— Леш, пожалуйста, — Маша погладила брата по руке и, к моему удивлению, он смягчился прямо на глазах! — Поставь себя на ее место, ведь ты бы тоже…

— Я — это я! — гневно, но уже чуть спокойнее ответил братишка своей девушке. — Это я темное пятно в нашей семье. А не она.

— Почему ты отказался перенимать отцовское дело, ты забыл? — Маша поднялась и приобняла Лешу, а тот, прикрыв на секунду глаза, видимо, чтобы успокоиться, ответил:

— Потому что хотел свободу выбора.

— Тогда, мне кажется, ты не должен винить Марину, что она ухватилась за свою свободу сразу, как появилась возможность?

Мягкость Маши возымела должный эффект. Леша одной рукой приобнял ее и посмотрел на меня, уже не так злобно.

— Но то, что ты пришла в лицей в таком состоянии — это самый безмозглый твой поступок! — все-таки не удержался он.

Не самый.

Хорошо, что вслух не сказала.

— Я понимаю, — я снова опустила голову, изображая высшую степень стыда.

— Я понимаю, — тут же передразнил меня Леша. Весьма посредственно, хочу заметить… — Одевайся, домой поедем.

— Э-э-э… Алексей, — позвал моего брата Серега, стоявший в коридоре. — Будет лучше, если она немного отлежится здесь. Я сейчас не пытаюсь принять чью-то сторону, — Стеглов примирительно выставил ладони перед собой, увидев негодование на лице братишки. — Совершенно независимое мнение врача. Сам подумай: она и так сегодня находилась. Дуреха, тут не поспоришь. Без обид, лапонька, — Серега чуть улыбнулся мне, а потом снова взглянул на Лешу. — Димон говорил, у нее швы закровили…

— Бли-и-ин… — выдохнул Леша, закрыв лицо руками, а Сережа растерянно посмотрел на Лебедева, который явно был недоволен тем, что Стеглов проговорился. Видимо, они не говорили братишке о том, что к последнему уроку я была еле живая.

— В общем, будет лучше, чтобы она отлежалась тут немного, пока шов хоть немного подзаживет, а потом можно домой забирать, и уже там поправляться. Денек, может, два… Я перевяжу завтра. Димон присмотрит, взаперти будет держать, да, Димон?

Дмитрий Николаевич даже не удостоил ответом весь его монолог. Его взгляд был нахмурен и наполнен привычным раздражением. Ясное дело, что химик не в восторге от всего происходящего. Но, думаю, что окончательное решение все-таки в данный момент будет принимать Леша. Так справедливее. И он медлить не стал.

— Ладно, — нехотя согласился он. — Послезавтра домой поедешь. А ты, — он повернулся к Лебедеву и снова невольно выпрямил сутулую спину. — Глаз с нее не спускай!

— Можешь не волноваться, — холодно ответил химик.

— Ну, конечно, — презрительно фыркнул мой брат, а потом, схватив мое предплечье, грубо потащил к комнате, где я лежала до его прихода. Когда мы зашли, он закрыл за собой дверь и, подойдя ко мне почти вплотную, пару секунд всматривался в мои глаза.

— Что происходит, макак? — с нетерпением спросил он. — Что случилось? Ты так резко изменилась! Это из-за него?

— Что? — глупо переспросила я.

— Этот твой Лебедев, он пристает к тебе? — спросил брат, а я, не готовая к такому откровенному вопросу, удивленно подняла брови. Получилось вполне убедительно, ведь я еще тут же выпалила:

— Нет!

Сказала и только потом подумала. Ложь. Ложь? То, что происходит между нами можно охарактеризовать словом «пристает»? Нет. Однозначно нет. Значит, не ложь?

— Я ему не доверяю, — Леша чуть отстранился, удовлетворенный моим ответом и, запустив руки в карманы, медленно подошел к окну. — Машка его выгораживает постоянно, не пойму, почему.

— Она его давно знает?

— Вроде да. Но я ему не доверяю так, как она. Если он… Держи телефон рядом, ладно? Я волнуюсь за тебя, — последние слова он сказал так тихо, словно стыдясь их, но я, подойдя к нему, обняла его и уткнулась носом в его спину.

— Ты такой милый, прямо тошнит, — усмехнулась я.

— Зато ты, как была дурехой, так и осталась, — ответил братишка и сжал мою руку у себя на животе.

— Я — сама стабильность!

***

Когда Леша и Маша ушли, я решила прилечь ненадолго, но в итоге отключилась мертвецким сном. После всех этих переживаний сны меня, мягко говоря, не порадовали.

Мне приснилось, что я стою в центре причудливой арены и со всех сторон выслушиваю порицания, которые лились на меня рекой с трибун, окружавших арену. Под общий шум и громкое улюлюканье, поток самой отборной словесной грязи сыпался на мою несчастную голову, а я даже не знала, за что ухватиться глазами. Меня обвиняли и в малодушии, и во лжи своим близким и друзьям, и в том, что я подвергаю опасности других людей, в том, что я вру своим родным, заставляю их волноваться… Я зажмурилась, всем сердцем желая проснуться поскорей, ведь я отчетливо понимала, что все это просто сон. Но я уже и забыла, насколько реалистичными они могут быть…

— …Со своим преподавателем! — послышалось откуда-то сбоку, и мне в спину что-то больно ударило. Обернувшись и посмотрев под ноги, я шокировано вскинула брови — камень!

Смертоносный град камней посыпался на меня с трибун, а моя жалкая фигурка успела только сгруппироваться, спрятав голову, и, как только волна боли накрыла мою спину, я резко раскрыла глаза и проснулась от собственного крика.

— Дмитриева! — заспанный и испуганный химик появился в дверях и кинулся ко мне, усаживая на матрасе. Его холодные руки аккуратно прикоснулись к моему лицу.

— Просто сон плохой, — вяло отмахиваюсь я и откидываюсь на подушки, которые Лебедев чуть приподнял.

Химика эта отговорка не убедила. Он бесцеремонно откинул одеяло и, задрав на мне футболку, аккуратно прощупал под повязкой шов. А потом вышел из комнаты, появившись только через пару минут с таблеткой в одной руке и стаканом воды в другой.

— Это что? — спрашиваю я.

— Парацетамол, — отвечает химик и усаживается рядом. — Пей. Температуру собьем, и поспишь по-человечески.

Я бы сейчас не отказалась от того седативного, что он мне когда-то давал, но спорить не стала. Проглотив таблетку и запив ее водой, я, поблагодарив химика, устало повернулась на здоровый бок и прикрыла глаза. Но Лебедев не ушел. Он поставил пустой стакан рядом с матрасом, а потом, подняв одеяло, лег рядом со мной, крепко прижав меня к себе.

— Если вы думаете, что мне так будет проще заснуть, то спешу вас разочаровать…

— Мне еще никогда не «выкали» в постели, — чувствую, как он усмехнулся, и сама не смогла сдержать нервный смешок. — Таблетка жаропонижающего и холодная грелка во весь рост. Не благодари, Дмитриева.

Я сжалась в его руках, стараясь не обращать внимания, что его ладони скользнули мне под футболку, обняв мою спину. Теперь, даже если мне приснится еще один такой кошмар, я буду не одна…

— Весь мир будет против нас, — еле слышно шепчу я.

— Да ну и пусть, — тихо отвечает химик, и я, закрыв глаза, погружаюсь в глубокий сон.

***

Заживает, как на собаке.

Никогда не думала, что эта фраза будет применима ко мне, но в последнее время я все чаще и чаще ее вспоминала.

Я провела в одиночестве сутки. Рано с утра Стеглов сделал мне перевязку и, выслушав мои обещания Лебедеву, что я буду все время лежать, поехал вместе с другом на сутки. А я же могла только расстроенно вздохнуть, что больше никогда не отправлюсь с ними на дежурство. Вечером приехали Маша и Леша. Оказывается, Дмитрий Николаевич оставил Маше второй комплект ключей, чтобы они смогли меня проведать и остаться на ночь. Но меня практически не тревожили. Машка только заботливо осмотрела меня, поинтересовалась о моем самочувствии и, пожелав доброй ночи, вышла, прикрыв за собой дверь. А я заснула целебным сном.

На утро перевязку мне делали Маша и ужасно уставший Дмитрий Николаевич. Когда он зашел в комнату, внутри меня все потеплело. Так хотелось прикоснуться к нему, обнять его, прижаться к нему, но Леша, внимательно наблюдавший за процессом, не давал нам возможности даже многозначительно переглянуться. И смех, и грех…

После перевязки меня увезли домой. Мне не удалось даже попрощаться с Лебедевым и поблагодарить его, так спешно Леша потащил меня на улицу.