— Так, — он роется в сушке, в поисках ложки, а затем, разложив все на столе, отрывает рукой два здоровенных куска хлеба. — Начинай есть, я сейчас переоденусь и приду.
Сказав это, он скрывается в коридоре, а я молю небеса, чтобы он хоть что-нибудь надел на себя вместо рубашки, а не стал, как в прошлый раз, демонстрировать мне свою татуировку. А то я не смогу съесть ни ложки.
Суп оказался на удивление вкусным. Я даже немного позавидовала, что мужчина может приготовить настолько вкусный борщ. Но овощи, конечно, следовало бы разрезать еще хотя бы пару раз. Меня он явно пожалел, а вот у него в тарелке одиноко плавала целая половина свеклы. Интересно, как он это собирается есть?
— Тебе уколы Маша делала? — от супа меня отвлек голос Лебедева, доносящийся из коридора. Я громко утвердительно промычала и продолжила борьбу с куском морковки. Это же не экономично так крупно резать…
— Когда последний был?
— Пожавшела, — с набитым ртом ответила я, заметив химика в коридоре. Хвала небесам, одетого.
— Пропустила, значит, один, — проговорил Дмитрий Николаевич и полез в верхний шкаф, откуда достал старый пластмассовый чемоданчик. — Плохо.
— Нормально, — отмахнулась я, но тут же об том пожалела, встретившись с раздраженным взглядом учителя. — Суп стынет, Дмитрий Николаевич.
— Антибиотик пропускать нельзя, — строго сказал он, рассматривая маленькие ампулы, словно не услышав мои слова. — Вот температура и полезла после твоего появления в школе, — одну за одной, он читал, что на них написано, поднося к свету, а затем, найдя, наконец, ту, которую искал, он взял из чемоданчика запечатанный шприц и упаковку со спиртовыми салфетками. Положив все необходимое на разделочный стол и убрав чемоданчик на место, он сел напротив меня и принялся за суп. Есть его, хочу заметить, ему удавалось с какой-то поразительной легкостью. Видимо, привык к такой стряпне.
— Дмитрий Николаевич? — я отщипнула кусочек хлеба, и положила его в рот. Честно говоря, я уже достаточно сильно устала, и очень хотела занять горизонтально положение, но любопытство и в этот раз победило.
— Говори, — прожевав, велел он.
— Не хочу показаться бестактной, но я правда хочу понять, почему вы так заинтересованы… — начала, но поймала его негодующий взгляд, который я тут же сумела верно истолковать. — Почему ты столько работаешь? Ты живешь один, руки женщины в этом доме не видно, хоть в квартире все очень аккуратно, но… Никакой дорогой техники, никаких шедевров евроремонта. Твой «фокус»… Просто ты не похож на тех, кто стремится заработать горы денег и тратить их на женщин и… ну, не знаю, мотоциклы… Я хочу понять…
— Ты хочешь понять, есть ли у меня кто-то? — усмехнувшись, перебивает меня он. А я начинаю злиться. Выяснить я сейчас пыталась вовсе не это, но ему весьма умело удается выставлять меня полным посмешищем.
— Дмитрий Николаевич, вы вынуждаете меня сменить наш дружеский настрой на официально-холодный…
— Ладно, расслабься, Дмитриева, — улыбается химик, а потом, почти минуту в полной тишине, доедает торопливо суп, откусывая нечеловеческие куски хлеба. Прожевав, он наливает себе еще три половника и, отломив себе еще почти пол батона, смотрит на меня, слегка прищурив свои голубые глаза. — На чистоту… А я в своей жизни много повидал, чтобы понять, на что действительно стоит тратиться. Есть те, кому моя помощь очень нужна.
— Вы все отдаете сестре с племянницей, — догадываюсь я. И он задумчиво кивает.
— Ну не совсем все, самому тоже хочется есть, — он снова откусывает кусок хлеба, а затем добавляет уже серьезнее. — Они — моя семья.
Выслушав это, я даже не знаю, что сказать. Образ холодного, надменного и хамоватого красавца-преподавателя никак не вяжется с тем человеком, который сейчас сидит передо мной на кухне, уплетая борщ, словно оголодавший варвар, и рассуждает о семье. Кажется, что такие брутальные самцы просто обязаны быть мерзавцами по сути своей? А он? Он же статистику подводит! Черт подери… И сейчас мне так стыдно, что я вообще посмела задать такой вопрос! Да не твоего ума дело, Дмитриева, куда он деньги девает! Чего ты привязалась-то? Хотя меня больше интересовало, не на что он их тратит, а почему он так быстро соглашается на подработки. И почему почти все время проводит на работе.
— А мотоцикл у меня был, — чуть улыбнувшись, сказал он, слегка откинувшись на спинку стула. — Только вот его продать пришлось. Да и машина сейчас мне нужнее.
— Прости, я, наверное, лезу не в свое дело, — очень тихо промолвила я, опустив взгляд вниз.
— Все нормально, — он встал, взял со стола грязную посуду и, поставив ее рядом с раковиной, открыл форточку. Через мгновение вместе с зимней свежестью потянуло сигаретным дымом. В голове вертелось еще столько вопросов, но я не смела их задавать, потому что не хотела больше быть такой навязчивой. — Знаешь, Дмитриева, скоро Серега ко мне должен заглянуть, а после восьми, приедет брат твой с Машей, я ей позвонил еще в лицее. Хорошо было бы, если ты немного поспишь перед их приездом, а то на тебя посмотришь и не сразу поймешь, куда вести тебя, в больницу или в морг.
— Шуточки у вас, Дмитрий Николаевич, на грани фола, — насупившись, отвечаю я и поднимаюсь из-за стола. Голова кружится, а ноги словно налились свинцом, так что я почти теряю равновесие, встав со стула. Но химик вовремя подхватил меня под локоть, не дав упасть. Бок полоснуло жгучей болью, а в груди гулко застучало, когда я услышала низкий голос у своего уха.
— Правильно, давай, свались еще тут…
Доведя меня до той комнаты, в которой мне уже посчастливилось ночевать, он подошел к шкафу у стены, и, недолго покопавшись в нем, извлек оттуда небрежно свернутую одежду. А я в это время начала расстегивать пуговицы на блузке. Но, встретившись с Лебедевым взглядом, мои руки застыли, не в силах больше пошевелиться. Весь груз информации, который сегодня по моей же воле на меня был вывален Дмитрием Николаевичем, никак не хотел укладываться в моей голове. Но главный вопрос так и повис в воздухе, раскаляя атмосферу добела.
— Почему? — тихо прошептала я, позволив ему расстегнуть оставшиеся пуговицы на блузке и помочь мне освободиться от нее.
— Что почему? — хрипло ответил он, следя взглядом за своими пальцами, легко касающимися моих ключиц. Его руки, мягко коснувшись спины, провели по моему животу и стали ловко расстегивать молнию брюк.
— Почему я?
Казалось, сердце в панике мечется по грудной клетке. Спотыкается, падает, а потом снова начинает наворачивать круги. Мысли спутались. Но получить честный ответ на свой вопрос мне все-таки очень хотелось, поэтому, наверное, какая-то капелька трезвого рассудка все же не давала мне потерять контроль над ситуацией.
— А почему нет? — прошептал он и, потянувшись ладонью к моему лицу, на мгновение замер, пытаясь что-то разглядеть в моих глазах, а затем, наклонившись, прикоснулся к моим губам в нежном поцелуе.
Я понимала, что это испытание для нас обоих. Я понимала, что прыгаю вместе с ним в пропасть, но я никак не могла понять, почему именно я заинтересовала его? Глаза не могут лгать, я его чем-то зацепила, только чем — ума не приложу!
Отстранившись, Лебедев прижал меня к себе и просто крепко обнял, стараясь не прикасаться к раненному боку. И в этот момент, уткнувшись носом в его теплую широкую грудь, я поняла, что еще немного, и пол подо мной попросту поплывет от переполняющей меня нежности и самых удивительных, неизведанных ранее чувств. Мне казалось, что я действительно в безопасности здесь, с ним. И что все теперь в этом мире сможет найти свое логическое объяснение, решение, что теперь все так просто и понятно!
Звонок в дверь, раздавшийся в квартире, практически вырвал меня из всей этой неги, вернув с небес на землю. Химик, напоследок проведя ладонью по моим волосам, вышел из комнаты открывать дверь, а я осталась одна, натягивая на ноги его спортивные штаны, погруженная в сумбур запутанных мыслей и прочно застрявшая в своей невесомости.