— Даннемора такое место, где всегда надо помнить старую истину: если вокруг всё спокойно — значит ты чего-то не заметил.

Сутки на планете-тюрьме имели продолжительность тридцать пять условно-земных часов, что обуславливало растянутость утренних и вечерних сумерек. Мы высадились на Даннеморе под вечер, этим, кстати, как я выяснил позже, отчасти и объяснялась мрачность увиденного мною пейзажа. Местное светило, давно пройдя свой зенит, стояло низко над горизонтом, что вкупе с невысокой прозрачностью атмосферы, и приводило к общей низкой освещённости. Тем не менее, вечер тут являлся понятием весьма относительным — это было отнюдь не время ужина и подготовки ко сну, поскольку невозможно посвящать таким, весьма нудным и прозаичным занятиям, пять или даже шесть часов кряду. Несмотря на вечернюю пору, мы решили не терять времени и преодолеть Ист-Блок, дабы попасть в Коррехидор. На худой конец, согласно выработанному запасному варианту, мы могли переночевать в горах Бэлд Маунтайнз, или, выражаясь на бессмертном языке тульского Левши и Хозяйки Медной горы, в Лысых Горах.

Туда мы и двинулись. Сергей Нилов, он же Нильский Крокодил, рулил над нашими головами на геликоптере, посмеиваясь и поплёвывая сверху, мы же двигались над даннеморской лесостепью уже отработанным манером, совершая с помощью «цурюп» прыжки по полкилометра. Просто лететь с их помощью было не только неудобно, но и опасно: реактивная струя заплечного двигателя сильно разогревала теплоизоляционный фартук, прикрывавший спины, и дабы не случилось его прогара с фатальным исходом, постоянно приходилось опускаться и дожидаться охлаждения фартука.

Впереди нас, с небольшим временнЫм логом, по-прежнему двигалась авангардная пара. Инквизитору и Костяной Голове надлежало подыскать место посадки основной группы и обеспечить нашу безопасность в момент окончания перелёта. Посадка — самый опасный момент движения с использованием «цурюп» и человек, опускающийся на грунт, практически беззащитен перед любой внезапной атакой.

Мы двигались строго на запад, выбирая для посадок места максимально удалённые от рощ и даже одиноких деревьев. Впрочем, абсолютно голого грунта отыскать практически не удавалось: растительность, которую условно можно назвать травянистой, разрослась буйно и, я бы даже сказал безудержно, везде, сколь хватало глаз. Опускаясь на грунт, мы мгновенно оказывались в настоящей чаще древовидных стволов двух-трёх-четырёхметровой высоты. Растения эти представлялись мне совершенно незнакомыми, хотя Евгений Ильицинский, он же Батюшка, он же Инквизитор, человек, прекрасно подкованный во многих естественнонаучных вопросах, довольно уверенно опознал шесть или семь различных видов папоротников и можжевельника.

Движение наше оказалось на удивление спокойным и размеренным. Никакой опасной живности мы не видели вообще. Несколько раз показывались какие-то птички, один раз в высокой траве мелькнула некая волосатая тварь размером с кролика, которая жадно пила грязную воду из какой-то канавы. Завидевши нас, она даже не затявкала от страха. Стадо каких-то мелкоформатных поросят переплывало встретившуюся нам речку; на звук работавших «цурюп» они даже не потрудились повернуть свои рыла, репы и кочаны. Словом, никаких таких особенно ужасных животных нам ни разу увидеть так и не довелось.

Во время одной из наших посадок, Хайри Маус даже позволила себе заметить по этому поводу: «Мне обещали кошмар. Я всё жду, но похоже, слухи о предстоящем ужасе сильно преувеличены».

За полтора часа мы преодолели немногим менее двухсот километров. Холмистая местность сменилась поросшими густым лесом предгорьями, а впереди уже явственно проступали очертания величественных гор. По остро изломанной линии вершин без труда можно было догадаться, что горы эти сравнительно молоды, некоторые вершины оказались покрыты белыми шапками. Стало совсем уже сумеречно. Хотя небосвод оставался светел и далёкие горы были хорошо различимы на фоне серых облаков, внизу царил мрачный полумрак и в густой высоченной траве сделалось по-настоящему темно.

Опустившись на грунт невдалеке от группы небольших озёр — скорее даже банальных луж — мы в который уже раз выключили «цурюпы». Охрану основной группы несли Батюшка и Костяная Голова; при посадке каждый из них всегда втыкал подле своих ног виброакустический детектор, призванный обнаружить движение крупных животных и людей в радиусе сто и более метров. Хорошая штука для раннего предупреждения о приближении противника. Оба казака вставали на расстоянии пяти-семи метров спинами друг к другу, мы же — основная группа — располагались между ними. Таким образом Ильицинский и Головач прикрывали нас собою в буквальном смысле этого слова.

Наверное, благополучное движение по поверхности Даннеморы в какой-то момент времени лишило нас страха. А возможно, осторожность снизилась в силу банальной усталости. Как бы там ни было, когда через минуту после нашей посадки вдруг синхронно запиликали оба виброакустических датчика, никто особенно не встревожился.

— Движение в ста пятидесяти метрах к югу, три объекта до двухсот килограммов, — услышал я в наушниках доклад Костяной Головы и тут же последовал аналогичный рапорт Инквизитора:

— Атаман, четыре массивных объекта в ста двадцати метрах на северо-восток… вектор движения мимо нас, на водоём… уже пять объектов… шесть, короче стадо бредёт!

Поскольку в это время Сергей Лазо рассказывал что-то весёлое Натс, я предостерегающе поднял руку, призывая к тишине. Но Ху-Яобан то ли не увидел в темноте мой жест, то ли просто его проигнорировал — уж и не знаю! — во всяком случае он не прервал свой рассказ. Рассказ, кстати, был так себе — обыкновенная байка тюремного сидельца о том, как в новогоднюю ночь в тюрьме на Дивклептосе сокамерники назначили его «ёлкой» и к чему вся эта развлекуха привела.

Сырожа Лазо как раз успел закончить своё повествование фразой: «Всю ночь я вынимал из головы пластилиновые шарики и с тех пор испытываю непримиримую ненависть к Новому Году», как Костяная Голова вдруг гаркнул «Ахтунг!» и, включив «цурюпу» в режиме форсажа, рванул со своего места вверх. Через долю секунды загремел его термокинетический пулемёт. Что-то крикнул и Ильицинский — у меня не отложилось в памяти что именно — и тоже принялся стрелять.

Не раздумывая, я включил заплечный ранец и, моментально взлетев над грунтом, стал свидетелем одного из самых необыкновенных зрелищ, которые когда-либо в своей жизни мне доводилось видеть. Громадные лохматые существа, чьи части тела невозможно было толком рассмотреть из-за их косматой рыже-бурой шерсти, стремительными прыжками приближались к нам. Из-за их могучих покатых плеч и специфического окраса они казались похожими на холмы или, скорее, громадные валуны, прыгающие точно мячик по полю для гольфа. Прыжки их представлялись чем-то совершенно невероятным — лёгкие, быстрые, безо всякого видимого усилия, они напоминали скачки кенгуру, с той только разницей, что длина каждого такого перескока намного превышала двадцать условно-земных метров. Эта необыкновенная прыгучесть обеспечивалась аляповытыми, несоразмерно большими толчковыми ногами, значительно превосходившими длину торса животных.

Существа эти в другой ситуации могли бы показаться нелепыми, гротескными и даже смешными, если б только не то ощущение свирепой и безудержной мощи, которое производили их стремительные, почти беззвучные скачки. Я понял, что передо мною геноцвалы и намерения этих тварей не оставляли никаких иллюзий.

Выстрелы из моей «чекумаши» оборвали прыжки двух тварей, оказавшихся ближе всего. Однако, при стрельбе с двух рук, мне пришлось отпустить ручку управления «цурюпой»; через секунду я потерял ориентацию, меня сильно качнуло и автопилот, почуяв, что аппарат неуправляем, тут же снизил тягу. Поэтому я просто-напросто брякнулся о грунт. Со своего места мне хорошо было видно, как взлетела вверх Ола и струя из её огнемёта ярким оранжево-белым всполохом осветила окрест. Высокооктановый фосфор, однако! В минуты досуга при таком свете можно даже читать, только не следует забывать одевать тёмные очки. Внезапный рёв и писк возвестили о том, что толстокожий противник оказался недостаточно толстокож для того, чтобы проигнорировать появление Олы с огнемётом наперевес.