— Дверь закрывается через три, две… — хрипловатый голос Дмитрия Николаевича разрезал тишину коридора.

— Простите! Мы… — бросившись с Пашей к кабинету под пристальным взглядом химика, мы забежали внутрь.

— «Простите» в карман не намажешь, — привычным тоном проговорил химик. Голосу Дмитрия Николаевича всегда была присуща небольшая хрипотца, которую Исаева не уставала называть соблазнительной, но сейчас Лебедев был откровенно осипшим, похоже, он и вправду болел. — Объяснительные. Оба. На стол.

— Дмитрий Николаевич, мы ведь только на минутку опоздали! — возмутился Паша.

— Дважды повторять не стану, — он устало вздохнул и, взяв со стола очки, надел их и поднялся за кафедру. — Записываем тему «Гетероциклические соединения».

Мои руки слегка дрожали, выводя ровные буквы в тетради, ускоренное сердцебиение заставляло выдыхать, выдыхать, выдыхать… Черт. А вздохнуть?! Дмитриева, очнись! Ты же задохнешься!

У него глаза красные. И кончик носа, как будто он и вправду болел и не выздоровел до конца. Белого халата сегодня нет. А рукава темно-синей рубашки закатаны так, что можно разглядеть часть татуировки. Он себе этого никогда не позволял при учениках. На столе дымится чашка, судя по аромату, разнесшемуся по классу, с кофе. Это грубое, полное нарушение правил техники безопасности. Черт бы побрал всех проклятущих моралистов! Что же вы сделали с нами?!

— … и из вашего класса на него отправятся Хвостова, Прилепская, Наумов и Дмитриева, — говорил тем временем Дмитрий Николаевич. — От первых троих я ответ получил. Дмитриева, вы получили задания на марафон? Дмитриева? Земля вызывает Дмитриеву!

Класс рассмеялся, а я покраснела, вернувшись от своих мыслей к реальности. К жестокой реальности, в которой Дмитрий Николаевич не упустит свой шанс почмырить ученика. Ну, хоть что-то не меняется. Стабильность — залог спокойствия!

— Не получила, интернета нет, — пробурчала я в ответ, а потом добавила. — Простите.

— Ты в пещере, что ли живешь? — тут заржал Степанов. — Не удивительно, что с людьми общаться не умеешь!

— Степанов, не стройте иллюзий, будто бы вы умеете! — тут же парировал химик.

— Мне мама отключила интернет, наказание, знаете ли… — я внимательно следила за реакцией Дмитрия Николаевича. Как же я хотела самой себе казаться независимой, а сейчас мысленно чуть ли не умоляю его. Ну, пожалуйста, прошу тебя, дай мне хотя бы как-нибудь намек! Ну, хоть что-нибудь. Отреагируй, хоть как-нибудь!

— И как, наказание подействовало? — он чуть прищурился, и уголок его губ дрогнул в легкой полуулыбке.

— Едва ли, — я усмехнулась, возможно, чуть наглее, чем следовало, потому что почти почувствовала прожигающий взгляд Наумова с дальней парты, а Дмитрий Николаевич спрятал свою улыбку в приступе кашля.

— Тогда после урока подойдите, Дмитриева, за заданиями на марафон. В пятницу будут приблизительно такие же. Разберите дома, сами, желательно без помощи одноклассников. Если что-то непонятно будет, то завтра у меня спросите, — как ни в чем не бывало, проговорил Лебедев, а потом добавил: — И разберитесь уже со своим поведением, Дмитриева. А то как в каменном веке…

Все. Больше я на уроке химии не присутствовала. Вернее, мое тело, сидящее на стуле в кабинете, продолжавшее функционировать, фактически оставалось на уроке. А вот сознание улетело куда-то в параллельные миры. Я вдруг поняла, почему мама ТАК бесится. Она, в погоне за репутацией, реально не сможет мне сделать ни-че-го! И никакое отсутствие телефонов, интернета, компьютера, колонок (на кой-они ей сдались?), пристальное внимание, контроль… Кому это нужно?! Мама, ты же хочешь, чтобы я училась? Тебе же так нужна моя медаль! И я буду стараться, как сумасшедшая! Потому что у меня свой интерес во всей этой вашей блажи.

Когда я резко захлопнула за собой дверь лаборантской, Дмитрий Николаевич, прикуривший сигарету, сорвался с места навстречу мне, чтобы заключить меня в объятия. Я уткнулась носом в его грудь, чувствуя себя настолько беззащитной, слабой, глупой… Самым настоящим обиженным ребенком.

— Что она сказала тебе? — прошептала я, все еще пряча нос в недрах его рубашки, не особо надеясь, что меня вообще слышно. Но он меня услышал.

— Полную ерунду, — отмахнулся он, крепче сжав меня. — Сейчас волосы тебе спалю, — проговорил он, выпустив меня из объятий и, быстро стряхнув пепел за окно, снова повернулся ко мне. — Твои распущенные волосы — нарушение техники безопасности в кабинете химии.

— Да иди ты, Дмитрий Николаевич, со своей техникой безопасности! — рассмеялась я и, схватив его лицо ладонями, прижалась к его губам в поцелуе. Мы оба — два дурацких нарушения всех правил, сводящие друг друга с ума. И в этом риске есть что-то по-своему прекрасное. Например, каждую секунду мне казалось, что в лаборантскую кто-то войдет, что вот-вот раздастся робкий кашель Марины Викторовны. Или то, что такие страстные поцелуи должны поглощать своей красотой и самозабвенностью, а я сосредоточена только на том, что от него пахнет сигаретами, его борода стала до жути колючей… И что я страшно, до умопомрачения по нему соскучилась!

— Ты придешь на мои семинары? — прервав поцелуй, спросил он, а потом снова прижался к моим губам.

— Приду, — выдохнула я. — Нас могут увидеть.

— Угу… — только и промычал Лебедев, даже не думая останавливаться. Вместо этого, он сделал несколько шагов, заставив меня отступить, и, в конце концов, вжаться в шкаф с реактивами. Что-то угрожающе звякнуло, но мы на это даже не обратили внимания.

Внезапный стук в дверь спустил нас на землю, и мы отпрянули друг от друга. Дмитрий Николаевич, который все это время (!) держал в одной руке тлеющую сигарету, торопливо затянулся и выкинул ее в окно, а я поспешно одернула край юбки, выдыхая и стараясь успокоиться.

— Дмитрий Николаевич? — раздался голос Исаевой за дверью.

— Иди, — кивнул Лебедев и я, уверенно кивнув в ответ, пошла к выходу. — Подожди!

Я обернулась, вопросительно глядя на химика, а тот стянул со стола потрепанную папку, протянув ее мне.

— Задания, — объяснил он и усмехнулся. Да, точно! Я же за ними пришла.

— Спасибо, — проговорила я, открывая дверь, за которой стояла Аня.

— Чтобы завтра все было решено! — строго добавил он, моментально сменив тон. Как он это делает?! — Чего тебе, Исаева?

— На семинар хочу, — пискнула Аня.

— Зачем тебе на семинар? Ты разве химию сдаешь? — поинтересовался химик.

— Ну, я думаю… — неуверенно начала Аня, а потом бросила на меня очень-очень странный взгляд, будто стесняясь что-то говорить при мне. Исаева? У нее от меня есть секреты?! Откуда у нее вообще секреты?!

— Дмитриева, у вас какие-то вопросы? — тон химика вновь обрел свою привычную отрицательную температуру, а я, с трудом выдерживая напряженность, повисшую в воздухе, все-таки пересилила любопытство, смешанное с ревностью и, отрицательно помотав головой, вышла из лаборантской в класс, а затем в коридор, где замерла, стараясь привести мысли в порядок.

И что это, черт подери, было?!

Глава 23. О дне дурака и типичных неметаллах.

Хочешь жить — умей вертеться. А хочешь жить так, как хочешь — умей выкручиваться. Тавтология, но, зато, правда.

Теперь мне с трудом удавалось сохранять «кислую мину» при маме, в те редкие моменты, когда мы виделись. А видеться с родителями с недавнего времени я стала еще реже: маму утвердили на посту главного врача больницы, который раньше занимал отец. Так что я была практически предоставлена сама себе. Контроль, к слову, вовсе не ослаб. Просто он приобрел более дистанционный характер. В конце дня я должна была предоставить полный отчет с доказательствами, что не шлялась где попало, занята была исключительно дополнительными уроками и не коротала время в объятиях взрослых мужчин, кем бы они ни были. Кстати, к моему удивлению, дополнительные занятия по химии моя мама не стала прекращать. Она вообще вела себя очень спокойно. Я бы сказала, она была абсолютно уверена, что вырубила отношения дочери и учителя на корню. Не знаю, о чем она с ним говорила тогда. Дмитрий Николаевич рассказывать мне ничего не хотел, отмахиваясь всякий раз, как я спрашивала о том телефонном разговоре. «Полная ерунда»,— так он мог охарактеризовать мамины слова, которые, похоже, и вселяли ей непоколебимую уверенность.