— Может, ещё чего пожевать хотите? — на всякий случай поинтересовался бармен. — Пожрёте наши объедки и будет вам счастье на ближайшем горшке.

Я поблагодарил бармена за любезность, но от расширенного списка угощений отказался. Пошевелил локтём молчавшего Ху-Яобана:

— А ты что скажешь, братанга?

— Думаю, не ошибусь, если снова промолчу. — отозвался Сергей Лазо. — Спроси у бармена про Хренакиса, тот вполне мог здесь бывать.

Мысль показалась мне дельной.

— Эй, добрый поилец, — подозвал я бармена, — Повтори чекушечку! Хрен и соль не убирай! На, возьми себе за труды, сдачи не надо…

Я протянул ему карту с бледно-голубой голограммой. Сотня УРОДов в три раза превышала стоимость нашего заказа. Думаю, никто и никогда здесь не давал ему таких чаевых. Бармен крякнул и заметно оживился. Он протёр стойку подле нас, принёс новую чекушку и остался стоять подле, готовый сразу же исполнить новое моё пожелание.

— Скажи, братанга, — обратился я к нему. — Я вижу, ты хороший человек и всех тут знаешь. Так вот, скажи, человека такого — Циклописа Хренакиса — встречать тебе не доводилось?

— Это который с красной многоконечной звездой на виске? — тут же уточнил бармен. — Видал, видал и не один раз. Приходил, ставки делал на тотализаторе, кстати, хорошо выигрывал.

— А где он сейчас может быть, не знаешь?

— Как же на знаю, очень даже знаю! Он мне сам и сказал, что уходит из Чек-Пойнт на запад. На Вест-Блот есть ранчо Даниэля Ортеги — это босс большой группы «осси». Если не ошибаюсь, ранчо называется Сендеро-Луминосо в честь известного террористического движения…

— А что же это получается, Даниэль Ортега теперь на Даннеморе заседает? — вклинился в разговор Лазо.

— Ну да! Уж года полтора тут парится. Вам он знаком, что ли?

— В прежние времена Ортега возглавлял большую артель «колумбариев», — ответил потомок китайцев. — Дюжину кораблей водил. С Циклописом он точно был коротко знаком.

— В общем Циклопис узнал о Сендеро-Луминосо и решил податься туда. — продолжил свой рассказ бармен. — Было заметно, что ему не по себе среди местной почтенной публики. И то верно, среди бывших «колумбариев» ему спокойнее будет.

Я вытащил из-под сари карту, прихваченную в кабинете Сэмюэля Пиролиза. Разложив её на стойке, мы довольно быстро отыскали почти в самом центре Вест-Блот красную точку, подписанную по-английски «Sendero».

— Далеко это отсюда? — поинтересовался я у бармена.

— Не знаю, никогда не бывал на Вест-Блот. Говорят, что пролив между центральным и западным континентами гораздо шире, чем между центральным и восточным. На Вест-Блот можно попасть из Каира — это довольно большое ранчо на западном побережье Сентрал-Блот, — бармен ткнул пальцем в красную точку на карте с надписью «Cairo». — От нас примерно четыреста километров. Расстояние, разумеется, условное, кто ж их мерил, эти километры?

— А давно ты последний раз видел Циклописа?

— Довольно давно. Дней пятнадцать тому назад. Я имею в виду наших дней. А если мерить галактическим временем, то — с пару тетрациклов. Да, где-то так, пожалуй.

— Спасибо, братанга, — поблагодарил я бармена и свернул карту.

Ситуация, конечно, требовала осмысления. Если считать, что карта Гидролиза составлена хотя бы с примерным соблюдением пропорций, то Коралловое море между Сентрал- и Вест-Блот имело ширину порядка трёхсот километров. Плюс к этому — около четырёхсот километров до западного побережья Сентрал-Блот. Ну, и наконец, ещё около трёхсот — от побережья западного континента до ранчо Сендеро-Луминосо. Нам требовалось преодолеть почти тысячу километров — и это по весьма приблизительным подсчётам!

Для меня было очевидно, что тащиться на такое расстояние при помощи «цурюп» и безо всякой гарантии успеха — верх неосмотрительности, чреватый напрасной тратой времени. Да и море пересекать на надувной лодчонке, пусть даже с ионным двигателем — тоже не есть вери гуд. Лететь следовало на геликоптере. Да, именном так. Но геликоптер мог поднять только пилота и пассажира. Впрочем, аппарат можно было разгрузить и взять ещё одного человека, оставив свободное место в запасе в расчёте на то, что назад придётся возвращаться с самим Циклописом Хренакисом.

Да, видимо, именно так и надлежит действовать: оборудовать где-то неподалёку лагерь, оставить там груз, снятый с геликоптера, а также оставить лишних людей и группой из трёх человек рвануть к Сендеро-Луминосо. Три условно-земных часа — ходка в одну сторону, столько же времени — ходка обратно, час или два — работа на месте. Всего-то делов!

Я всё ещё обдумывал различные нюансы предстоявшей операции, когда почувствовал за своей спиной странное оживление. Обернувшись к залу, увидел, что в «Последнем притоне» назревало весёленькое действо — кулачный бой за денежную премию, другими словами — тотализатор. К противоположным сторонам татами вышли два человека с весьма колоритными лицами, явно изуродованными ещё в далёком детстве то ли падением с большой высоты, то неудачными попытками остановить головой большегрузный тягач без тормозов. А ещё два их лысых собрата пошли вдоль столиков, собирая ставки зрителей.

Когда один из них приблизился к нам, я получил возможность вблизи увидеть лицо этого промоутера. Скажем прямо, назвать этого человека «жертвой карательной психиатрии» значило бы сильно поднять его престиж в собственных глазах; на самом деле это был обычный баклажан — как цветом лица, так и наполнением. Одним словом, харя этого красавчика столь недвусмысленно свидетельствовала о немалом жизненном опыте своего хозяина, что увидев такую во сне, можно было проснуться и не уснуть более. Считай, что не спал вовсе! Хотя я уже выпил пару чекушек «желудёвого джина», но всё же без труда уловил мощный выхлоп несимметричного диметилгидразина из пасти промоутера, стоило тому только обратиться к нам с вопросом:

— На кого ставим: Пиранью или Убей-Дядю-Пастора?

— А чем виноват дядя пастора? — встрепенулся Сергей Лазо, не уловивший интонационного богатства гундосого голоса промоутера и потому неправильно понявший сказанное.

В свою очередь красавчик не понял потомка китайцев. Похлопав глазами, он лишь изрёк:

— Обещаю фееричный бой!

Я протянул ему карточку в сотню УРОДов — только лишь бы отвязался — и бросил небрежно:

— Возьми-ка, фееричный ты наш, десять к одному — на Убей-Дядю-Пастора.

— Назови своё имя, чтобы я записал.

— Очоа.

Едва только промоутер отошёл, бармен зашипел осуждающе:

— Что ты делаешь, братанга! Только деньги выбросил! Фаворитом считается Пиранья!

— Плевать! — отмахнулся я. В самом деле, не мог же я признаться ему в том, что отправляясь в Чек-Пойнт, прихватил с собою десять тысяч УРОДов.

На столбе эбенового дерева (в хорошем значении слова «эбенового») появился рядок цифр, показывавший принятые на бой ставки. Цифры были незначительны, да и соотношения тоже. Моя сотня УРОДов в общем списке ставок бросалась в глаза, как автомобиль с атомным двигателем в ряду телег. Один из промоутеров зачитал ставки и поинтересовался у публики не желает ли кто сделать новую ставку, отозвать или изменить старую? От меня не укрылось, что при упоминании сотни УРОДов по залу прокатилось шуршание — это присутствующие принялись переспрашивать друг у друга, не ослышались ли они часом?

Человек с лицом раздавленного апельсина — сразу видать, что местный спортивный обозреватель и ведущий поединка — вышел на середину татами и с видом жизнерадостного дебила затараторил:

— Дорогие мои суканахи, подонки и моральные уроды! (по залу прокатились жидкие аплодисменты, раздался возбуждённый свист) Я тоже рад вас видеть! Всем вам, гнидам недоношенным, хорошо известны наши правила, но порядок таков, что перед боем надлежит всё повторить вслух. Ну, типа, для тупых, слепо-немо-глухих, жертв подпольных абортариев и прочих убогих дальтоников. Так вот, я повторяю вам, ослоёбы и бараны, что наши герои — если, конечно, этих охломонов можно назвать героями — будут биться без ограничения времени до победы одного из них. («Бу-га-га-га!» — заорали из противоположного угла кабака) По приёмам у нас сегодня два существенных ограничения: не втыкать в глаза пальцы и не кусать, блин, пенисы. Мы же не беспредельщики, блин, какие-то, правда? Хотя, если говорить по-правде-матке, какие-такие пенисы возможны с этими, блин, героями? У обоих давно уже нет ни зубов, ни — с позволения сказать — пенисов! Пиранья — мать твою! — покажи рот… вот видите — ни одного зуба. Убей-Дядю-Пастора, ну-ка, спусти колготки… видите, ни одного пениса!