А что, если он прямо сейчас собирает свои вещи из кабинета и идет увольняться?! Из-за меня!

Поток моей бурной фантазии, рисовавший самые разнообразные варианты развития событий, прервал сигнал смс-ки, в которой говорилось, чтобы я не беспокоилась и ждала его на автобусной остановке через двадцать минут. Так же было цинично добавлено, что если я все-таки откинулась, то я могу не приходить. Но данное замечание вызвало во мне только улыбку и тихий смешок.

— Только не вздумай мне говорить, от кого оно, — прокомментировала мою реакцию на сообщение Фаня. — Я ведь догадываюсь. И если это окажется правдой, то я окончательно разочаруюсь.

— В ком? — прищурилась я.

— В обоих, — Хвостова оторвала взгляд от учебника, строго посмотрев на меня, а затем, облизнув обкусанные губы, снова стала педантично листать страницы. — Но в ком больше — пока не решила.

— Фань, — жалобно обратилась я к подруге. — Проводи меня до АТС, а?

Учебник резко опустился на стол с глухим стуком, а Хвостова наградила меня таким презрением во взгляде, что мне стало стыдно. Я почти что эксплуататор!

— Ты не обнаглела ли? — она слегка склонила голову набок. — Это через остановку отсюда, почему АТС?

Молчу, не зная, что сказать. Не говорить же правду, что на ближайшей школьной остановке встречаться с симпатичным преподавателем химии будет немного… рискованно. Жаль, что и отправиться туда одной в моем состоянии тоже немного рискованно.

— Господи, точно, шпионы-партизаны! — подружка закатила глаза. — Знаешь, что, Димон? Ладно, так и быть, я провожу тебя. Но ты мне все расскажешь. Абсолютно все, что ты скрываешь. Не сейчас, не завтра, не послезавтра… Тогда, когда ты будешь готова. Но только раньше, чем все твои авантюры примут масштабы необратимой катастрофы, ладно?

На секунду задумываюсь, а не приняли ли они уже такие масштабы? Но решив, что Дмитрий Николаевич еще вполне может все уладить, раз обещал, то с объяснениями можно и повременить.

— Идет, — соглашаюсь я. — Тебя я посвящу. Аню не хотелось бы впутывать, она и так переживает.

— Аньку и не надо никуда впутывать! — серьезно замечает Фаня. — Она умнее нас всех вместе взятых и умело игнорирует тот факт, что ты влезла в какую-то уголовщину!

— Да уж, по-другому и не скажешь, — вздохнув, соглашаюсь я.

— Ладно, допивай чай и давай собираться, — недовольно говорит Фаня и запихивает рабочую тетрадь с учебником в сумку. — Не пойму, ты какая-то странная. Еле передвигаешься, горишь вся, бледная… А глаза так и блестят, то счастьем, то испугом!

— Просто я под кайфом, — старательно изобразив полнейшую развязность, шутливо подмигиваю подруге и, усмехнувшись тому, как она закатила глаза, радуюсь, что шутка возымела должный эффект — охота расспрашивать меня о подробностях моего пребывания на третьем этаже во время урока информатики у Хвостовой пропала.

Одеться было не так-то легко. Кроме того, что я просто боялась лишний раз пошевелиться, меня все время пробирал страх, что сейчас в коридор вырулит Марина Викторовна, и…

И что, Димон?

И, наверное, испепелит меня презрительным взглядом, а я скоропостижно скончаюсь со стыда, перед этим поменяв окрас кожных покровов на ярко-ярко красный. Не самая завидная участь.

На все мои заверения, что мне лучше остаться на остановке одной, Фаня отвечала, что не будет прислушиваться к советам умалишенных дурочек. Я прекрасно понимала, Хвостова — далеко не глупый человек. Она и так прекрасно понимает положение вещей. Возможно, даже немного себе успела напридумать лишнего. Наверное, все-таки стоит посвятить ее в ближайшее время в свои тайны, а то еще совсем зароет мою репутацию в полете своего воображения.

В конце концов, пришлось прибегнуть к самому последнему варианту: просить по-хорошему оставить меня здесь одну, не то в противном случае, мне будет перед ней настолько неловко, что я не смогу смотреть ей в глаза, не то, что говорить с ней. И несмотря на то, что уговоры подобного рода моментально подействовали, думаю, реабилитироваться в ее глазах будет уже очень сложно.

Ладно, буду решать проблемы по мере их поступления.

Так что, пообещав подруге позвонить сразу, как окажусь в тепле и в присутствии живого и адекватно мыслящего человека, я созерцала ее силуэт, удаляющийся в отблесках дневного морозного солнца.

Ждать пришлось недолго. Видимо, Лебедеву была присуща удивительная способность рассчитывать свое время, либо это просто врожденная маниакальная точность.

Старенький «фокус» притормозил на остановке и замигал сигналом «аварийки». Вскоре дверь водительского сиденья открылась, и оттуда показался нахмуренный преподаватель.

— Садись, — бросил он мне, открыв дверь и подав руку, которая, хочу признать, была очень кстати. Двигаться все еще было больно, я уж молчу про такую манипуляцию, как погружение своей тушки в автомобиль.

Еще пару минут он повозился с «дворником», а затем, удостоверившись, что он достаточно хорошо чистит лобовое стекло, уселся рядом и, выключив «аварийку», вырулил с остановки.

— Я надеюсь, когда твою голову посетила мысль прийти сегодня в школу, ты придумала достойное оправдание для своего брата. Потому что я не думаю, что он придет от этой мысли в восторг, — химик быстро глянул на меня. То, о чем он говорит — вполне разумно, но мою голову занимал только один вопрос: что с Мариной Викторовной?!

— И даже не надейся, что мы поедем сейчас к тебе домой, — строго сказал он, стоило мне только раскрыть рот, чтобы спросить о руссичке. — Если этот собачник не в силах приглядеть за умалишенной сестрой, то придется брать все в свои руки.

Хочу возмутиться, уже во второй раз за день услышав в свой адрес «умалишенная», но мысль о Марине Викторовне затмевает даже мое негодование. Снова набираю в грудь побольше воздуха, чтобы спросить, состоялся ли разговор с ней и удалось ли все уладить, но Лебедев и на этот раз меня перебивает:

— А брату твоему так и скажем, что тебе нужен надзиратель, который не оставляет в доме второй комплект ключей.

— Мы к вам что ли едем? — зачем-то спрашиваю я.

— Умница, догадалась, — усмехнулся химик.

— А брату моему мы будем говорить, что этот надзиратель сегодня целовал меня в лаборантской? — как бы невзначай спрашиваю я, но не могу скрыть победной улыбки. — И, как мне показалось, поцелуй был не особо-то похож на дружеский?

Лебедев снова бросает на меня быстрый взгляд, на этот раз подозрительный, но сразу же продолжает следить за дорогой, задумчиво добавив:

— Я уж и забыл, какая ты у нас дьяволица.

— Против природы не попрешь, — развожу руками я. — Дмитрий Николаевич, вы говорили с Мариной Викторовной?

— Да, говорил, — на лице химика ноль эмоций. Ему бы в покер играть с таким умением контролировать себя.

— И? — нетерпеливо добавляю я, выждав немного дольше, чем длится логичная пауза.

— Что и? — химик улыбнулся, а я почувствовала раздражение, вперемешку с неким облегчением: раз улыбается, значит все не так плохо, правда ведь?

— И что она вам сказала?!

— Спросила, с какой периодичностью лучше чередовать ибупрофен и парацетамол, и стоит ли вообще это делать, когда борешься с температурой у трехлетнего ребенка, — просто ответил Лебедев, а я непонимающе заморгала. Что?

— У нее есть дети?

— Да, Дмитриева, тебя это так удивляет? — снова усмешка. — У людей в какой-то момент жизни появляются дети.

— Надо же! — не понимаю, какой факт удивил меня больше. То, что ответил мне химик, или то, что руссичка — чья-то мама. Второе ведь напрашивалось.

— Я думал, Лидия Владимировна говорила с вами об этом на биологии, — продолжает издеваться Лебедев. — Но если нет, я могу объяснить тебе, как это получается…

— Да блин, Дмитрий Николаевич, хватит! — не выдерживаю я и снова повышаю голос. — Она видела нас… ну…

— Целующимися, — подсказывает химик. — Еще минуту назад тебя это не смущало.

— Да, целующимися, — повторяю я, опустив глаза и стараясь игнорировать его замечание о смущении. Сама не пойму, почему так реагирую. — И она ничего вам по этому поводу не сказала?