— Сказала, — кивнул химик. — Но тебе не о чем беспокоиться. Хотя, нет, она вроде хотела побеседовать с тобой.

— Она никому не расскажет? — с надеждой в голосе уточняю я.

— Нет. И ее обещаниям я верю, — серьезно говорит Лебедев. — Чего нельзя сказать о тебе. Хватило же ума припереться в лицей!

— Дмитрий Николаевич, пожалуйста, я уже поняла, что не надо было…

— Я же говорил тебе по поводу «Дмитрия Николаевича». Давай без отчества, а то как-то странно получается.

— И как мне называть вас?

— Ну, для начала, попробуй перейти на «ты», когда мы наедине.

Слово «наедине» моментально врезалось в мои мысли. Из его уст оно звучало так… Желанно. Химик притормозил и запарковался около своего дома, а я размышляла о том, что едва ли смогу называть его как-то еще, кроме как Дмитрий Николаевич и «вы». Если и буду пытаться, то привыкать придется, наверное, очень долго.

Квартира Лебедева встретила нас своей привычной гулкой пустотой, но в душе появилось ощущение какого-то уюта. Удивительно. Здесь, в чужой, по сути, квартире мне комфортнее, чем у себя дома.

Химик аккуратно снял с меня пуховик и кинул к ногам тапочки, которые я видела на его сестре.

— Мне так неудобно перед вашей сестрой, — чувствуя неловкость, замечаю я.

— Ася с Юлей домой уехали, — отвечает Дмитрий Николаевич, включая в коридоре свет.

— Они приезжают к вам погостить?

— К тебе.

— Ко мне?

— Господи, Дмитриева, бестолочь! — шипит химик, а я чувствую легкий привкус обиды. — Ко мне приезжают. Мы же договорились, на «ты».

— Не так-то просто к этому привыкнуть, — недовольно бурчу я, проходя следом в ванную. Взяв из его рук мыло, заинтересованно наблюдаю, как тщательно он моет руки, и сама, невольно, начинаю намыливать ладони усерднее. — А где они живут?

— В области, — коротко отвечает химик, передавая мне полотенце. — Идем на кухню. Ты ела?

— Нет, — честно признаюсь я и чувствую просто чудовищный голод, неожиданно напомнивший о себе. — Она такая милая, — говорю я, вспоминая добрые глаза Аси. — У нее, должно быть, чудесная семья!

— Юля и я — вся ее семья. Отец Юли бросил Асю, когда узнал, что она ждет ребенка, — злобно отвечает химик, а мне тут же хочется вернуть все свои слова обратно и проглотить язык. Впрочем, последнее мне удалось сделать. Усевшись на стул, я, вытаращив глаза на Лебедева, молчу, пребывая в шоке. Как можно было бросить эту потрясающую девушку?!

— И она одна…

— Воспитывает девочку без отца, — кивает головой Лебедев. — Испугался ответственности, — химик тяжело вздыхает, видимо, стараясь сдержаться от крепкого словечка. — Я предлагал переехать ей ко мне, но она отказывается. Решила, что дому родителей нужна постоянная хозяйка. Но приезжает часто, как и обещала.

— Поэтому в той комнате детская мебель?

— А ты наблюдательная, — Лебедев чуть улыбнулся. — Или любопытная? Да, эта комната для сестры.

— Ясно… — рассеянно отвечаю я, раздумывая над жизнью Аси. — А я-то думала, что это у вас есть ребенок. И кроватка для него.

— Ну, думаю, что где-то наверняка есть, — Дмитрий Николаевич ухмыляется, резко сменившись в настроении и, облокотившись о разделочный стол, хитро смотрит на меня. А я чувствую, как заливаюсь краской. Можно было мне об этом и не говорить. И так ясно, что женщины его вниманием не обделяли.

— Да вы просто молодец, Дмитрий Николаевич, — холодно отвечаю я, специально подчеркивая весь официоз обращения.

— Ты ревнуешь, — он продолжает улыбаться и слегка склоняет голову набок.

— Вовсе нет.

— Ревнуешь.

— А вы — издеваетесь.

— Почему ты ревнуешь, Дмитриева? — химик скрещивает руки на груди, а я невольно засматриваюсь на его широкие плечи.

— Вы меня покормите? А то помру прямо у вас на кухне! — угрожающе обещаю я, стараясь увести разговор в другое русло. Наблюдаю за тем, как химик, снова хитро усмехнувшись, поворачивается к холодильнику и достает оттуда большую кастрюлю, а затем ставит ее на плиту, чтобы разогреть содержимое.

— С чего бы мне вас ревновать, у вас целая жизнь за плечами, а я вас совершенно не знаю, — не могу удержать в себе эти слова. — Понимаете, Дмитрий Николаевич, как нечестно получается? — я чувствую, как сбивается дыхание и начинает кружиться голова. Наверное, мне лучше прилечь, но любопытство берет свое. — Я знаю только несколько фактов, которые нельзя отрицать: вы — мой преподаватель, и мы с вами целовались. Дальше можно вообще ничего не добавлять, потому что после этого и сказать-то нечего. Ну, можно еще по-другому немного сформулировать: мы целовались, а я о вас ничего не знаю. Как-то так…

— Давно тебя это начало беспокоить? — хоть тон, которым он поинтересовался об этом, был вполне серьезен, я все же уловила некие нотки сарказма.

— Не знаю, но сейчас вслух сказала, и прямо легче стало, — улыбнувшись уголком рта, признаюсь я.

— Хорошо, — химик усаживается напротив, положив руки на стол и скрестив пальцы. — О всей своей жизни рассказывать будет долго… Что именно тебя интересует? Я честно отвечу на любой твой вопрос.

— Это будет справедливо, — киваю я. А потом молчу несколько секунд, не зная, какой вопрос задать первым. Но, посмотрев в его лицо, слова срываются с губ сами собой: — Этот шрам у вас, под правым глазом…

— У «тебя». Я о многом не прошу пока.

— У тебя, — соглашаюсь я, стараясь игнорировать это пугающее и такое волнующее «пока». — Откуда он?

— Это результат моего знакомства с кастетом, — без эмоций отвечает он.

— Это же как вам… тебе распороли… — невольно ежусь, представляя, как же надо было заехать по лицу, чтобы остался такой шрам. — Это было давно?

— Три года назад, — ответил химик и улыбнулся, видимо, вспоминая эту заварушку. — Я сам виноват, влез в драку. Не делай такие глаза, Дмитриева. Серега полез первый, а я уже следом.

— С ума сойти, — выдыхаю я и замолкаю снова на несколько секунд, стараясь собраться с мыслями. Вот почему он тогда Машке сказал, что-то про драки… — Вы на любой вопрос ответите?

— Если ты будешь продолжать «выкать», то нет.

— Хорошо, — я смотрю исподлобья и несколько мгновений сомневаюсь, стоит ли вообще спрашивать то, что мне пришло в голову. — Ты был женат? — слова удаются мне с трудом скорее из-за непривычного обращения.

— Поговорим о бывших? — подмигнул мне химик. — Мне нравится ход твоих мыслей. С чего такой вопрос?

— Не увиливай от ответа, Дмитрий Николаевич! — недовольно замечаю я и чувствую облегчение, глядя, как его развеселил мой вопрос. Лебедев даже немного рассмеялся в голос. Сама не знаю, как мне пришло в голову спросить именно это. Но то, что он сказал мне, признаюсь, меня удивило.

— Был. Такой ответ пойдет?

— И долго?

— Пять лет, — честно отвечает Лебедев. — Потом мы решили разойтись.

— Простите, — мне стало неловко, хотя по идее стыдиться здесь нечего. Этот человек целовал меня, несколько раз видел меня в одном белье по пояс… А я едва ли знаю хоть что-то о нем!

— Рассказать, почему мы развелись? — в его голосе не было ни насмешки, ни раздражения. Казалось, он предельно честен.

— Нет, не надо. Я не хочу лезть…

— Хорошо. Что тебя еще интересует?

— Дмитрий Николаевич, если вы не хотите мне что-то рассказывать, то просто скажите, я не хочу заставлять вас, я и так чувствую себя настолько неловко…

— Дмитриева, я не хочу, чтобы ты «выкала», когда мы с тобой остаемся вдвоем, а вот рассказать тебе о своей жизни, кажется, я сам предложил, разве нет? Стал бы я это предлагать, если бы не хотел ничего о себе рассказывать?

— Наверное, нет, — бурчу я.

— Нет, можешь быть уверена. Черт!

Химик вскакивает, потому что под крышкой слышится характерное шипение, а затем, оттянув рукой край своего свитера, быстрым движением стаскивает с конфорки кастрюлю. Потом достает из буфета две тарелки и половником разливает в них… Борщ! Правда от моего внимательного взгляда не укрывается то, что вопреки всем канонам приготовления этого вкуснющего супа, овощи в нем были порезаны максимум на четвертинки и просто безжалостно брошены в кастрюлю… О терке, видимо, Лебедев даже не слышал.