) -

в нём нет стремлений к жизни, убеждений

и непреклонной воли коммунизма?

Я оптимист, мой разум внемлет

всем достиженьям нынешнего света.

Но, - вопреки всем тем, кто ныне дремлет, -

я слышу - "то", а вижу - "это".

Когда бы мир был чист и светел,

и правда в почести была -

за всё мы были бы в ответе,

слова бы красили дела.

Но мы кричим о достиженьях,

кичимся темпами нарстроя -

а, между тем, без возражений,

плетёмся по стопам капстроя.

Презрев гордыню, занимаем

у монополий средства к жизни -

и в то же время мы стенаем

о торжестве своей Отчизны".

Гражданин:

"Когда б я не был гражданином

Отчизны, давшей разум мне, -

под добродетельной личиной

искал бы грязь в грядущем дне;

во всём бы видел недостатки,

собой являя центр идей -

ведь все подонки очень падки

до поучения людей...

Добро смешав со злом и грязью,

крадутся тени тут и там,

плетут лжепризрачные связи

и лезут, лезут в души к нам.

И мы, порой, не можем вправе

в них отличить добро от зла -

и, разглагольствуя о праве,

вредим стране из-за угла".

***

Мы разошлись. Тому виной лишь время,

что убежденья разбросало врозь.

И, непомерное взвалив на плечи бремя,

в жизнь проникаем, словно в глину гвоздь.

***

О, как нелепо, грязно, ложно -

всё то, к чему стремился я.

Как до обидного ничтожна

жизнь неприметная моя.

***

Сомнений нет. Всё решено.

Я знаю смысл своих исканий.

Я знаю смысл своих терзаний.

И понял я - пришло оно, -

всё то, к чему мой дух ранимый

стремился Разуму претя;

к чему и сам, судьбой гонимый,

теперь прибрёл я. И хотя

я знаю цену мысли этой

и неизбежность маеты, -

не устрашат во мне поэта

и ощущенье красоты

судьбы превратной пируэты.

Мы.

То, что нам отчерчено судьбою,

мы стремимся жадно поглотить;

и хотим при этом за собою

прожитого счёт не оплатить.

Всё вокруг, что нас слабее в силе,

подавляем, жалости претя;

и грозим при этом - "или-или",

лезвием невежества вертя.

Мы крушим, терзаем всё святое,

счастьем заслоняясь от тоски;

и не видим - как, за суетою,

старость выпадает на виски.

И тогда, в конце своей дороги,

разменяв таланты на стихи,

на колени падаем... и Богу

шепчем позабытые грехи.

Но, увы, в грехах своих мы слабы

(жизни бег теряется во мгле),

а ведь их бы не было, когда бы

мы как боги жили на земле.

Разговор со страхом.

"Там били женщину...".

Н. А. Некрасов.

"Памятью всех тех, кто был до нас;

гневным осуждением живущих;

и мечтой о тех, кто сменит нас, -

я бросаю вызов - в страхе сущим.

Вы, чьё молчаливое безличье

прячется в тени безкрылых тел,

заслоняя грязное обличье

от больших и нужных людям дел.

Вы, презренной трусостью хранимые,

можете ли вы когда понять? -

рядом с вами женщины ранимые,

коих вам пристало охранять.

Рядом с вами люди, люди - множество

беззащитных в сущности живой;

жизнь свою таким как вы ничтожествам

вверивших, неведая порой,

что меж них не боги, а убожества.

Я взываю к вам - мужчины, женщины;

всем, в ком бьются мужества сердца, -

не спешите быть судьбой обвенчаны

на трусливых чувствах подлеца.

Пусть их род, ничтожеством пропитанный,

гибнет, гибнет - мужество копя;

не живущих в страхе, а убитыми

будем знать их, в сердце боль скрепя.

Но пройдёт немного - мало - времени;

и на смену трусости придёт -

мужество, склонённое под бременем

счастье утверждающих забот".

Жизнь.

Не мы ли часто "жизнь" свою

так неразумно проживаем -

что на войне себя, в бою,

порой с тоскою вспоминаем.

Клянём себя за то, что мы

безцельно прожили все годы,

и только взяли жизнь взаймы

у матери природы.

Ничем взамен не отплатив,

мы только - "от... и до-ма";

собой себя поработив, -

в реке ловили сома;

впотьмах громили домино,

соседей будоража;

и в день получки на вино

меняли все бумажки...

А годы шли, как всё текуче

и в нашей "жизни" - и в Иной;

но мы, над совестью не мучась,

в других искали жребий свой.

И если нам не выпадало

удачи на кону -

надежда нас не покидала, -

одним свалив вину,

мы на других гадали...

И вдруг попали на войну...

"Судьба скрестилась с нами", -

вначале думаем... потом

жизнь отдаём за знамя.

Так что же в нас оборвалось

в довольствии глупца?

Что в нас с тоской отозвалось

в преддверии конца?

Да то, что жизнь свою должны

на долг пересчитать.

Все мы в самих себе важны, -

в стремленьи всё отдать;

в стремленьи жить не для себя,

растаяв в жалкой "жизни",

но, с беззаветностью, любя,

служить своей Отчизне.

***

Горе тем,

кто, упиваясь своей властью,

забывает о милосердии;

ибо придёт время

и милосердие,

в своём упоении,